— На обратном пути там встретимся, — подтверждает Марек.
— С одинаковым оружием.
— С мечами, — уточняет Марек, и Шимон отъезжает, не поклонившись.
Наверное, он уже считает своего противника мертвым. Немного преждевременно. Марек смотрит вслед Шимону, и все его существо возмущается. Он обрушится на Шимона как смерч. Меч Марека вонзится в его каменное сердце. За Регину, за Анделу и за себя. Теперь Шимону не уйти от расплаты.
— Кто это? — спрашивает Марека Дивиш.
— Даже не знаю, — пытается увернуться Марек.
— Чего он хотел?
— Спрашивал, где Крч, — рассеянно улыбается Марек. — Хотел узнать, где Крч.
— А-а, — произносит Дивиш и недоверчиво смотрит на Марека, который не только но умеет лгать, но не может даже отговориться.
В Крче Марек ждет прибытия кардинала Карвайала в строю. Но мысли его далеко. Он думает о своей жизни, о том, что прожитые двадцать лет — это лишь эскиз, который теперь нужно доработать. Предположения нужно превратить в уверенность. Желания в действительность. Враждебность в ненависть, твердую, как алмаз.
Три часа пополудни. Кардинал Карвайал прибывает вместе с паном Олдржихом из Рожемберка и его тремя сыновьями и паном Менгартом из Градца, который выехал навстречу знатному гостю к самому Бенешову. Сопровождают их пять вооруженных всадников.
Пражские коншелы низко кланяются, иные становятся на колени прямо в дорожную пыль. Каноники капитула святого Вита нерешительно переминаются с ноги на ногу. Священники-подобои стоят, будто вытесаны из дерева. Но церковный гимн «Да пребудет имя твое, отче наш» словно всех соединяет. Пан Пешик из Кунвальда приветствует посланца церкви звучной латынью, кардинал певуче ответствует ему. Лицо у него такое, что Мареку приходит в голову: кардиналу ведомы и небо и ад.
Он и в самом деле держит себя так, словно он посланец не только папы римского, но самого господа бога. Потому и глядит с усмешкой. В этой усмешке и его отвращение к еретикам, и уверенность: в Чехии нет ничего такого, что могло бы подорвать авторитет святой римской церкви, ослабить ее истинную веру и затмить ее блеск.
Кардинал отказывается от золоченой кареты, которую привезли сюда из Праги еще утром, и садится на мула. Коншелы простирают над кардиналом красный балдахин, и мул с кардиналом трогается по направлению к городу. Подобно тому как когда-то Иисус Христос въезжал на ослице в Иерусалим, посланец папы собирается въехать в Прагу. Просто и торжественно. Только Иисус был Иисусом, тогда как кардинал больше напоминает римского императора. Иисус хотел указать городу, что нужно для спасения, а кардинал своим необычным въездом, пожалуй, угрожает. Если Прага не отречется от ереси, она будет окружена валами и сжата со всех сторон. Не останется от нее камня на камне, потому что не поняла вовремя миссию кардинала.
Таково символическое значение этой минуты, но мало кто об этом догадывается. Сейчас все отдают предпочтение надежде.
Марек же думает совсем о другом.
Машинально Марек следует за четко очерченной мужской тенью. Словно кто-то нашептывает ему приказ. Вот они миновали буковую рощу, потом три березки и одинокую сосну. Останавливаются у трех огромных дубов, под тенью их пышных крон даже днем на траве держится роса. Тихая просека. Сюда не доходит ни звука из окружающего мира, разве только их слабые отголоски. Литания, которую поет религиозная процессия, долетает сюда, как шепот умирающего. Здесь так тихо и безлюдно, что лучшего места для поединка не найти. Противников ничто не потревожит.
Оба в напряжении. Ставят коней друг против друга. Шимон из Стражнице и Марек из Тынца. И кони их чуют опасность. Уже где-то рядом бродит смерть. Кого-то из них она, конечно, подстерегает. Чего она хочет? Попугать соперников? Или только подразнить их?
Шимон выхватывает меч, но и Марек не медлит. У Марека сомнений больше нет. Остается лишь настороженная душа и меч. Два воина, которые все поставили на карту. Марек видит, что соперник силен, чувствует его железную волю. Понимает, что его может спасти только ярость, иначе его теплая кровь смешается с ночной холодной росой.
Андела! И этот жестокий человек хотел заполучить ее на всю жизнь! Сломать ее! Овладеть ее нежностью! Уничтожить ее своей дикостью! Чувства Марека обостряются, кровь бушует в теле, он горячится, острие меча беспокойно дрожит. Сейчас для него здесь вся вселенная. Марек ищет в ней опору.
Кто бросится на противника первым? Шимон. Это искушенный вояка. Рука без меча ему всегда кажется лишней. Но Марек умеет отступить и уклониться. Нападает сам и бьет по стальному мечу Шимона, как по твердой скале. Еще выпад — и опять скрестились мечи. Театр смерти, но без зрителей. И ангелы от страха прячутся за тучи.
Снова вздыбливаются друг против друга кони. Снова кидаются друг на друга люди. Искры от скрестившихся мечей, искры из глаз. Битву уже не остановишь, она кончится победой одного и поражением другого.
