Он весь во власти своего решения. Так ему велит рыцарский долг. Дивиш самонадеян, он думает, что лучше и сильнее Марека. Поэтому может предать его. Слова здесь бесполезны, они должны драться. Честный поединок — это божий суд. Только смерть может рассудить их по справедливости. Мареку становится легче. Решение избавляет его от мучительных мыслей, хотя что-то в его душе не перестает удивляться — неужели для него вдруг может наступить конец.
Часть дороги они едут молча рядом. На повороте Марек задерживает друга.
— Подожди, пусть они отъедут.
— Чего тебе? — недоумевает Дивиш. Вытаскивает меч и от избытка буйства отсекает еловые шишки.
— Защищайся, — мрачно говорит Марек и ставит коня против него, в руке у него обнаженный меч.
— Ты что, спятил? — удивленно говорит Дивиш, но не успевает даже опомниться, как Марек уже наносит удар.
Дивиш в одно мгновение, которое ему подарило время, понимает, что Марек целится прямо в сердце. Ответный удар. Нападение отражено.
Снова напрягается разящая рука. Что делать? Сражаться! Защищаться! Убивать! На узком повороте дороги топот копыт, бешеный стук оружия, тяжелое дыхание коней и людей. Но только до тех пор, пока не возникает здесь, как выстреленный из пращи, пан Ярослав. Он врезается между ними на своей лошади, даже меча из ножен не вытащив. Только волосы на свежеподстриженной бороде топорщатся, как пики, и брови сдвинуты, словно он разгневан.
— Предупреждаю вас! — глухо восклицает он. — Вы на земле замка Мыдловар!
Оба юноши сразу разъезжаются, а острия их мечей дрожа ищут темные отверстия ножен. Мгновение они, ничего не соображая, смотрят на пана Ярослава, на уши своих коней, друг на друга, на окружающий их лес, на солнце, которое своевольно продирается к ним сквозь верхушки деревьев.
— Что это вы? — с укором говорит пан Ярослав.
— Мы просто упражнялись, — находится Дивиш и пытается улыбнуться.
— Мы до сих пор толком не знаем силы оружия, — поддерживает его Марек. Ему вдруг становится стыдно. И перед паном Ярославом и перед Дивишем. Что, собственно говоря, случилось? Что это за странная грозная сила, которая принудила его поднять меч на Дивиша?
Пан Ярослав удовлетворен объяснением. Он не ждет правды. Только в глазах промелькнула насмешливая искорка. Может быть, он не так далеко ушел от своей молодости, чтобы совсем забыть ее. Он поворачивает коня и погоняет его. Марек и Дивиш скачут вслед за ним.
— Марек, — говорит как бы между прочим пан Ярослав, когда они на дворе замка соскакивают с коней, — знаешь, кто меня за тобой послал?
— За мной? — недоумевает Марек.
— Да, именно за тобой. Я слышал только твое имя.
— Кто?
— Андела.
В этот момент конюх роняет седло на землю. То ли он такой нескладный, то ли невнимательный? У пана Ярослава краснеет лицо даже между прядями бороды. Он поднимает кулак и мощным ударом, как молотом, сбивает виновника наземь.
Марек слышит, как конюх охнул, но мысли его заняты другим. Он думает: такой удар больше заслужил я.
Возвращение в Подебрады проходит без прежнего оживления и веселья. Парусник плывет медленно и величественно. Пани Кунгута смотрит на живописные берега, дети играют майоликовыми игрушками, которые им подарила пани Поликсена. У борта стоят обе девушки — воспитанные и чистые, как лилии. Дивиш и Марек до мелочей внимательны. Все будто заперто на замок. Будто чаши весов не перевешивали ни туда, ни сюда, будто на свете не было места ни для любви, ни для ненависти.
Но от действительности никуда не денешься. И не только это. В мыслях людей на нее наслаиваются представления, видения, фантазии. И когда-то все это должно выплеснуться прежде, чем дело дойдет до взрыва.
Вечером Марек и Дивиш отправляются в город. Они одалживают у старых воинов потрепанные куртки, полагая, что нет никакой надобности в том, чтобы их кто-нибудь узнал. Они входят в корчму у Пражских ворот. Бородатые лица, гомон, крик, кости, карты, винные пары. На подиуме уродливый трактирщик. Смотрит на них, словно кнутом стегает. Безбородые, ха-ха-ха! Узнал ли он Дивиша? Этого не угадаешь. Бельмо на глазу в свете факелов странно сверкает, безобразие трактирщика соответствует его неприятной сущности.
— Не бойся, — успокаивает Дивиш растерянного Марека. — Здесь я никому не должен.
Сначала они пьют вино, чтобы прогнать меланхолию. Они чувствуют, что сейчас они близки друг другу как никогда. Преодоленная вражда сближает. Бросают деньги в руки трактирщику и присоединяются к игрокам в кости. Они счастливы, что могут проигрывать. Корчма принимает их, трактирщик уже не следит за ними.
Они снова отделяются от игроков и сосредоточенно пьют, то смеясь, то роняя слезы.
— Привязался я к Бланке, — говорит Дивиш.
— А я к Анделе. И что это со мной произошло, — вздыхает Марек.
— Мы храбры только сами с собой.
— А с ними мы дети.
— Но мы подрастем! — восклицает Дивиш.
— До потолка! — кричит Марек. Вытаскивает меч и достает им до потолка.
