Пардус придерживается другого взгляда. Сидит на стуле, прямой, насупленный, сердитый. Имя Марека произносит так, словно лает. Глаза его ничего не скрывают, они горят злобой. Ты опоздал на три дня. Это что за порядки? Если бы Ян Пардус попустительствовал в подобных случаях, кто бы поручился, что отряд легкой конницы не развалился бы за неделю? Никому не позволено безнаказанно нарушать воинскую дисциплину. И Мареку тоже.
Марек еще успевает подумать: «Неужели я настолько незначительная личность в отряде Пардуса, что должен молчать? Нет, я буду отстаивать свои права без страха, но и не горячась».
— Сам себе удивляюсь, как я с тобой нянчусь. Где ты шатался? — начинает Ян Пардус резко.
— Вы знаете, что я был у отца в Кутной Горе. Потом я заезжал в Тынец.
— Не понимаю, зачем тебе надо куда-то ездить. Здесь ты в хороших руках.
— Я, между прочим, существовал и до того, как приехал сюда.
— Как ты со мной разговариваешь? — вспыхивает Пардус. — Какое мне до тебя дело! Я вообще мог бы не вспоминать про тебя.
— Я здесь. Делайте со мною что хотите.
— Ну, ладно! — Пардус прищуривает глаза и крутит ус. — Запрещаю тебе выход в город на целый месяц. А в свободное от учения время будешь фехтовать на эспадронах.
— Слушаюсь, пан.
— И помни, я не потерплю своеволия.
— Слушаюсь, пан.
— Скажи хоть, что тебе стыдно передо мной.
— Да, пан.
— Ты что, спишь или думаешь о чем-то другом? — Лицо Пардуса наливается кровью.
Марек молчит.
— Ну, говори же!
— Вспомните свою молодость, пан.
Пардус встает. Волна гнева схлынула.
— Больно ты храбрый со старым гетманом, — произносит он, уже смягчившись. — Но я тебе вот что скажу на это: у Яна Пардуса из Горки никогда никакой молодости не было. Это теперь молодые носятся со своими чувствами и требуют, чтобы с ними считались, но я этому не собираюсь потакать.
Марек так занят, что себя не помнит. Выезды с отрядом в поле и в лес, изнурительные учения, голод и жажда, усталость, а по вечерам фехтование тупым мечом, который называется эспадроном. Пан Иржи нанял немецкого учителя, члена какого-то драчливого братства откуда-то из Франкфурта-на-Майне, чтобы тот научил замковое войско своему искусству.
Немец кричит что-то непонятное, двигается, как натянутая пружина. Меч в его руке сверкает, в глазах огонь. Он учит Марека вращать меч только запястьем, мгновенно выставлять вперед локоть, пружинить ноги, неожиданно нападать и искусно защищаться от удара. После его уроков на Мареке не остается сухой нитки, засыпает он моментально.
Через четырнадцать дней — первые успехи. Немцу уже не удается одним ударом выбить меч у Марека. Ему приходится прибегать к хитрости, чтобы все-таки одержать победу.
Ян Пардус на их схватки смотрит с видимым удовлетворением. Однажды он кивает Мареку, чтобы тот отложил меч. Отводит измученного юношу в сторону и говорит как бы между прочим:
— Завтра наш посол едет в Роуднице. Если ты напишешь кому-нибудь писульку, он может взять.
Марек смотрит оторопело, до него с трудом доходит смысл. Возможно ли! Старый Пардус хочет помочь ему? Конечно, он все знает. Кому бы мог Марек писать в Роуднице? Только Анделе.
И Марек быстро оставляет меч и берет перо. Рука его дрожит, сердце учащенно бьется. Он то улыбается, то плачет. Марек впервые испытывает, как нелегко человеку выразить все, что он чувствует. И все же ему удается придать обычным словам смысл, который соответствует его чувствам.
Марек тонет в мечтах, и слова захлестывают его. Ничего другого и не надо. Только так может возникнуть тайнопись, понятная Анделе.
Пан Иржи и Марек стоят перед конюшнями. Ждут, пока конюхи подадут им лошадей. Морозный воздух обжигает лицо, руки коченеют от холода. Сначала они стоят молча, спиной друг к другу. Пан Иржи серьезен и важен от сознания своего могущества. Марек притворяется, что не видит своего господина. Но это ему не помогает. Пан Иржи смотрит на него сначала рассеянно, потом заинтересованно; Мареку приходит в голову, что пану Иржи от него что-то надо.
— У меня к тебе дело, Марек, — говорит пан Иржи.
— К вашим услугам, пан.
— В моих владениях завелся еретик. Он говорит, что Христос был человеком.
— Как он додумался до этого? — Марека это удивляет. Он никогда не видел живого еретика.
— Мы нация умозрительная. Не оставляем в покое даже Иисуса Христа, — усмехается пан Иржи. — Но церковь не может этого понять. Она требует в вопросах веры единомыслия.
— Что я должен сделать, пан?
— Возьми с собой четырех вооруженных людей и отправьте парня в башню, — отвечает Иржи с гневной гримасой. — Мы не можем допустить, чтобы о нас говорили, что мы в своих землях терпим еретика. Достаточно того, что мы сами подобои.
— Как я узнаю этого еретика? На нем какой-нибудь знак? — спрашивает Марек. «Может быть, дьявол отметил его особым образом», — думает он про себя.