Развязку приближает конь Марека. Он спотыкается не в добрый час и открывает для удара своего всадника. Подставляет Шимону незащищенную голову Марека и правое плечо. Страшный удар по шлему раздается как гром. Меч съезжает по сетке к прорези панциря около шеи.
Марек выпускает меч и сползает с коня. Падает наземь с легким звоном лат и лежит недвижимо, без признаков жизни. Капельки крови стекают по подбородку.
А в природе ничего не меняется. И удивление ее быстро проходит. Марек теперь стал ее частью. Шимон уехал, ни разу не оглянувшись. Он мог бы торжествующе усмехнуться. Но и этого он не сделал. На тихой просеке остался только живой конь. Некоторое время он беспокойно бегает и, склонившись над Мареком, тяжело дышит, раздувая ноздри. Это не помогает. Что остается доброму коню? Тихо пастись.
Марек приходит в себя уже в доме Бочека. Шарит глазами по комнате. Он видит Дивиша, Бланку и бородатого лекаря. Ему кажется, что он вынырнул из глубокого омута. Он начинает снова жить. В груди бьется сердце, которым никто не может повелевать. Но Марек не протестует. Он рад, что жив.
Почему-то все молчат. Наверное, ему первому нужно ответить на вопрос, светящийся в их глазах. Но о чем этот вопрос? Марек хочет поднять голову, чтобы лучше понять, но не может. Голова слишком тяжелая. Пробует хотя бы осмыслить хаос в своей голове. Представления, образы и видения, о которых он даже не предполагал, смешиваются. Наконец вступает в силу кладовая памяти. С ее помощью перед Мареком постепенно возникает все действие на панкрацкой просеке — все, до последнего удара мечом. А обратный путь в Прагу он не помнит.
— Кто это был? — наклоняется к нему Дивиш.
— Шимон из Стражнице, — шепчет Марек.
— Так я и думал! — взрывается Дивиш. Он быстро сыплет словами: сам видел, как они направились к лесочку, исчезли в нем, но о том, что было в лесу, только догадывался. Когда он увидел, что из двоих возвращается только один — тот, чужой, — сердце его замерло. Искали Марека очень долго.
Память помогает Мареку нарисовать все как было.
— У меня споткнулся конь, — хмурится он.
— Лучше не разговаривай, — напоминает лекарь и всматривается в Марека испытующим взглядом. Он скоро поправится. Сотрясение мозга и на шее рана. Если бы не шлем и панцирь, никто бы Марека не склеил по кускам.
— Похоже на несчастье, но все же это не несчастье, — улыбается Бланка Мареку прямо в лицо. Она представляет себе все слишком примитивно. Ангел был невнимателен. Судьба была рассеяна. Может, Бланка права...
— Почему не я герой? Почему я побежден? — жалобно восклицает Марек. Он уже настолько пришел в себя, что чувствует свое унижение. Как он с ним будет жить?
— В следующий раз споткнется конь Шимона, — смеется Дивиш. Но он знает, что прошлого не изменишь. Оно просто-напросто остается. Но будущее? Человек ведь может подчинить его себе. Особенно когда очень хочет это сделать.
— Я попрошу пани Кунгуту, чтобы она пригласила Анделу на лето в Подебрады, — выступает Бланка со своим самым лучшим лекарством.
— Если только я смогу показаться ей на глаза, — хмурится Марек.
— Ты дурачина! — вскипает Дивиш.
— Неужели ты не понимаешь? — краснеет Бланка. — Она еще больше будет тебя любить!
Марек смотрит на них и думает: «Эти двое — фонтан жизни. Сумеем ли мы быть такими — Андела и я?» Было бы очень печально, если бы он ответил «нет». Значит, он говорит, «да», и ему сразу становится лучше.
Бланка и Дивиш ждут, что он вспылит, и виновато смотрят на лекаря. Тот укоризненно качает головой и тоже ждет. Но ничего не происходит, Марек сдерживается. Ведь, собственно, эти двое говорят правду, которая так необходима ему. Самое главное сейчас — скорее подняться на ноги.
Лоб и борода Яна Пардуса выражают усталость, только в глазах не затухает живой огонь. Он слушает рассказ Марека и, без сомнения, о чем-то размышляет.
— Жаль, что ты знаком с этим парнем, — замечает он сухо.
— Что делать? — возражает Марек и поворачивается на другой бок.
— Преследуем мы свободно, но все же только преследуем, — отвечает гетман Пардус и встает. — С этим негодяем ты обязательно еще встретишься. И в последний раз.
— Еще в этом году? — спрашивает Марек.
— Да, — звучит ясный ответ. Потом Ян Пардус поворачивается к лекарю, который торчит около двери: — Ты бы поменьше слушал и получше лечил.
— Да, пан, — кланяется лекарь.
— Запрети Мареку все, что мешает выздоровлению.
— Положитесь на меня, пан.
— Ты умеешь разговаривать или нет? — Пардус стреляет правым глазом в лекаря.
— Когда больному очень плохо.
— А ты не врешь?
— Бог свидетель.
На это нечего возразить. Ян Пардус краснеет от гнева и уходит. Он не любит полагаться на небеса.
К Мареку заглядывают и пани Кунгута с пани Поликсеной. Они со своими мужьями как раз возвращаются с приема, устроенного пражской общиной в честь кардинала Карвайала. Их тяжелые юбки, украшенные жемчугами и драгоценными камнями, едва помещаются в комнате.