Было слышно, как зрители покатились со смеха. Кондзо налетел на что-то твёрдое и рухнул на пол лицом вниз. Не в силах больше выносить происходящего, он закричал так громко, что, казалось, горло разорвётся:
— Здесь! Я здесь! А-а-а! Госпожа Синобу! Принесите, пожалуйста, мои извинения вашей матери.
— Откуда звучит этот голос?
— Будто из-под земли.
— Да, определённо он исходит из-под земли.
— Или из бездны Преисподней?
— Этот слабый голос…
— …может принадлежать только…
— Кондзо Итикаве! — закончили вместе Нарикомая и Мондзабуро.
Крякнув от возмущения, Кондзо подпрыгнул на месте. До каких пор они будут делать из него посмешище! Он заметался, как испуганный кролик, опять налетел на что-то и снова упал. Схватившись за ушибленную ногу, запрыгал на другой туда, где маячил тусклый свет. Там должна быть лестница.
— Ива-сама! — Кондзо бессильно опустился на пол. Перед ним стоял макет миниатюрного храма, посвящённого богу каменотёсов Ива Даймёдзин. При постановке «Истории о призраке из деревни Ёцуя с дороги Токайдо»[20] Кондзо и другие участники проекта молились перед этим храмом, а потом его задвинули в подвал. Он был украшен красными вымпелами, в ритуальных светильниках по обе стороны сооружения тускло горели лампочки.
— За что ты проклял меня, Ива-сама? Я не сделал ничего плохого. Прости, если что-то не так. Спаси меня от этой муки! — умолял Итикава, складывая в мольбе руки и кланяясь, пока наконец не разрыдался. А на сцене продолжали злословить:
— Ему в голову ударил его чахлый талантишко, вот он и начал хвастаться, какой он популярный.
— У этого гнуса хватает наглости насмехаться над нашей труппой.
— Вот и сейчас он отпускает где-нибудь шуточки в наш адрес, не считаясь с правилами нашей профессии.
— Не-е-т! Неправда! Я здесь! Иду!
Кондзо поднялся с колен и увидел прямо перед собой статую богини Инари, по бокам которой стояли две лисицы.[21] Уставившись пустыми глазами в темноту, выставив перед собой руки, он, пошатываясь, двинулся вперёд, уже не разбирая направления и шепча слова из своей роли, словно боялся их позабыть. Скоро шёпот перешёл в бессмысленное бормотание.
— Я не хвастался. Просто шутил. Только на телевидении. Больше нигде. Я молился Ива-сама! И лисичкам кланялся! Ива-сама! Инари-сама! Сделайте так, чтобы они прекратили издеваться!
Куда он попал? Кондзо шёл и шёл, удивляясь окружавшему его огромному пространству. Оглядевшись, он понял, что находится уже не на цокольном этаже театра, а в каком-то подвале. И сцены под ним точно нет. Коридор с бетонными стенами и потолком. Может, это соседнее здание? Нет, кругом валялись корзины, бумажные фонарики и другой реквизит. Значит, это всё-таки театр? Из затянутого проволочной сеткой окошка донёсся до боли знакомый шум поезда подземки. Кондзо прижался головой к решётке, из глаз его текли слёзы.
— О-о, боги! — молился он. Говорят, самое плохое всегда случается с хорошими людьми. Неужели это и меня касается? Что плохого я сделал? Ходил на телевидение? Что здесь такого? Какая тут гордыня? Шутил, пытался как-то развлечь людей. И всё. Но я не прогуливал репетиции, провожал гостей за кулисы на открытии сезона, показывал им всё. Скажите, если я не прав, я сделаю как надо. Только простите меня!
Сидя в «Ночном ходоке», команда «Premiere 21» говорила только об одном — Кондзо Итикава пропал в подвале Кабуки-дза и так и не вышел оттуда. Идзуми обсуждал сделку с бизнесменом по фамилии Сасаки и появился в клубе позже обычного. Увидев, как он направляется к ним, пересекая по диагонали танцпол, Юмико Ханава жестом указала ему на соседнее кресло. Идзуми, полагая, что в этой компании его уже считают за своего, подошёл и сел с ней рядом. Касивадзаки, Осанаи, Сибата и Нисидзава с ухмылкой переглянулись. Все были убеждены, что Идзуми — раб Юмико. Однако её меньше всего интересовало, кто что думает, сегодня куда интересней была судьба Кондзо Итикавы.
— Говорят, другие артисты устроили против него заговор, — возбужденно выдохнула Юмико, продолжая разговор, прерванный появлением Идзуми. — Так их мир устроен: когда кто-то становится популярным и попадает на телевидение, коллегам это не нравится и его начинают травить.
— Но как можно не вернуться оттуда до сих пор? — спросил Касивадзаки, недоумённо хмуря брови. — Сколько дней прошло.
— Должно быть, он уже того… то есть, я имею в виду, умер, — понизив голос, проговорила Сибата, изо всех сил стараясь не показать удовольствия, которое доставлял ей этот разговор. Всякий раз, когда она слышала, что кто-то умер, её охватывало необъяснимое возбуждение. Такая натура у этой девицы.
Касивадзаки бросил на неё сердитый взгляд.
— Что с тобой? — спросил он с усмешкой. — Чего это ты так вырядилась сегодня? Зачем этот яркий красный костюм? Тебе что — шестьдесят лет?
— Знаешь, говорят, его голос ещё слышно оттуда, — проговорил Нисидзава полушёпотом, явно стремясь напугать Касивадзаки, который был трусоват. — Искали его, искали — и никаких следов, но, когда стоишь на сцене, из подземелья еле-еле доносится: он там свою роль шпарит.