— Это обыкновенный человек, — сверкая глазами, говорит пан Иржи. — Портной из Одржепеса. Имя его — Кржижковский. Может, он и невиновен, но, по мнению церкви, вреден. Ты понял меня?
— Не совсем, — отвечает Марек.
— Со временем поймешь. Ты еще молод, — говорит пан Иржи, словно сам он уже седобородый старец.
Он вскакивает на коня и уезжает. Но и после его отъезда в воздухе висит напряжение. Юноша слышит биение своего сердца. Мозг работает усиленно. В какую игру втянут Марек? Это тоже часть борьбы, которая вот-вот начнется. И это будут не только боевые сражения, это будет борьба идей.
Они едут в Одржепес, когда уже смеркается. У низкого домика с соломенной крышей, на которой лежит слой снега, соскакивают с коней. Марек входит в дом первым. За ним протискиваются два воина. Они остаются в сенях, где расположен очаг, потому что в комнату войти уже невозможно — она ужасно маленькая. Утрамбованный земляной пол, бревенчатый потолок, стол с перекрещенными ножками, сундук, постель. Два подслеповатых окошка. Свет в комнату едва проникает, но портной работает у стола, словно над ним горит люстра.
Марек подавляет в себе удивление. По его представлениям, человек с еретическими идеями должен быть строптив душой, уродлив, морщинист и волосат. Но от стола, где было расстелено сукно, к нему обратилось молодое лицо с ржаной бородкой и высоким лбом. Портной молчит, но видно, что он не напуган. Тишину нарушает Марек:
— Как твое имя?
— Ян Кржижковский.
— Ты еретик? — недоумевает Марек. Ему кажется неправдоподобным, что такой человек может быть еретиком. Лучше бы это было неправдой.
— Я верю в бога, господин, — тихо отвечает портной.
— Я не судья тебе, — беспокойно замечает Марек.
— Я пришел к познанию, что Христос был человеком. И не могу оставить это познание только для себя. — Он должен объявить о своем открытии каждому, кого видит.
— Так, значит, это ты, — ворчит разочарованно Марек.
— Разве я грешу, когда шью куртку? — начинает портной необычный диспут.
— Нет, — отвечает беспокойно Марек.
— Грешу, когда ем?
— Нет.
— Грешу, когда думаю?
— Наверное, нет, — отвечает неуверенно Марек.
И он любит обращаться к разуму, но размышления на темы религиозные ему кажутся бессмысленными. Он поставил между собой и религией стеклянную стену. Да, он поклоняется богу, но в вероучении менять ничего не хочет, потому что это его не интересует. Ему мстит суровое религиозное воспитание в детстве — из одной крайности бросает его в другую.
— Вот видите, — улыбается портной, — я еретик только потому, что думаю? Я еретик, если прихожу к новому познанию?
— Я не судья тебе, — повторяет Марек неохотно.
— Вы пришли за мной? — спрашивает портной.
— Да, — кивает Марек. — Может быть, тебя будут судить за оскорбление бога.
— Бог может покарать сам. Ему не нужен для этого земной суд.
— Значит, за оскорбление церкви.
— Это уже нечто иное, — допускает маленький портной. — Сейчас надену жилет и иду с вами.
В это время в комнату влетает молодая женщина и с криком выдергивает у портного из рук жилет, подшитый кроличьим мехом. На женщине платье из цветного полотна, лицо ее розово. Она охраняет не Христа, она охраняет своего мужа. Она не хочет, чтобы он ушел с вооруженными людьми. Чувствует опасность. Воинам приходится ее попридержать, чтобы портной мог выйти из дому. Женщина голосит, ругается и богохульствует. Мир в эти минуты кажется ей отвратительным.
Марек в смятении. Кто на этом свете мудр? Пан Иржи? Портной Кржижковский? Его жена? Кто из них прав? Пожалуй, никто. Судя по всему, свет не такой, каким он должен быть. Как Марек выдержит все превратности?
Тюремщик Вацлав Груза, принимая молодого портного, делает одно-единственное замечание:
— Кто попал в эту башню, тому уже не до разговоров.
Марек дрожит, словно его за горло схватила смерть. А смерть и в самом деле гуляет по Подебрадам. И очень уж странная, очень уж бесшабашная смерть. Уносит она человеческие жизни мгновенно, а потом буйно несется дальше. Некоторые охотно уклонились бы от нее. Но именно против них она и имеет зуб. Она по-своему даже хорошо относится к людям. Доказывает своим жертвам, что быстрая смерть — это немалое преимущество. Но и для этого у нее не остается времени.
Сегодняшней морозной ночью она схватила пана Иеронима Ваха. К утру его тело остыло, а душа отправилась в путь, лишь одной ей ведомый, порвав все нити, связывающие ее с жизнью и с торговлей. Но из-за этого Вах не лишился уважения. После такой нелегкой и осторожной жизни он мог себе позволить внезапную смерть. Он ее заслужил. Пан Вах ухаживал за своим торговым делом, как за садом. Оно, пожалуй, будет скорбеть больше всех.
Вечером на погребальной мессе в подебрадском костеле собираются только самые близкие. Пан Иржи с пани Кунгутой, Ян Пардус из Горки и три начальника дружин из соседних замков, староста с избранными коншелами[8]