— Дети во всем должны слушаться своих родителей, если, конечно, решения их не направлены против бога. А ты не думал, что, приняв таинство брака без благословения родителей, вы совершили бы грех?
— Отец Ян, я думал больше о милости божьей, чем о грехе.
— Но ты, вероятно, знаешь, что родители на том свете будут страдать за грехи детей своих?
— Знаю только, что дети могут быть наказаны за грехи родителей.
— Часто грехи совершаются по неведению. Думаешь, что от этого они становятся меньше? Перед богом, Марек, грех остается грехом, знаешь ты о нем или нет.
— Отец Ян, прошу простить меня, — пересиливая себя, говорит Марек.
— Мы все без исключения ошибаемся, только каждый по-своему, — пытается утешить его священник. И лицом и голосом он теперь напоминает Иисуса Христа.
Так он дает понять, что разговор окончен.
После стремительной летней бури деревья еще клонятся друг к другу, трава все еще под грузом капель, тяжелые тучи тянутся к западу, в просветы между ними проглядывает послеполуденное солнце. На острове поют птицы.
Они встречаются под своим кленом. Андела с нежностью смотрит на него. Это дерево их обвенчало, это оно благословило их еще год тому назад. Что из того, что священник Ян Маха не хочет соединить их супружескими узами. Андела чувствует подавленность Марека и хочет помочь ему. Она откладывала свое решение, надеясь, что ей не придется быть мужественной, но теперь вдруг она поняла, что именно ей необходимо проявить мужество. На что она опирается в своей душе? Она такая хрупкая и робкая, но есть в ней какая-то дремлющая сила, которая и помогает ей прийти к главному решению.
— Только от нас зависит, чтобы мы выдержали, — говорит она тихо. Она защищает сейчас всех женщин на свете, всех мужчин и их общую судьбу.
— Как я должен тебя любить? — спрашивает Марек и сам себе отвечает: — Нежно и преданно. Даже если не буду тебя видеть.
— Я буду далеко, но всегда рядом с тобой.
— Я сохраню в себе твою красоту.
— А я в себе скрою твою верность.
Дыхание их смешивается, они чувствуют свою телесную близость. Их движения осознанны, словно давно им известны, хотя для них совершенно новы. Они становятся свидетелями своего собственного рождения. Их общая радость теперь выглядит как вызов всему свету. Что только может прорасти в маленьком человеческом сердце. Что только может быть в нем заключено: вся вселенная любви и будущие человеческие судьбы.
На поверхности реки показывается голова щуки. Она шевельнула ею над зеркальной гладью и с чуть слышным всплеском исчезла в черной глубине. Андела, увидев ее холодные глаза, слегка содрогается. Как какой-то зловещий отблеск, возникает в ее мозгу воспоминание о предсказании роудницкого астролога. Жизнь принесет ей великую любовь, даже близкую возможность супружества, а потом? Старый астролог только молчал. Это было молчание, которое пугало. Но что пугало? Андела вдруг чувствует себя беззащитной против этого повторенного молчания, против пустоты и небытия, которые предсказаны ей в будущем. Она замыкается в себе, словно на нее легла тяжесть всего мира. Она смахивает с глаз слезы, останавливая этим надвигающийся их поток. Счастливая действительность исчезает где-то в глубинах ее существа, вместо нее поднимает голову страх. Что могут сделать два молодых влюбленных существа против целого света? Против своей судьбы? Все, кажется, должно быть управляемо каким-то высшим законом, предусмотрено Книгой бытия, уже давно закрытой и запечатанной. Радость быстро улетучивается, остается только решимость и любовь. Но и в них понемногу прорастает печаль разлуки.
Они уходят вместе как во сне. Что произошло? То ли это начало приближающегося страдания или только мгновение обычной тоски между минутами счастья? На эти вопросы они не умеют ответить. И из-за этого Марек вообще не уснет, а Андела проплачет целую ночь.
Иржи из Подебрад публично дает согласие чешским начальникам дружин и наемным солдатам начать поход. В прошлом году их нанял саксонский воевода для войны против вестфальского города Соеста и не заплатил им жалованья. Кампания провалилась по вине неспособных начальников. Но чешские солдаты ободрались, обносились и имели полное право потребовать плату. А вероломные саксонцы заслужили, чтобы на них пошли походом, дабы опомнились и заплатили задержанное жалованье.
Заседает совет дворян и мещан подебрадской общины. Съезжаются военачальники, разрабатывают планы. Пан Иржи созывает войска. И снова подтверждается: человеческие поступки движимы либо силой, либо слабостью.
Пан Иржи наблюдает за лицами своих друзей. И пытается представить себе лица своих врагов. Ревниво замечает малейший след враждебности. Уймутся ли его враги внутри государства? В период похода на Саксонию у него должен быть надежный тыл. Конечно, уймутся. Пожалуй, да. Но как? У пана Иржи живое воображение, и он представляет себе, как это будет, — поэтому у него хороший сон и аппетит. С Олдржихом из Рожемберка он обменивается письмами, полными медоточивых уверений. С другими заключает мирные договоры. Он учится искусству управлять государством: с кем объединиться внутри страны, кого запугать, как успокоить иностранные государства.
