Першин обратил внимание, что все тщательно подбирают слова, как будто разговор записывается на пленку; видно, такую возможность никто не исключал.
— Не понимаю. Неужели опасность может исходить из государственных структур? — спросил Першин.
Никто не подтвердил и не опроверг его слов, все промолчали.
— Мы ничего не знаем, — уклончиво развел руками мэр. — Нужен независимый поиск. Надо выяснить, откуда исходит опасность, кто за этим стоит. У вас высокая профессиональная подготовка. Вас никто не знает. Подберите себе отряд, все, что нужно, вам дадут. Насчет оплаты… сумму назовите сами. Город не скупится.
— А если я откажусь?
— Жаль, это будет прискорбно. Поищем другого человека, вам только придется молчать.
Першин сразу понял, чем это грозит: можно попасть в жернова, в которых не уцелеешь, однако он почувствовал зуд в крови, азарт и жгучий интерес. Мгновенно и остро ощутил он, как истомила его размеренная жизнь.
Все смотрели на него и ждали ответа. Уже случались в жизни такие минуты, когда судьба висела на волоске и надо было решать, куда ее повернуть. Можно было возомнить, что сам волен, как поступить, сам решаешь, сам делаешь выбор, но суть состояла в том, что все равно поступишь, как написано на роду.
— Я согласен, — сказал Першин. — Оплата поденно. Расчет каждый день.
— Почему? — обескураженно спросил один из присутствующих, вероятно, финансист.
— Затея опасная. Риск. Если платить иначе, человек может не дождаться своих денег, — объяснил Першин, но они не поняли.
— Как это? — спросил кто-то.
— Не доживет, — кратко ответил Першин, и все вдруг отчетливо уяснили, что за этим кроется.
— Страховка на каждого, — продолжал Першин. — В случае смерти, выплата семье в тот же день. Похороны и все расходы на вас.
— Само собой, — подтвердил мэр.
— Нам понадобятся комбинезоны и бронежилеты. Оружие — десантные автоматы, пистолеты, гранаты, ручные пулеметы, список я составлю. И договоримся сразу: нам доставят все необходимое до начала действий. Не получим, не пойдем.
— Постараемся, — мрачно пообещал осанистый человек с прямой спиной, в котором Першин угадал военного.
Из снаряжения главным были бронежилеты. Лучшими слыли изделия из кевлара, мягкой ткани золотистого цвета фирмы Дюпон, на разрыв ткань была в два раза прочнее стали. Кевлар простегивали титановым кордом; жилет, прикрывающий грудь и живот, весил около трех килограмм.
Надежным считался бронежилет из сорока слоев кевлара с тонкими пластинками из титана, такой жилет весил около шести килограмм и прикрывал тело от горла до паха. В новых иностранных моделях применялась гидроподушка, которая располагалась с изнанки и распределяла удар пули на широкую поверхность.
При активном обстреле пользовались цельными костюмами из кевлара, надевали покрытые кевларом шлемы из титановых пластинок, лицо закрывали пуленепробиваемым забралом с узкой смотровой щелью из бронебойного стекла. Правда, такое снаряжение снижало подвижность, но зато повышало надежность.
Першин потребовал жилеты из кевлара и титановые шлемы, три полных костюма на случай активного сопротивления и два бронежилета из титаново-алюминиевой чешуи; они были тяжелые, и в них было трудно передвигаться, но они могли пригодиться при сильном встречном огне.
Удобных, прочных и легких керамических жилетов, которые придумали московские умельцы, в Москве не нашли: новинка уплыла за границу, где ее запатентовали и принялись изготавливать.
Из оружия Першин выбрал АКС-74-У, автомат имел складной приклад и укороченный ствол и не годился для прицельного боя, его обычно использовали для штыковой стрельбы. Кроме автоматов, каждый в отряде имел пистолет Стечкина, гранаты, штык-нож и баллончик с газом. На вооружении у отряда были ручные пулеметы, ранцевые огнеметы и базуки, пускающие мощный реактивный снаряд с плеча.
Першин понимал, что отряд — единственная для города надежда: если не унять страх, Москва ударится в панику.
Паника означала военное положение, комендантский час, и любой генерал, получивший чрезвычайные полномочия, мог устроить переворот и захватить власть. Впрочем, могло статься, именно в этом заключался смысл происходящего.
…к вечеру Першин собрал отряд: предстояло снова идти в ночь. После первого спуска все поняли, что это не прогулки и теперь тщательно проверяли оружие и снаряжение.
Накануне Першин заехал в горный институт, вскоре в штаб доставили необходимое оборудование: сейсмостанции «Талгар», ультразвуковые приборы с набором преобразователей, установку «Гроза» для определения акустической эмиссии и мощный немецкий определитель электромагнитной эмиссии с вращающейся кольцевой антенной. Эти приборы могли с поверхности или из тоннеля указать тайные подземные сооружения или пустоты, но таскать их с собой было неудобно; их наладили и поставили на машину сопровождения, чтобы использовать в случае нужды, а с собой взяли два маленьких легких черных ящичка в матерчатых чехлах — приборы, которые по скорости распределения упругих волн в среде могли определить скрытые проемы, щели, ниши, проходы в грунте и замаскированные пустоты в стене, за стеной и даже за чугунным тюбингом или в бетоне.
