— Комедиантка!
Марек, едва взглянув на него, невозмутимо ест.
— Прекрати! — кричит Дивиш.
— Чего тебе? — спрашивает Марек, но есть не перестает.
— Объясни мне это. Бросается ко мне в объятия, а потом уезжает. Что это за игра?
— Наверное, это знак.
— Какой знак?
— Чтобы ты ехал за ней. Зачем ей прощаться, раз она знает, что ты можешь за ней приехать?
— Ты так думаешь? — говорит Дивиш и снова берет ложку.
Их жизнь вскоре потечет по разным руслам. Марек переживает дни тоски. Замыкается в себе. Погружен в себя. Ничего не замечает вокруг. Глаза его устремлены вдаль. Он представляет себе Анделу, и весь мир как в зеркале отражается в образе Анделы. Действительность уступает место иллюзиям.
К обыденной жизни его возвращает Дивиш. Он заботится о его оружии, напоминает ему о его обязанностях, о необходимости есть, о существовании Яна Пардуса. Любовь Дивиша к Бланке гораздо спокойнее, особенно во время отсутствия девушки. И Дивиш подвластен бурям, но это бури другого рода. Святость чужда его натуре. Больше всего на свете он дорожит своей свободой. Что может предпринять Дивиш из Милетинка, чтобы сделать полной свою жизнь? Как доказать всем, что он, Дивиш, существует на свете? И что свет без Дивиша был бы очень беден?
И Дивиш приходит к убеждению: они с Мареком должны взбунтоваться, чтобы снова обрести равновесие. Только с Мареком трудно договориться. Дивиш это знает. Придется начать издалека.
— Знаешь, о чем я думаю? — с невинным видом говорит Дивиш.
— Откуда мне знать? — отрывается от своих мыслей Марек.
— О страшном суде.
— О чем? — Марек становится внимательным: все, что касается дел неземных, теперь ему близко.
— Мы не знаем ни дня, ни часа его. Конец света может наступить завтра или послезавтра.
— Все может быть, — соглашается Марек.
— Вот я и беспокоюсь о нас.
— О чем же именно?
— Чтобы мы пред лицом господа предстали чистыми и душой и телом.
— Да, конечно, — соглашается Марек.
— Пойдем в баню! — восклицает решительно Дивиш.
— Пойдем в баню, — вторит Марек. Ему бы самое время вспомнить о бане Писек в Кутной Горе, но пуританские Подебрады — это нечто иное, чем веселая Кутная Гора. Они ближе к богу, чем к дьяволу. Поэтому у Марека вообще не всплывают в памяти кутногорские бани.
И вот вечером, после учений, они выходят через Пражские ворота и идут прямо под стенами замка по правому берегу Лабы. На небе светит больше звезд, чем означено в Писании. В темноте слышны шорохи. Река кажется глубже, тьма уносит ее куда-то в неизвестность. Они проходят мимо дубильни и чувствуют ее резкий запах, они ищут домик с низкой увитой зеленью оградой. Дивиш доволен. Домик стоит на своем месте.
Марек не предполагает, что это не только баня, но одновременно место, где Эрос сводит мужчин и женщин. Он настолько полон своим чувством к Анделе, что ничего не понимает, даже когда маленькая черноволосая девушка помогает ему раздеться. Он погружается в деревянный ушат с теплой водой и позволяет тереть себе спину и грудь. он ощущает полное блаженство, которое он не променял бы ни на что на свете. Вода приятно льнет к телу, мягкие девичьи пальцы, не знающие стыда перед мужчинами, пробуждают к жизни каждый мускул.
Марек поднимает голову и сквозь стекающие с волос струйки воды пытается увидеть, где Дивиш. И около его ушата стоит девушка. Она повыше ростом, с резко очерченным ртом, губы бледные. Она в такой одежде, что кажется почти голой. Все, что должно быть закрыто, видно. Олицетворенное искушение. Дивиш кричит что-то невразумительное и улюлюкает. Его тело радуется, он полон сознания своей мужественности, и мужчина в нем хочет как можно скорей себя утвердить.
Черноволосая девушка что-то ласково говорит мягким голосом. Марек не понимает что. Это случается как раз в тот момент, когда догадка как молния озаряет его сознание. Воспоминание о кутногорской бане приходит ему на помощь, решение созревает мгновенно. Если Марек и в дальнейшем хочет быть в ладу со своей совестью, он немедленно должен действовать. Он не позволит, чтобы его лишили нравственного спокойствия. Или может быть, у него уже что-то отняли? Уже нарушили святой порядок чувств?
Марек живо вылезает из ушата и спешит к своей одежде. Торопливо набрасывает ее на себя. Черноволосая девушка удивленно глядит на него. Вместо с удивлением Марек видит в ее глазах страх. Я что-нибудь сделала не так? — спрашивают ее глаза с тоской. Марек бросает ей два гроша и выскакивает в темноту. Хозяин бани зовет его, но крик остается без ответа.
На улице Марек приходит в себя. Спускается к Лабе и снова возвращается. Нет сомнения: мир — это лишь театр, и Марек — марионетка, которую помимо ее воли двигают туда и сюда. И днем и ночью. Так Марек оказался в бане около полунагой девушки. Может, и ее зовут Аполена, как ту? Марек охотнее всего сам себе дал бы порядочного тумака. Но именно потому, что не знает, как себя наказать, решает дождаться Дивиша. В этот момент он не считает Дивиша другом. Скорее, он ему представляется врагом. Ведь он ни словечком не обмолвился, какую цель преследовал. Конечно, Дивиш знал. Был тут не раз.
