Но на лужайке возле монастыря «На Слованах» процессия вынуждена остановиться. Ее догоняет отряд всадников во главе с паном Петром из Штернберка. Среди них и Пшибик из Кленове, Марек из Тынца, Ярослав из Мечкова. В чем дело? В ратуше, оказывается, спохватились: кардинал не возвратил компактаты — драгоценный документ, который вручил чешскому народу Базельский собор. Документ, который нужно хранить как зеницу ока.
— Достойный отец, компактаты при вас? — спрашивает побледневшего кардинала Петр из Штернберка.
— Да, но я не знаю, где они.
На лице перепуганного римского легата нет и следа улыбки. Той особой улыбки, которой кардинал одаривал всех в Праге. Марек хорошо ее помнит. Всегда трудно было понять, что она означает. Вежливую снисходительность? Высокомерную критику? Скрытую насмешку?
— Вы должны возвратить их нам тотчас же, — приказывает Петр из Штернберка и, чтобы слова его были более весомыми, обнажает меч. Заблестел на солнце и меч Марека, не остается в ножнах оружие и у прочих. Рожемберкская охрана в меньшинстве. Парни даже не делают виду, что будут сопротивляться. Они хотят жить.
— Взгляните на это скопище людское! Мне грозит опасность. Не забывайте, я посланец святого отца, — защищается кардинал Карвайал.
Его латынь утратила свою напевность. Она торопливая и краткая.
— Верните нам компактаты, — повторяет приказ Петр из Штернберка.
Мареку кровь ударяет в голову. Сколько времени пройдет, прежде чем кардинал поумнеет? Разве он не слышит крик народа? Не знает, что минута промедления — и полетят головы.
— Поезжайте со мной до первой смены лошадей, — сдается кардинал. — Я велю вскрыть багаж и верну вам документ.
— Поезжайте, — соглашается Петр из Штернберка, и вся процессия движется по направлению к Вишеградским воротам.
— Он хочет улизнуть от нас с этим документом, — замечает Марек.
— Тогда мы должны проститься со своей душой, — отвечает Петр.
Документ они получают только в Бенешове. Они злы как собаки, даже смотреть на кардинала не могут. Пусть едет дальше. Этот поступок они считают не приличествующим его сану; и, хотя он облачен в кардинальский пурпур, кто знает, что у него под сутаной.
На обратном пути их приветствует вся Прага. Они должны показать документ, чтобы люди поверили, что он действительно у них в руках. Католики прячутся по чердакам и подвалам.
Пан Иржи отдает приказ возвращаться обратно в Подебрады. Во дворе Бочека все вверх дном. Беготня, крики, брань, ржание коней. Бороды у людей развеваются, кони нетерпеливо переступают и прядают ушами. Нужны запасы еды на дорогу, фураж для лошадей. И снова стычка Яна Пардуса с Якубом Шиндлером. У них нет под рукой мечей, и они орудуют кулаками. Марек оттаскивает Пардуса, который упирается как молодой бычок, Ярослав из Мечкова успокаивает бешеного домовладельца тоже с помощью кулаков.
— Скряга паршивый! — рычит старый гетман. — Сам хочет все сожрать.
— Где его только пан Иржи выискал?
— Он же из монахов. Бывший послушник из монастыря святого Томаша. Потом уж примкнул к нам.
— Монах должен быть смиренным.
— Нет, уж лучше пусть ругается, — смеется Ян Пардус. — В наших интересах, чтобы на чешской земле было меньше монахов и больше мужчин.
За Прагой все собираются на Шпитальском поле недалеко от лагеря подебрадских воинов, которых не впустили в Прагу. Командует ими Ян из Гонбиц. Пан Иржи делит войско на три части. Первый отряд возвращается в Подебрады через Негвизды и Садскую. Его поведет сам пан Иржи и Ярослав из Мечкова. С ним поедет и экипаж с дамами. Второй отряд — через Чески Брод. Его возглавит Марек из Тынца, к нему же присоединится Дивиш из Милетинка. А третий отряд под началом Яна из Гонбиц останется, как и прежде, на Шпитальском поле. Марек лишь удивляется такому решению, у панов вытягиваются лица. Какая от этого польза? Пан Иржи разрешает задать два-три вопроса.
— Почему мы должны остаться на Шпитальском поле?
— Чтобы к нам привыкли пражане.
— Почему мы будем возвращаться в Подебрады двумя дорогами?
— Чтобы люди думали, что мы всюду.
— Что-нибудь происходит?
— Ничего, — говорит пан Иржи, сверкая карими глазами.
Итак, Марек выезжает со своим отрядом по направлению к Ческому Броду. Конь Дивиша рысит бок о бок с конем Марека. На одного из всадников налетает вихрь красноречия. Дивиша даже не волнует, что Бланка едет вместе с другими пани. Он радуется быстрому бегу коня, весеннему солнцу, шуму деревьев и разглагольствует о том, что они с Бланкой начнут хозяйничать в деревне Чиневес, которую ему только что купил отец. Дивиш не бросит службы при дворе Иржи. Подебрады от его нового дома близко: час езды верхом.
Мареку хочется одиночества, но вместе с Дивишем дорога не кажется такой долгой. Дивиш весел, остроумен и как-то по-особому дерзок. Явления, которые Марек преуменьшает или преувеличивает, в его устах приобретают свою естественную величину. Ко всему он прибавляет ироническое словечко, так что задумчивость Марека рассеивается и он обретает чувство, что не так уж беспомощен, что, пожалуй, справится с любой жизненной трудностью. Дивиш в конце концов устает болтать, так что хватает времени на то, чтобы и помолчать.