Вида обнаженного меча трактирщик не выносит. Тихонько свистит. Из-за ближайшего стола поднимаются несколько бородатых мужчин. Они кидаются на юношей. Марек с Дивишем и слова не успевают сказать, как оказываются на улице, на свежем воздухе. Лежат на дороге, в пыли, распластанные, как лягушки. Меч Марека вылетел за ним по той же траектории.
— Это наш конец, — ворчит Марек и медленно поднимается.
— Это наше начало, — торжественно провозглашает Дивиш. — Наши девушки теперь узнают, на что мы способны.
— Ну, если ты так думаешь, — соглашается Марек.
Они поднимаются на ноги, которые плохо их держат, и идут. Некоторые дома темны, оттуда доносятся крики. Другие освещены. Там тихо. Тихо и на небе.
Весь следующий день Мареку кажется, что он висит вниз головой или по крайней мере вывернут наизнанку. Все смешалось — перепутались и вещи и люди. Ему кажется, что он стал другим, оттого каким-то странным образом отчуждается и Андела. Он не ищет ее взгляда, не любуется ее волосами, во время еды прислуживает ей, стоя за ее спиной. В Анделе Марек черпает свою силу, она — и источник его слабости. Но от этого он не испытывает ни капельки счастья.
К вечеру Марек отправляется побродить, он обходит замок и направляется к укреплениям. Минует несколько деревьев, которые не осмеливаются возвысить свои кроны над замковой стеной, и по крутым каменным ступеням поднимается на высокую галерею.
Что открывается его глазам? У самого основания стен светятся недвижные воды Лабы, разрезанные продолговатым островом. В купах деревьев на острове полным-полно птиц. На другом берегу реки — заросли кустарника, густая, переливающаяся волнами трава. Вдали темнеют стены замка Бора. Несколько рощиц, разбросанных там и сям по палитре земли, беспокоят глаз Марека: ему хотелось бы в устройстве природы видеть бо́льшую гармонию.
Он смотрит вверх, на небо, полное шаловливых облаков. Перед глазами встает картина: на троне всемогущий и всесильный бог-отец, по правую его руку Христос, по левую — святые, блаженные небесные жители.
Марек хотел бы заглянуть и в пекло, куда в вечную ссылку попадают грешники, безбожники, грабители и убийцы. И хоть пекло глубоко под землей, на земле у него есть свои вербовщики — дьяволы, которые принуждают людей делать зло до тех пор, пока они не совершат смертный грех. Марека дьявол тоже иногда искушает. Взять хотя бы события последних дней.
Сейчас Мареку необходимо одно: он должен научиться скрывать свои чувства. Похоронить любовь в сердце и внешне никак ее не проявлять.
Прежнее равновесие возвращается к нему. Он испытывает прилив новых сил. Небо затягивается облаками, пекло исчезает в глубинах земли, а широкие угодья вдоль Лабы становятся такими красивыми, что на глаза навертываются слезы.
Слышатся легкие шаги. Марек оглядывается. Это Андела. Конечно, это она. Сначала он видит ее неясно, она кажется ему тенью.
— Что ты здесь делаешь? — удивляется Андела.
Глаза ее широко открыты, в них отражается вся вселенная.
— Жду тебя, — отвечает Марек не задумываясь, потому что не может сказать ничего другого.
— А я не знала, что приду сюда.
— Я предчувствовал это.
— Я люблю отсюда смотреть на свое дерево, — говорит Андела и показывает вниз на мельницу, где на небольшом мысу стоит молодой одинокий клен. Сколько ему лет? Пятнадцать? Шестнадцать? Наверное, столько, сколько Анделе.
— Это наше дерево, — говорит Марек и берет ее руку. Он не должен скрывать от нее своих чувств. Андела все понимает.
— Нет, нет, — пытается высвободить свою руку Андела. Она вся трепещет. — Дозорный смотрит на нас.
— Андела. — Марек не отпускает ее руку.
— Что?
— Приходи завтра утром к нашему дереву, сразу же как откроют Замковые ворота. Придешь? — просит Марек.
— Нет, нет, — отказывается Андела и с опаской оглядывается.
Видеть их могут только два человека: дозорный с ближайшей башни и пани Алена Вахова. Дозорный тут же забудет о них, но пани Алена не забудет. Она начнет перемывать им косточки, пытаясь догадаться, есть между ними что-нибудь или нет.
До последней минуты Андела уверена, что к клену не пойдет. Но ее фантазия всю ночь интенсивно работает, и утром наступает неожиданный перелом. Андела снимает перстень, будто таким образом можно обрести свободу, застегивает плащ, закутывает голову в темный платок, решительно открывает двери и бежит через подъемный мост, тропинкой вдоль укреплений, через пустынную равнину возле мельницы, вниз к Лабе, словно молодой клен стал светочем всей ее жизни. Она будто предчувствует, что наступит время, когда ей придется примириться с тем, что Марека не будет с нею, и оттого так внезапно поддается взрыву чувств, вспышке пламени — короче говоря, чему-то такому, что совершенно подавляет ее волю.
Она еще не добежала до реки. Может каждую минуту остановиться, вернуться назад в замок. Следовало бы это сделать. Андела смутно чувствует, что будет наказана за свою любовь. Быть может, в супружестве, быть может, в чем-либо ином. От этого предчувствия в ее сердце образуется пустота, которая жаждет нежности. Пустота, которая хочет заполниться милосердием любви.