Перед выходом Першин собрал разведку.
— Тот человек перед прыжком в шахту что-то крикнул. Для меня это важно, но я не уверен, что понял правильно. Пусть каждый напишет то, что слышал, на бумаге.
Он смотрел, как они пишут, его разбирало любопытство. Когда он заглянул в листочки, то понял, что не ошибся: в большинстве записок стояло лишь одно слово: «Сталин!»
9
Передача была объявлена заранее, пропустить Бирс не мог. Он отпросился у Першина, тот высказал досаду, но узнал, о чем передача, и отпустил.
Бирс любил запах павильонов, студийную суету, сосредоточенную тишину аппаратных, но больше всего ему нравилось работать в прямом эфире. Это напоминало прогулку по минному полю или по краю пропасти: на каждом шагу таилась опасность, и он, как игрок, испытывал возбуждение, когда предстояло схлестнуться с кем-то на глазах у страны; в предвкушении схватки его разбирал азарт.
Сегодня был особый случай: Бирс встречался с полковником-депутатом, который не скрывал, что уповает на военный переворот и даже угрожал во всеуслышанье, что армия возьмет ответственность за судьбу страны на себя.
Когда пошел эфир, они сидели друг против друга за столом, и Бирс, как водится, представил гостя зрителям.
— Вы — инструктор по агитации и пропаганде политического отдела воинской части, не так ли? — спросил он полковника.
— Так точно, — улыбчиво подтвердил депутат, но держался настороженно, зная, что в разговоре его на каждом шагу ждет подвох.
Яркие осветительные приборы отражались в очках полковника, большой рот придавал лицу хищное выражение, и когда он улыбался, в улыбке читалось нечто плотоядное и зловещее: это была улыбка удава, разглядывающего кролика.
— О чем вы мечтали в детстве? — неожиданно спросил Бирс.
— В каком смысле? — не понял собеседник, и на его лице появилась озабоченность.
— Мальчишки обычно хотят быть летчиками, шоферами, пожарными… Мне трудно представить мальчишку, который хотел бы стать инструктором по агитации и пропаганде, — приветливо улыбнулся Бирс и увидел, как за стеклами очков злобно и холодно блеснули глаза депутата.
— А вы мечтали стать журналистом? — спросил полковник с деланным добродушием.
— Я им стал.
— А я мечтал стать маршалом.
— Но политработник не может стать маршалом.
— Согласен на генерала.
— А вам не кажется, что у нас и без того много генералов.
— У нас их столько, сколько нужно.
— Только в главном политическом управлении сотни генералов.
— Это нам решать.
— Однако налогоплательщикам не безразлично, куда идут деньги. Я служил в армии. У нас в части был кот по кличке Замполит, вечно спал в столовой.
Полковник осуждающе покачал головой.
— В любой армии есть службы, отвечающие за моральную подготовку и боевой дух.
— Правильно. Но там специалисты, психологи… Наши политработники понятия об этом не имеют.
— В каждой армии свои особенности. Нам нужны политработники.
— Но тогда каждая партия захочет иметь в армии своих политработников.
— Исторически сложилось так, что воспитательную работу в армии ведут коммунисты. Я думаю, нет смысла ломать традиции.
— Это мнение заинтересованного лица. Вы не можете сказать: да, правильно, мы не нужны. По правде сказать, я не могу представить себе здорового мужчину, или, как говорят, мужика, у которого руки-ноги на месте, голова в порядке, а в графе «профессия» записано: инструктор по агитации и пропаганде.
Разговор напоминал бокс: обмениваясь ударами, соперники кружили по рингу, уклонялись, ныряли, делали ложные выпады, готовя тяжелый удар апперкот или свинг.
— Такие, как вы, растлевают армию, подрывают боевой дух. Политработники мешают вам, — сказал полковник. — Мы можем потребовать, чтобы вас уволили, не боитесь? — стекла очков победно сверкнули, депутату показалось, что он послал противника в нокдаун.
— Если меня уволят, я найду работу в другом месте. А вы? Если вас уволят, куда вы пойдете? — поинтересовался Бирс.
— О, нам всегда найдется работа, — многозначительно усмехнулся полковник.
— Как вы понимаете патриотизм? — спросил Бирс.
Полковник не торопился с ответом, размышлял, взвешивал каждое слово.
— Патриотизм — емкое понятие, которое означает поступки, слова, мысли, характеризующие любовь к Родине, — сказал он веско, как ученый, выводящий точную формулу.
— Но разные люди по-разному понимают любовь к Родине, — возразил Бирс.
— Патриотизм всегда направлен на пользу отечеству, — жестко заявил полковник тоном, не терпящим возражений.
— Да? — Бирс улыбнулся так, словно ему неловко за собеседника. — А как понимать пользу? Те, кто послал войска в Афганистан, были, конечно, большими патриотами, правда? И действовали на пользу нашей стране? Академик Сахаров протестовал против войны, и значит, он не патриот, так?