«Твой образ в моем сердце».
«Я всегда с тобой».
«На свете существуем только ты и я».
«Да, Марек, только ты и я», — отвечает Андела, и молодость ей вдруг не кажется бесконечной, как это было прежде. Какие мысли роятся в ее склоненной головке? Наверняка она заключает договор со временем. Через неделю? Через месяц? Скоро? Долго? Поздно? Никогда?
Уже неделя, как Марек на Качинском лугу. Он заметно похудел, глаза запали, возле губ горькие складки. Ему трудно управлять лагерем, который день ото дня разрастается. Каждую минуту у него что-нибудь да ускользает из рук. Приезжают паны в темно-красных одеждах, на мягких седлах. Они очень важные и слушают его вполуха. Прибывают высокомерные вельможи с надменными лицами. Они просто не замечают Марека. Напрасно он показывает им отведенные для них места. Они располагаются там, где хотят. На счастье, Качинский луг обширен. Трава тут недавно скошена, по краям торчат старые деревья.
Охотно подчиняются ему только начальники воинских отрядов из восточночешских городов. А люди все прибывают и прибывают: из Градце-Карлова, из Кутной Горы, из Высокого Мыта, из Часлава, из Хрудимы, из Ческого Брода и даже с Полички. В основном это пешие отряды, их одежда почти ничем не отличается от обычной, но вооружены они хорошо: арбалет, меч, за плечами щит, иногда вместо арбалета рогатина или алебарда. Голову прочно защищает шлем с завесой сзади, а у некоторых обычный капюшон. Плохо придется этим головам, если на них обрушится вражеский меч.
В лагере оживленно, как в огромной корчме. Крики, восторженные восклицания, ржание коней, вытаращенные глаза, открытые рты. Ярко пылают костры, — тут вертелы с кусками мяса медленно поворачиваются, там варится похлебка и слышен стук разбиваемых яиц. Приволье и простор. Воздух кажется разреженным, на солнце невозможно взглянуть.
Воины здесь как рыба в воде. Споры разрешаются с помощью мечей и копий. Бросаются друг на друга, не боясь изувечить своего товарища. Марек хотел было запретить эти драки, но вскоре понял, что это невозможно. Ему ничего не оставалось, как приспособиться к лагерной жизни: выпьет, если ему предлагают выпить, проглотит кусок, если его угощают, кричит, даже если его никто не слушает. Он все понимает. Ешь и пей! Зачем заботиться о том, что будет завтра! А когда ты пьян, то все проще — можешь врать, можешь ругаться.
Но и в окрестностях лагеря жизнь тоже бьет ключом. Воины торгуют с заезжими купцами, зазывают бродячих музыкантов, ищут сговорчивых женщин. Для чего же и существуют воины на свете? Марек приходит к выводу — для того, чтобы собрать вместе все дурные привычки.
И крестьяне из окрестных деревень тоже себе на уме. Прикидываются глуповатыми, словно Марека не понимают. Но чтоб деньги вперед и чем больше, тем лучше, а коли монеты малы, то сыпь их больше. Цены на коров, коней, муку, крупу, пшено, сено и солому растут не по дням, а по часам. Крестьяне еще и жалуются на все: на жару, на ветер, на холод, на неурожай, на нужду, на кулаки, которые стучат к ним в окна ночью. И никак им не вдолбить, что в округе не может быть покоя, раз уж на Качинском лугу собралось столько войска.
Марек вздыхает с облегчением, когда в лагере появляется пан Иржи. В синей тунике, с красным плащом через плечо, на голове зеленая шапка, отороченная красной кожей. Его широкое лицо светится улыбкой, он держится с достоинством, на челе начертана уверенность. Воины хорошо знают, что это означает: сегодня улыбка — завтра наступление. А за успехи и заслуги — награды, добыча, слава. Приходят послы с предложениями и пожеланиями, с серебром и с долговыми обязательствами. Иржи удовлетворяет их двумя словами, редко когда прибавляет третье.
Зато к дворянам и начальникам отрядов из городов обращается с пространными речами. В его шатер, увенчанный знаменем с эмблемой Подебрада, приглашен и Марек. Он остается стоять позади и рассматривает лица присутствующих панов. Большинство из них кажутся ему открытыми и ясными, а некоторые замкнутыми и мрачными. Ему кажется невероятно трудным объединить начальников разрозненных отрядов, не говоря уже о том, чтобы выступить с ними вместе в сражении. Марек боится, что при первых же трудностях они разбегутся.
Пан Иржи говорит осторожно. Словно только сейчас он ищет те слова, которые будут потом словами приказов. Поход в Саксонию. Отплатить за старую несправедливость. Это будет проверка боеспособности войска. Но не нужно стремиться к полной победе. Да это и не так-то легко. Мы не должны ожесточать Саксонию, чтобы она стала навеки нашим врагом. Возможно, паны сознают, что путь в Саксонию идет через Прагу? Они должны спокойно пройти через Прагу, так, будто это и не Прага вовсе и будто она ничуть не враждебна нам: она все же во власти католической партии.