Въезжают в подебрадский замок. Первый отряд еще не прибыл, и Марек может пока наслаждаться весной, которая тем временем расположилась на обоих берегах реки. Все напоминает картины прошлогоднего августа и сентября: вольно несущая свои воды река, тени от облаков на ее глади, сочная листва на деревьях, возвратившиеся домой перелетные птицы с новым чистым оперением, зеленая трава, острые листья камыша, гнезда, где лежат яйца, тишина, полная ожидания, и солнце, колдовское солнце.
Марека будоражат, переполняют воспоминания, и теперь они просятся на волю. Пролетают по двору, входят в часовню, карабкаются на замковую галерею, сбегают вниз к клену, дышащему весенней прелестью. Быстрый бег крови, сердце, раскаленное добела, в голове калейдоскоп мыслей. Он ищет Анделу всеми чувствами, которыми его одарил бог, и всюду ее находит. Стоит только закрыть глаза — и он видит ее, стоит напрячь слух — и он слышит ее. Он мог бы проглядеть одну за другой все капли воды, и в каждой нашел бы блеск ее глаз, мог бы перебрать листочек за листочком на дереве, в в шуршанье каждого слышал бы ее дыхание. Клен позволил бы ему это, потому что знает их от начала и будет знать до конца. Именно он был виновником счастливых случайностей. Он отмечен сызмальства: его первая стрелка, едва пробившаяся из семечка, определенно вобрала божье дыхание.
Марек разговаривает вслух, но ему не хватает слов: река, ты знаешь форму ее тела; клен, ты помнишь ее волосы; небо, напомни мне ее глаза; солнце, сотвори ее тень; мои губы, повторите ее губы.
С этими свидетелями их любви Марек счастлив. Он знает, что Андела здесь снова появится. Не как тень, но живая, телесная...
Приглашение на обед к пани Алене. Что за этим скрывается? Вежливость или деликатное напоминание? Марек не знает, но принимает приглашение. В доме пани Алены его поражают изменения. Словно в театре, когда одно действие сменилось другим. Прежнюю строгость и суровость жизненного уклада, наверное, взял с собой в могилу покойник. В комнате, где пан Иероним принимал посетителей, неудобные стулья стоят в новом порядке, розовые изразцы печки пышут жаром, хотя с улицы проникает внутрь тепло, шелковые обои сияют красками, подушки обнимает легкий бархат, своды блещут золотом. Служанка проворна, как ящерица. Усаживает Марека и зовет пани Алену.
Пани, шурша платьем, легко и воздушно вплывает в комнату. Как бабочка. Одета в синий атлас, узкие бедра, почти детские. Ей не дано потолстеть. Срезанный подбородок создает впечатление моложавости. Даже чепец на темных волосах не кажется сидящим прочно. Он из тонкого шелка, похож на сетку. Словно вдова превратилась в девушку.
— Пани Алена. — Марек встает и кланяется.
— Вы были в Праге, — отвечает пани. — Я соскучилась.
— Мы рады, что снова дома, — улыбается Марек. Он видит ее изменившуюся внешность и чувствует, что ее беспокоит какая-то мысль. Но какая? Марек вспоминает о своем долге папу Иерониму и тут же говорит о нем пани. Он любит, чтобы все было ясно.
— Я пригласила тебя на обед, — отвлекает его пани Алена.
Однако кушанья еще не готовы, и она зовет Марека посмотреть двор и дом. Ее муж никогда ничего не показывал чужим людям. Почему бы пани Алене не похвастать? Есть чем. Амбары во дворе полны-полнехоньки зерном, мукой, крупами, вяленой рыбой, воском, медом, кореньями, черными и цветными кожами, мехами, сукнами, полотнами, деревом, оловом, свинцом, серебром. Остается отгрузить и продать этот товар. Пани Алена отворяет дубовые двери, обитые железом, и зовет Марека в помещение с двумя узенькими оконцами. Вдоль одной из стен — деревянные полки с перинами, подушками и думками на семнадцать постелей (не в суровых наволочках, а в батистовых, как бы между прочим поясняет пани Алена), около другой стены тяжелые сундуки, которые еле закрываются. Что в них? Парча, атлас, бархат, шелк, вуаль, покрывала и шлейфы. Женские пояса с красивыми застежками, браслеты, медальоны с изображением агнца божьего, ожерелья, перстни, нитки жемчуга, украшения с рубинами и бирюзой. Серебряные столовые приборы, солонки, чашки с зубцами, с плоскими крышками, кубки с чеканкой. Богатство, блеск. Му́ка для алчного сердца. Капкан для расчетливого ума.
Марек восхищается, расхваливает, обращает внимание на разные мелочи, но в душе остается спокойным и равнодушным. Пани Алена чувствует его холодность и поджимает губы. Ногти ее длинных пальцев впились в ладони. В первом туре она потерпела поражение. Признается себе в этом откровенно, ибо по отношению к себе она беспристрастна и сурова. Хотела получить преимущество над Мареком. Не удалось.
С терпеливостью опытной женщины, знающей свою цель, она приглашает Марека к столу. Рыба, приготовленная разными способами, птица, дичь, пирожки, ароматные сладости, белое вино из Австрии, красное из Италии. Марек с удовольствием ест и пьет, у пани Алены аппетит не сто