— Я так понимаю, Никевен не передумала, — сказал Гален.
— У нее явно есть причина, чтобы разорвать союз. — Мистраль заставил себя успокоиться и шагнул ко мне. — Прости, Мерри, я не справился. Тебе все же придется покормить сегодня этого ее суррогата.
— Давай я попробую с ней поговорить, — предложил Рис.
— Думаешь, тебе удастся то, что не удалось мне?
— Я ей скажу, что Мерри было нехорошо. Никевен родила нескольких детей; может, она даст Мерри поблажку.
Мистраль с обеспокоенным видом сел на кровать возле меня.
— Как ты себя чувствуешь?
— Как будто хорошо. Но кажется, без небольшого токсикоза я не обойдусь.
Он обнял меня так осторожно, словно боялся сломать. Секс Мистраль любил очень жесткий, так что я невольно улыбнулась тому, что он держал меня будто пустую яичную скорлупку. Я обняла его в ответ — слегка покрепче.
— Давай я почищу зубы, а потом посмотрим, как там у меня с самочувствием.
Так мы и сделали. Я взяла приготовленный для меня халат, ушла в ванную, почистила зубы, сняла наконец чулки и платье. Вернувшись в аккуратно завязанном халате, я обнаружила в спальне одного только Риса. Он сидел на кровати и выглядел как минимум недовольным.
— Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо, — сказала я.
Он посмотрел на меня подозрительно.
— Правда, хорошо. Не знаю, почему меня тошнило, но сейчас все прошло.
— Скажу поварам, чтобы составили список всего, что ты сегодня ела. Некоторые женщины реагируют на определенные продукты.
— Так было у твоей жены? — спросила я.
Он с легкой улыбкой покачал головой и встал.
— Об этом я говорить не буду. А буду говорить о Ройяле за дверью. Он как будто искренне огорчен такой настойчивостью своей королевы, но боится, что она отзовет его домой, если он откажется быть сегодня ее заместителем.
Я шагнула к нему, обняла за талию. Он меня тоже обнял; при разнице всего в шесть дюймов смотреть в глаза было удобно.
— Китто обмолвился, что Кураг тоже хочет разорвать наш союз, и потому Китто старается не дать ему даже малейшего повода. Что, в Неблагом дворе происходит что-то такое, о чем мне надо знать?
— Ты не собираешься там править, так что это больше не твои проблемы.
— Значит, происходит.
— Ничего такого, о чем тебе непременно надо знать.
Я вгляделась в его лицо, стараясь различить что-нибудь под приятной улыбкой.
— Но почему гоблины и феи-крошки так хотят избавиться от обязательств передо мной?
— Они стремились к союзу с тобой, пока думали, что ты станешь их будущей королевой. Сейчас они хотят иметь возможность маневра — в расчете на союз с возможным победителем гонки.
— У Неблагого двора еще есть королева, — напомнила я.
— Которая окончательно свихнулась из-за гибели сына.
Я прижалась к Рису, спрятала лицо у него на груди.
— Кел меня убил бы. Мне ничего не оставалось…
Он прижался лицом к моим волосам.
— Он бы нас всех убил, Мерри, а она не стала бы ему мешать. Чудесно и замечательно, что тебе хватило силы его убить, и давай уж прямо скажем, что у нее с самого начала шариков не хватало.
— Я не хотела бросать двор в таком раздрае. Я просто хотела покоя для нас.
— Тебя никто не винит, Мерри.
— Баринтус винит, а значит, и другие будут.
Он поцеловал меня в щеку и обнял крепче, и это уже было ответом. Может, мне надо было спросить, что же там все-таки делается и чем мы можем помочь, но помочь мы могли только одним — надо было вернуться и занять трон, а мы уже отказались от корон, дарованных страной. Не думаю, что такие предложения делаются дважды. И даже с коронами на головах мы с Дойлом вряд ли справились бы со всеми группировками, которые буйным цветом расцвели при попустительстве Андаис. Я хотела в покое и безопасности родить детей; они и мои любимые мужчины для меня значили больше, чем корона и даже больше, чем все Неблагие сидхе. Так что я осталась в объятиях Риса и не стала выспрашивать подробности: было понятно, что ничего хорошего он не скажет.
Глава 40
Может, Ройялу и было неловко от невоспитанности его королевы, но скрыть радость от предстоящего не мог. Не надо забывать, впрочем, что у фейри считается оскорблением скрывать восхищение чьей-то привлекательностью, особенно если этот кто-то старается быть привлекательным. Я не то чтобы старалась быть привлекательной, но и в обратную сторону усилий не прилагала.
Я лежала в белом халате на кремово-золотистых простынях, Ройял парил надо мной на серо-чернокрасных крыльях. Крылья видны были только размытым цветным пятном они двигались не как у бабочки, а как у стрекозы или пчелы, куда быстрей, чем у той бабочки, на которую он был похож. Он медленно снизился — ветер от крыльев разметал мои волосы по подушке красной волной — и приземлился прямо мне на грудь. Весил он не так много, чтобы мне стало тяжело, но все же вес чувствовался. Он встал на колени между моими грудями, прикасаясь голыми ногами к нежной коже. Одет он был в шифоновую набедренную повязку по моде фей-крошек — взрослый вариант одежды, в которую наряжены были жертвы первого из недавних убийств.