Иржи словно разворошил осиное гнездо. Возмущаются Костка из Поступиц, Ян из Смиржиц, горожанин Андел из Ческого Брода, Ярослав из Мечкова, и это еще не все. Ропот, брань, гнев, угрозы. Шатер чуть не разнесен от внезапного взрыва чувств и азарта. Попрание чаши, произвол католического дворянства, враждебное выступление против подебрадского объединения, оскорбление пана Иржи, принуждения к переходу в католицизм. Такое сильное войско не должно пойти в обход Праги, но не может и пройти через нее спокойно. У нас есть все: конница, пехота, оборонные возы и аркебузы, запасы продовольствия и фуража, снаряжение для взятия городских укреплений. Вооруженный кулак. Стоит только его поднять и ударить.
Пан Иржи слушает внимательно. В уголках его рта прячется слабая улыбка, на лбу несколько морщинок, означающих беспокойство. Видно, он готов к бою внутри страны, но пока что взвешивает шансы. Он, наверное, еще не принял решения или скрывает его. Даже его последнее слово звучит как-то неопределенно.
— Мы должны все обдумать. Если мы однажды начнем, будет нелегко остановиться. Вы представляете, чем это может кончиться? Я — нет.
Отец Анделы — Ян из Смиржиц. Господин в Роуднице. Марек видит его впервые и не может отвести от него глаз. Он прискакал в лагерь в то время, когда Марек скупал запасы в Кобылиницах и в Заборжи над Лабой. Будущий тесть приобрел конкретный физический облик. Он, видимо, старше пана Иржи, у него волевой подбородок, лицо недовольное, но в глазах нет-нет да промелькнет выражение робости, застенчивости — как и у Анделы, — тем не менее взгляд свидетельствует о внутренней силе, которой не чужды колебания, но никогда — уступки. Слово «я» звучит в устах пана Яна легко и естественно. Это дворянин старинного знатного рода. Марек не может ему представиться, хотя страстно желает этого. Ведь наступит время, когда он будет жить с его дочерью. Станет его зятем. А это достаточно близкое родство. И стоило бы об этом заранее намекнуть. Только Марек боится, как бы раньше времени не повредить себе. Поэтому он остается в тени и свое имя произносит про себя, прибавляя к нему и имя Анделы. Потому что они с Анделой одно целое, хочет того Ян Смиржицкий или нет.
Однако это всего лишь коротенький антракт в жизненном спектакле, где, если не удается замысел, вмешивается случай. Обычно в этом спектакле события разворачиваются самым неожиданным образом и заканчиваются так, как никто не предполагает. И меньше всего Марек.
В подебрадском лагере один солдат из какого-то отряда украл копченый окорок. Это произошло на рассвете. Он схвачен и приведен к Мареку из Тынца. Парень ощетинился, глаза, как у рыси, под курткой худое мускулистое тело. Марек не моргнув глазом назначает наказание: пятьдесят ударов палкой. Никто этому не удивляется. Кража есть кража. Парень вопит как одержимый, так что сбегаются его однополчане. Заваривается страшная потасовка, во время которой вор убегает. Потасовка как потасовка — ничего особенного. Что может сделать обыкновенный кулак? Удар по уху, разбитый нос, сломанные ребра, вывихнутое плечо. Марек палкой разгоняет распаленных солдат. Нападающие покидают поле боя. Один хромает, другой ругается, третий держится за голову.
В этот момент на красивом гнедом жеребце подъезжает Ян из Смиржиц. Он бледен, губы сжаты, брови нахмурены. Конь под ним дыбится. Сразу становится тихо. Лица подебрадских воинов словно высечены из дерева.
— Кто велел избить моего солдата? — цедит сквозь сжатые губы Ян из Смиржиц.
— Я, — отвечает Марек и отбрасывает палку.
Он стоит на земле, но ему хочется быть намного выше. А это трудно — даже гордо поднятая голова не помогает.
— Кто ты?
— Начальник лагеря.
— Как твое имя?
— Марек из Тынца.
— Хватайте его! — приказывает пан из Роуднице. — Он получит такое же наказание!
Марек стоит как статуя. Даже пальцем не шевельнет. В нем закипает гнев, но в то же время он чувствует, как в душу вползает тоска. Словно всему наступил конец.
Побитые роудницкие воины набрасываются на него. Подебрадские солдаты стоят в нерешительности. Что они должны делать? Почему им никто не приказывает? Обычная драка вдруг превращается в зрелище. Простой спор оборачивается серьезными неприятностями. Все подвержены вспыльчивости. Даже знатные паны.
Отсутствует только главный актер. Иржи из Подебрад. Однако ангел-хранитель вовремя извещает его. Иржи скачет на своем белом коне. В синей тунике, с развевающимися волосами. Он спокоен. Стена зрителей расступается и впускает его внутрь круга.
— Что здесь происходит? — поднимает брови пан Иржи.
— Он дал моему воину пятьдесят палочных ударов, — цедит сквозь зубы Ян из Смиржиц.
— Отпустите его, — приказывает пан Иржи.
Марека тут же освобождают.
— Я хочу наказать его, — стоит на своем роудницкий пан.
Волнение исчезает с его лица, но ненависть остается.
— Что сделал этот воин? — обращается к остолбеневшему Мареку пан Иржи.
— Украл у нас копченый окорок! — кричат подебрадские воины.
Марек не издает ни звука.
— Пан Ян, — обращается Иржи к роудницкому пану. — Чему ты, собственно, удивляешься?
— Ничему, — обрывает Ян из Смиржиц. Поворачивает на месте коня, пришпоривает его и одним рывком оказывается вне круга — ротозеи едва успевают отскочить.