Лицо ночи уже не смиренно. Она показала другую свою сторону — безжалостную. Марек ждет недолго. Как только Дивиш выходит из домика и подходит к ближайшему дереву, Марек преграждает ему дорогу. Поднимает руку и, не говоря ни слова, дает ему пощечину. Жаль, что не видно его жеста. Он полон достоинства.
— Это ты? — спрашивает спокойно Дивиш. Судя по всему, у него нет охоты защищаться.
Марек бьет его еще раз.
— Ну, довольно, — восклицает Дивиш, — все это не стоит большего!
— Караул! — слышится из домика пронзительный женский голос. — На него напали!
— Черт! — ругнулся Дивиш. — Ей-то какое дело?
— Мы должны убираться! — шипит Марек.
Оба припускаются бежать и вскоре исчезают в полной темноте. Женские вопли слышатся где-то позади. Когда они подходят к замковым воротам, то докладываются страже как обыкновенные дисциплинированные воины. В их души стражники заглянуть не могут. Но если бы они туда заглянули, обнаружили бы там больший порядок, чем когда юноши уходили из замка.
Проходят дни. И вот юноши снова стоят перед паном Иржи. Он принимает строгий вид истинного пана, но в его карих глазах блестят огоньки понимания, может быть, даже расположения. Он сосредоточен. Вслушивается не только в речь посетителей, но и в собственные слова. Зал украшен развешанным в нишах оружием. Здесь царствует подебрадский пан, и свет, который проникает в окно, живой свидетель.
— Каковы ваши сегодняшние желания? — приступает к разговору пан Иржи, подчеркивая слово «сегодняшние». Он полагает, что прошедшая неделя сделала свое дело. Пан Иржи хорошо знает: время так беспощадно и равнодушно, что меняет не только человеческие желания, но и самих людей.
— Я прошу месяц отпуска, — говорит Дивиш с решительным видом. Как отнесется пан Иржи к тому, что Дивиш сократил отпуск на один месяц?
— Причина? — поднимает на него глаза пан Иржи.
— Я хочу просить своего отца пана Ванека из Милетинка, чтобы он нашел мне невесту, — звучит веселый, но учтивый ответ.
— Согласен, — кивает пан Иржи без размышлений. — Но имей в виду: невесты для жизни маловато. Пусть пан из Милетинка подумает и о том, чтобы ты получил кое-какое имущество. Передай ему мой привет.
— Благодарю, — кланяется Дивиш. Он счастлив.
— А ты, Марек?
— Прошу об увольнении из отряда, — говорит Марек громко. В течение недели он не придумал ничего нового.
— Вы оба образец упрямства, — поднимает брови пан Иржи. — В этом повинна тоже твоя будущая жена?
— Да, — признается Марек. Он впервые слышит об Анделе как о своей жене. Ему кажется, что его поднимает волна счастья. Возможно ли это? Позволительно ли о таком желанном и в то же время нереальном событии говорить вслух?
— Из какой она семьи? — спрашивает пан Иржи, словно о возлюбленной Марека слышит впервые, и его голос звучит успокаивающе.
— Из дворянского рода, — отвечает Марек беспомощно.
— Марек, — задумчиво говорит подебрадский пан, — может быть, твои притязания станут более основательными, если ты прежде заслужишь дворянский герб? Возможность тебе представится. Для Чешского королевства снова наступают времена, богатые событиями. Потребуются меч и здравый рассудок. И то и другое у тебя есть. Так что герб не заставит себя ждать. После этого тебе легко откроются двери дома твоей невесты. Понимаешь меня?
— Да, пан, — отвечает Марек. В его ответе слышно разочарование.
— Я отпущу тебя, если ты будешь настаивать, — поспешно продолжает пан Иржи. — Но ты не должен сомневаться в искренности моего совета.
— Я не сомневаюсь, пан Иржи.
— Я знаю, твой отец богат. Ты не будешь бедным дворянином, которому приходится служить, чтобы заработать на жизнь, — размышляет пан Иржи. — Речь лишь о том, будет ли ждать тебя твоя невеста.
— В этом я уверен, — решительно говорит Марек. Впервые в жизни он публично ручается за Анделу. Это слышит пан Иржи, слышит Дивиш, и каменные стены поглощают его слова без возражений.
— В себе ты тоже уверен? — улыбается пан Иржи.
Он ненамного старше Марека, чтобы не понимать этого.
Его радует верность двух юношей, потому что и сам он верен.
— Да, пан, — отвечает Марек.
Значит, все это записано в памяти людей и на тех невидимых скрижалях, которые пишет некто вне рода человеческого.
В приемной пана Иеронима Ваха стулья не очень-то удобные. Для людей дородных и с короткими ногами они словно орудия пытки. Но Марек сидит так, словно стул изготовлен специально для него. Марека не выводит из равновесия даже холод, которым пронизаны все углы комнаты. Печь не топится — наверное, чтобы не портился розовый кафель с изображением святого Вацлава. Святой держит в одной руке меч, а в другой — чашу. Ему-то не холодно.
— Что нового ты мне принес? — заводит речь пан Иероним.