— О боже! Нет, нет, нет! — затрясся Касивадзаки. — Мне теперь кошмары будут сниться. Не хочу! Не нужен мне этот Кондзо!
— Он там бродит, — выдохнул Осанаи. — Всё-таки человек был на пике славы и мог бы взлететь ещё выше. Его с этим миром многое связывает.
— Извините, но откуда вы знаете, что Кондзо-сан умер? — робко вступил в разговор Идзуми. Вокруг исчезновения артиста поднялся большой шум в газетах и на телевидении, поэтому Идзуми был в курсе дела. — Он пропал всего неделю назад. Вдруг он ещё жив? Сколько случаев, когда люди выживали, проведя много дней без воды и пищи. Может, он заблудился и не может выбраться.
— Верно, — поддержала его Юмико. — Я знаю. Видела, что у них там под сценой творится. Такой бардак, страшное дело. Настоящий лабиринт. Там всё время кто-то теряется. Мне директор говорил.
— Кондзо Итикава, актёр кабуки, обречён скитаться под сценой вечно, как привидение, — страшным голосом проговорил Нисидзава, стремясь напустить страха на Касивадзаки.
— И сегодня седьмой день как он исчез. Его призрак может явиться сюда… — подхватил Осанаи.
— Бу-у! — воскликнула Юмико и неожиданно хлопнула Касивадзаки по спине. Тот тут же повалился на стол, смахнув на пол поднос со стаканами и столовыми приборами.
«А что, если подземные этажи всех зданий соединены между собой?» — думал Кондзо, продолжая свои блуждания в подвалах Кабуки-дза. Точнее, по цокольному этажу. Вообще-то в цокольных этажах обычно размещаются торговые галереи, где полно народу. Однако Кондзо видел перед собой лишь холодный и безжизненный бетонный коридор, освещённый еле тлеющими аварийными лампами. Ни одной живой души. Нет, это не знакомый мир, в котором он жил. Тогда что? Он умер? Кондзо не помнил. Что же это? Тусклые отблески подсознания? Сумерки его иллюзий? Впереди мелькнула вертикальная полоска света. Что бы это могло быть? И что значат доносящиеся оттуда приглушённые звуки — признаки жизни? Привлечённый светом и голосами, Кондзо, весь дрожа и еле волоча ноги от усталости, устремился вперёд.
Он подошёл к двери. Что там, за ней? Ясно, что он не в реальном мире, а в зазеркалье. А что там? Ад? Кондзо трясло как в лихорадке. Открыть дверь? Что он теряет?
Коридор кончился. Что сейчас может быть хуже для него? Только смерть. Он и так всё равно что мертвец. Такая вот ситуация. И если вдруг за этой дверью кто-то развлекается, веселится, это же замечательно! Он не в том положении, чтобы стесняться.
Дверь была металлическая, типа той, что стояла в аппаратной под сценой. Стальная ручка обожгла холодом. Кондзо решительно надавил на неё и широко распахнул дверь. Перед ним открылся блестящий мир — смех, кокетливые женские голоса, звон стаканов, ароматы жареного мяса и женских духов. Это был «Ночной ходок».
Едва Маюми Сибата и писатель Ёсио Торикаи вышли из гостиничного номера, как у лифта их перехватили два каких-то типа. Один сжимал в руках фотокамеру, у другого — коротышки — зубы выпирали вперёд и изо рта с каждым словом вылетали капельки слюны.
— Я видел, как вы выходили из номера, — заявил коротышка в лихорадочном возбуждении.
— А вы, собственно, кто такой? — потребовал объяснений Торикаи, очень гордившийся принадлежностью к писательскому цеху. Этот тип обращается с ним как с каким-нибудь клоуном, умудрившимся пробиться на телевидение! Торикаи изо всех сил старался заслонить Сибату от объектива мускулистого партнёра коротышки, который щёлкал затвором с частотой пулемётной очереди. Девушка пряталась за спиной писателя, зубы её отбивали чечётку.
— Ха-ха-ха! А ты ещё не понял? Я репортёр. Иллюстрированный еженедельник, — напирал коротышка. — Ну и как долго это у вас?
— Так вам нужна информация? Тогда надо было сначала договориться о встрече, — сказал Торикаи, нажимая кнопку лифта.
— Ого! Ты только посмотри, — расхохотался репортёр. — Я вижу, ты не просекаешь ситуацию. — Он бросил взгляд на Сибату через плечо Торикаи. — Вы познакомились на «Premiere 21», ведь так? С этого всё началось?
— Я буду разговаривать с вами, когда мы договоримся о встрече. Вы получите всю информацию.
— Ты же женатый, так? Жене, значит, изменяешь?
— Я же сказал: при встрече! — У Торикаи перехватило дыхание. Он выразительно посмотрел на коротышку и отпрянул от него. — Ты что, дебил?!
Фотограф продолжал щёлкать фотоаппаратом. «Раз они так себя ведут, и я буду так же», — подумал Торикаи.
Краска прилила к лицу репортёра — реплика Торикаи явно его задела, но он тут же взял себя в руки.
— То есть я могу написать, что ты не захотел отвечать и сбежал?
— Я же сказал: будет тебе ответ. Сколько можно повторять? Бог мой! Как у тебя изо рта воняет!
Двери лифта разъехались в стороны.
— Держись от нас подальше. Задохнуться же можно, — воскликнул Торикаи, толкая репортёра и фотографа, вознамерившихся войти в кабину вместе со своими жертвами.