Крылья он сложил за спиной, прикрыв яркие черно-красные нижние более тусклыми и темными верхними. Маленькое личико с покачивающимися антеннами у кого-то другого могло показаться миленьким или даже глуповатым, но Ройял никогда мне таким не казался.
— Ты печальна, принцесса. Здорова ли ты? Я слышал, тебе было нехорошо.
— А если скажу, что я нездорова, что это изменит? — спросила я.
Он опустил голову и вздохнул:
— Мне все равно придется кормиться, но я буду чувствовать вину.
Даже при этих словах он не забывал водить маленькой ручкой по моей груди у выреза халата.
— Либо твои слова лгут, либо руки, Ройял.
— Я не лгу, но я же никогда не говорил, что твоя красота оставляет меня равнодушным. Надо быть слепым и безруким, неспособным притронуться к твоей шелковой коже, чтобы тебя не хотеть, принцесса Мередит.
Я сказала ему правду:
— Я не чувствую себя больной, но я устала и сон пошел бы мне на пользу.
— Если бы я мог заняться с тобой любовью по-настоящему, мне не хватило бы ночи, но если мне позволен только глиммер, то все будет хорошо, но не очень долго.
— Глиммер? Что это такое?
Он смутился.
— Тебе не понравится ответ.
— Все же я хочу его услышать.
— Есть люди, которые питают пристрастие к маленьким, вроде меня, и есть хоть их немного — феи-крошки, которые интересуются большими. Я в компьютере видел такие картинки, и еще кино бывает, говорят.
— Но как?.. С такой разницей в размерах, я имею в виду.
— Нет, не соитие, — сказал он. — Взаимная мастурбация или петтинг — фея трется о пенис мужчины, пока оба не получат удовлетворения. Такую картинку я на компьютере видел чаще всего.
Говорил он серьезно и спокойно, как об обычном факте, не имеющем отношения к сексу.
— Значит, это называется «глиммер»?
— Глиммер-фетиш, если речь о больших, которые любят фей-крошек.
— А если фея любит большого?
Он лег на живот: голова выше моего бюста, ноги ниже.
— Необузданная фантазия, — сказал он.
Я невольно рассмеялась, отчего грудь у меня заколыхалась, вырез халата разошелся сильней — не до сосков, но все же Ройял оказался между моими голыми грудями. Он раскинул руки в стороны.
— Можно, я применю гламор?
Ройял был из тех фей, кто отлично владел гламором, и потому мы условились, что он всегда будет просить моего разрешения, прежде чем на меня воздействовать. Я хотела осознавать момент, когда мой разум затуманивается, потому что без предупреждения не всегда могла это ощутить. Некоторые из моих стражей бывали со мной в постели одновременно с Ройялом, и тогда гламор действовал и на них, что им не нравилось. Ройял единственный из фей-крошек — заместителей Никевен — оставался со мной наедине, потому что мои мужчины в его присутствии нервничали, а те, кто не нервничал, заставляли нервничать его самого. Дойл, к примеру, оставался бы, но феи-крошки его не любили — все до одной. Они так же относились ко всем, кто умел сопротивляться их гламору: в их присутствии им трудно было сосредоточиться на кормлении. Так что мы с Ройялом оставались наедине но зная, что в назначенное время кто-то из стражей постучит в дверь и нас прервет.
Первоначально Никевен задумала прислать мне такого заместителя, который мог бы становиться нормального роста и при удаче стал бы отцом моего ребенка и королем Неблагого двора. Но сейчас я уже была беременна, а Ройял не умел вырастать до человека.
— Можно, я применю гламор и мы оба насладимся процессом по-настоящему?
Я вздохнула; он снова поднялся и опустился вместе с моей грудью. Движением пловца он погладил обе мои груди, потом приложил ухо к коже:
— Люблю слушать, как бьется твое сердце.
— Не знаю, что это за разновидность фетишизма, но ты ею страдаешь.
Он поднял голову, укоризненно глядя на меня.
— Только по отношению к тебе.
Я недоверчиво на него глянула.
— Мне поклясться?
— Нет, — сказала я. — И да, можешь применить гламор, но держи себя в рамках.
Он широко улыбнулся. Не должен от такого маленького человечка исходить такой жар — он должен бы восприниматься как кот, свернувшийся на груди калачиком: симпатичный и бесполый. Но кот не умеет смотреть таким взглядом.
И тут он сбросил щиты. Примерно так же, как я сбрасывала в лаборатории, но мои щиты не давали мне везде и всюду видеть магию, а щиты Ройяла не давали ему оглушать своей магией всех вокруг.
Только что я удивлялась, отчего я так нервничаю в присутствии мужчины размером с детскую куклу, и вот он уже соскользнул ниже, стянул с меня халат, обнажая грудь. Я никогда не подпускала его к интимным местам, но сегодня забыла четко оговорить условия. Теперь я смутно осознавала, что у меня была причина не подпускать к своим соскам этот крошечный розовый ротик-бутон, но пока я пыталась поймать за хвост ускользающую мысль, он обхватил сосок губами и я напрочь забыла, почему ему нельзя было это делать. А точнее, мне это стало совершенно не важно.