Он велит позвать Марека в приемную залу. Обстановка строго официальная. Пан Иржи стоит молча, за его спиной сноп света, оружие, развешанное на стенах. Безмолвие. Сначала Марек видит очертания его круглого лица. Не может различить даже цвета плаща: то ли он темно-коричневый, то ли красный.
Пан Иржи приказывает Мареку подготовить лагерь для войска на Качинском лугу возле Новых дворов. Сначала нужно договориться с владельцем луга паном Ярославом из Уезда, который обосновался на Новых дворах. Можно ему сразу же возместить убытки. Но это не все. Марек будет принимать воинские отряды, располагать их на постой и обеспечивать им питание. До самой ликвидации лагеря он будет его начальником.
Непринужденный тон пана Иржи выражает все: и ясность мысли, и силу духа, и непоколебимость разума. Щелочки глаз пропускают искры, которые снимают тени с его лица. У Марека рождается чувство, что пан Иржи вселяет в него уверенность, что он распрямляется вместе с ним.
— Я хочу, чтобы в лагере царил дух содружества, — замечает пан Иржи в конце беседы. — Денег для этого у тебя будет достаточно. Ты понял?
— Да, пан.
— Это будет большая божья кухня, — смеется пан Иржи.
— Я могу взять с собой несколько воинов?
— Выбери себе людей расторопных, смекалистых и верных. Всюду распространяйте слух, что идете на Саксонию. Но тебе я могу сказать по секрету, что настоящая цель нашего похода не эта.
Пан Иржи поворачивается. Свет обнажает его полное и здоровое лицо. Но пан Иржи дипломат, и даже сейчас он остается в тени.
— Не понимаю, — выдыхает Марек и напряженно думает, что же означает последнее замечание пана Иржи?
— Последнее слово еще не сказано, — поспешно говорит пан Иржи и ставит между собой и Мареком стену официальности.
— Я принимаю мир таким, какой он есть, — старается успокоить его Марек, хотя знает, что это неправда. Он был бы доволен, если бы мир управлялся соответственно его представлениям.
— Разумеется, ты видишь, что он ногами вниз, — успокаивается пан Иржи. — К отрядам дружественных нам панов и благорасположенных городов будь внимателен. Но помни, что наши воины не столько умеют мыслить, сколько воевать и ссориться, в том числе между собой. Это означает, что ты должен быть, кроме всего прочего, и строгим.
— Я удержу в лагере порядок, пан.
— Я знаю, — говорит пан Иржи и бросает на него поощряющий взгляд. — Тебя ждет дворянский герб. А если тебе пан Михал купит одну или две деревни, ты сможешь выбирать себе невесту.
— Я уже выбрал, пан. — Марек должен похвалиться своим счастьем.
— Поздравляю, — отвечает пан Иржи. — Только сейчас ты должен отправиться на Качинский луг. И ничего не бойся. Это будет больше политика, чем война.
— Я не боюсь, — поднимает голову Марек.
Ян Пардус будет наблюдать только со стороны, как изменяются контуры земли. Он должен остаться дома, как подебрадский начальник дружины и начальник замкового отряда. Пан Иржи хочет, чтобы замок был твердыней. Сам он отправится с войском. Старый гетман вне себя от ярости, но внешне спокоен. Он ненавидит медленно тянущееся время в замке. Он охотнее отправился бы в плавание по волнам приключений и даже утонул. Но для прямого бунта чувствует себя слишком старым. Он придирается к Мареку, насколько ему дозволяют дружеские чувства к этому юноше.
— Знаешь, что это значит — подготовить лагерь? — набрасывается он на Марека.
— Кое-какое представление имею, — успокаивает его Марек, водружая на седло своего коня воинское снаряжение.
— Представление, — смеется пренебрежительно Ян Пардус. — Подготовить лагерь означает: костры, достаточное количество супа и, кроме того, чтобы не часто шел дождь.
— Повинуюсь, — едва шевелит губами Марек.
— А ты сможешь держать себя как начальник?
— Я буду вспоминать о вас.
— Помни: начальник не говорит никому больше, чем один раз. И это еще не все. Не имеешь права быть только где-нибудь, должен быть всюду.
— Бог храни вас здесь, — отвечает Марек и подает ему обе руки. Он явственно чувствует, как любит старого гетмана. У Пардуса добрые глаза. Да и сердце тоже. Хотя он все время маскирует это грубыми солдатскими словами.
— Пусть твоя голова крепко сидит на шее, Марек, — ворчит Ян Пардус и целует побледневшего юношу в обо щеки, как своего сына.
С Анделой Марек может попрощаться только заочно. Подъезжает на коне под окно, из которого выглядывает его темноволосая девушка. Что подарит она обращенному к ней лицу? Улыбку? Ободрение? Слово любви? Слезу? Скорее всего все вместе.
«Андела, ты звезда. Знаешь об этом?» — кричит все его взволнованное существо.
«Моя тоска пойдет за тобой», — отвечает испуганная Андела. Она не понимает, почему Марек должен уехать, хотя знает о готовящемся военном походе.