оединение молока «плачущей женщины» со слезами бога Луны.
В то время как сборщики сцеживали молоко, другие работники срезали лозы «лунного цветка», обвивавшие деревья лианы, на которых распускались прекрасные белые цветы величиной с человеческую голову.
Мой народ верил, что бог Луны и дочь Ночи полюбили друг друга, но Владыка Ночи был против их союза, и когда его дочь отказалась расстаться с возлюбленным, обратил ее в лиану. Но и тогда она не забыла о своем влечении к богу Луны. Каждую ночь, когда ее возлюбленный проплывает по небу, на лозах дочери Ночи, в знак ее любви, распускаются дивные белые цветы. Они распускаются только по ночам, так что, наверное, эта история правдива.
Срезанные и очищенные от цветов и листьев лианы размочаливают на валунах каменными молотками, а когда они размягчаются, выкручивают, выжимая из них сок в глиняные горшки. Эта жидкость и есть слезы бога Луны, плачущего каждую ночь при виде прекрасных цветов, напоминающих об утраченной возлюбленной.
Мячи, изготовленные из прокипевшей смеси, в которой на десять частей древесного молока приходится одна часть лунных слез, получаются гораздо более упругими и прыгучими, чем сделанные из одного лишь древесного молока.
В сознании моих соплеменников древесное молоко связывалось с семенем, жидкостью, без которой невозможна жизнь. И точно так же без древесного сока была бы невозможна жизнь Народа Каучука. Большую часть полученной резины, в основном в виде различных ритуальных предметов и игровых мячей, мы ежегодно отправляли в Теотиуакан как часть дани, наложенной на наш край Пернатым Змеем. О том, чтобы отвергнуть требования кровожадного Кецалькоатля, никто не смел и помыслить. Сделать так означало навлечь на нас нашествие свирепых Воителей-Ягуаров и гнев самого Ксайпа, Свежующего Господина. Задолго до моего рождения Кецалькоатль, Пернатый Змей, построил Теотиуакан и подчинил Сей Мир своей власти, а объявлял людям его волю Свежующий Господин.
Никто не знал — то ли он не имеет возраста, подобно богу, то ли стареет и умирает, как человек, и кто-то другой, заняв его место, принимает его титул, но сам Пернатый Змей был богом, а потому непреходящим и вечным. Этому богу поклонялся не только Теотиуакан, но и весь Сей Мир, признавший его верховенство и плативший дань, дабы его почтить. Правитель каждого большого города, представлявший там особу Кецалькоатля, собирал людей, предназначенных для жертвоприношения, и вместе с иными дарами отсылал в Теотиуакан, где все оценивалось и подсчитывалось Ксайпом и его служителями.
До тех пор пока требования об уплате дани неукоснительно исполнялись, города-государства Сего Мира во всем остальном жили сами по себе, но стоило кому-то из правителей попытаться воспротивиться, ответ Теотиуакана был быстрым и беспощадным. В мятежный край отправлялось Могучее войско во главе с отрядом Воителей-Ягуаров и устраивало ужасающую резню. Мятежный город не просто ставили на колени: всю знать и воинов отправляли на жертвенные алтари, а простолюдинов обращали в рабство.
Городского правителя приберегали напоследок. Сначала он становился свидетелем изнасилования и обращения в рабство всех его близких, а потом науали отводили его к Свежующему Господину.
Айо! Немного находилось городов, дерзавших отказаться от уплаты дани. Такая участь была суждена и стране Народа Каучука, где я вырос и возмужал. В печали, с сокрушенным сердцем, мне предстояло покинуть ее, залитую кровью и полную беснующихся демонов, ужаснее которых не найти и во всех девяти преисподних Миктлана.
20
— Та-Хин!
Мой друг Иста звал меня на бегу, спеша ко мне. Я стоял перед хижиной с дядюшкой и тетушкой: дядюшка помогал приладить на спине тюк, который мне предстояло нести, а то я от возбуждения даже перепутал лямки.
Стояло раннее утро, и лишь слабое свечение над восточным горизонтом возвещало скорое появления бога Солнца. Мы с Истой оба пребывали в крайнем волнении, ведь мы покидали селение и отправлялись в Кобак, город, находившийся в трех днях пути. Впервые нам представился случай удалиться более чем на дневной переход от дома и повидать большой город.
— Безопасной дороги, — сказал Иста моему дяде. То было обычное пожелание, каким провожали отправлявшихся, но оно прозвучало нелепо, поскольку дядя собирался уйти вместе со мной и Истой. Однако, как и я, Иста от радости пребывал в слишком сильном возбуждении, чтобы заботиться о манерах.
Иста был коренаст и широкоплеч, тогда как я, напротив, высок и строен, так что дядя в шутку называл меня деревцем, а моего друга — пеньком. Мой ровесник, Иста уже был вторым по силе во всем селении после первейшего силача — своего отца. Наедине он называл меня просто Тах, как, впрочем, и остальные ребята в селении.
— Я взял, — шепнул он мне.
Дядя заметил, что мы шепчемся, и нахмурился.
— Смотрите у меня, чтоб ни один из вас не стащил что-нибудь из товаров правителя, иначе и моргнуть не успеете, как окажетесь на жертвенном камне.
Весь каучук, произведенный «плачущими женщинами», принадлежал Господину Каучука. Он, со своей стороны, подчинялся правителю Кодака. Резина в поселке была повсюду, но точно так же как работники, добывавшие на шахтах дальнего юга зеленый жадеит или изготовлявшие обсидиановые клинки и зеркала на Холме Ножей, в Огненных Горах на западе, мы отдавали все добытое или произведенное местному вождю или правителю.
Мой дядя любил повторять, что каучука через наши руки проходит много, да только он к ним не прилипает.
— Мы ничего не украли, — заверил его Ист. — Мой отец разрешил мне взять с собой мяч нашего селения.
Отец Исты был главой селения. Он позволил нам взять в дорогу мяч, который выдавался поселянам для игры.
— Понимаю, понимаю. Вы вообразили, будто найдете в Кодаке дураков, которые согласятся играть с вами и проиграют. Ладно, а если там найдутся такие, которые вас обыграют? Что, если вы лишитесь мяча?
— Мы не можем проиграть. Никто не обладает таким оллин, как Тах.
Оллин. Движущая сила. Прежде чем бог Ксолотль придал движение миру, все пребывало в неподвижности, даже вода не текла и ветры не дули. Ксолотль взмахнул руками, породив ветер, а потом набрал полный рот воды из Восточного Моря и выплюнул на горы, породив реки, которые потекли с вершин вниз. Остальные боги послали Ксолотля в Преисподнюю собрать там кости животных, дабы сотворить из них существо, которое будет служить богам. Вынеся собранные кости на поверхность, он подбросил их в воздух, и они, падая, сложились в две груды: из одной возник мужчина, из другой женщина.
Ксолотль любил играть и использовал оллин для сотворения величайшей из игр: олли, игры в мяч. Когда ты на площадке, твое тело и мяч движутся в гармонии, и ты набираешь победные очки, проводя мяч в защищаемую противником зону и попадая им в цель. На некоторых площадках очки зарабатывают, забрасывая мяч в специальные установленные на высоте кольца.
Иста сказал чистую правду: никто в деревне не обладал таким оллин, как я. Даже мой дядюшка, носивший резину, предназначавшуюся в дань или на продажу во многие большие города, говорил, что я двигаюсь не хуже, чем профессиональные игроки, что странствуют из города в город и играют ради чести и богатства.
— С парнями из Кодака советую быть поосторожнее, — сказал мой дядя. — Они не такие, как вы. Среди них есть дети знатных отцов, которые, если вы одолеете их в олли, сочтут это оскорблением. А есть просто воры, способные перерезать вам горло ради мяча.
— Не бойся, дядюшка. Если кто-то захочет завладеть мячом, я умчусь с ним как ветер — а Иста будет прикрывать мой отход.
Я прекрасно понимал, что если мы вернемся, лишившись наших голов, даже это будет не так страшно, как потерять мяч.
Все было готово, и мы вчетвером направились на восточную окраину селения, где дожидались еще десять наших спутников. Как только мы прибыли на место сбора, вождь велел мне и Исте совершить жертвоприношение, дабы боги даровали нам безопасное путешествие. Все собравшиеся сложили свои дорожные посохи, после чего Иста сделал обсидиановым ножом надрез на внутренней стороне бедра и передал клинок мне. Я сделал то же самое. Вождь собрал кровь и окропил ею сложенные посохи. Жертва приносилась Йакетекутли, богу путешественников.
Наши заплечные мешки были заполнены каучуковыми изделиями — подошвами для сандалий, покрытыми резиной глиняными фигурками богов, мячами всевозможных размеров, от совсем маленьких, для сожжения в честь богов и на похоронах, до больших, предназначенных для олли. Оме и еще две женщины несли дорожный запас провизии.
Наконец мы отправились в путь. Дядюшка, с посохом в руке, двинулся вперед, задавая темп, остальные гуськом за ним. У каждого путника имелся посох с острым обсидиановым навершием. Вообще-то странствовать по дорогам Сего Мира было относительно безопасно: грабителей и разбойников, связав по рукам и ногам, отправляли в Теотиуакан и отдавали в руки жрецов Свежующего Господина. Желающих испытать судьбу находилось немного, однако дураки или безумцы все же встречались.
Каждые два часа мы устраивали привал, чтобы перекусить и попить воды, а для полуденной трапезы остановка была подольше. А за час до заката мы остановились, чтобы заночевать на поляне у реки, где уже устроили лагерь другие путники; кое-кого из них мой дядя знал по былым походам. Они разделывали на ужин добытого ими крокодила и угостили нас большим куском мяса в дополнение к нашей снеди.
На следующий день мы оставили джунгли позади и теперь шли по казавшимся мне бесконечными маисовым полям. Весь этот день, а за ним и следующий мы постоянно видели по обе стороны дороги маис, бобы и перец, все то, что кормило население Сего Мира.
К вечеру третьего дня пути, поднявшись на вершину холма, мы увидели впереди Кодак. Среди тусклых, землистых строений кое-где бросались в глаза вкрапления ярких цветов, красного, желтого и зеленого. Дядюшка сказал, что так окрашены дворцы знати, а также храмы и пирамиды, посвященные богам.