В эти мгновения он забыл об Анделе. Но достаточно легкого всплеска речной волны, как девушка словно выступает из глубины вод. Она неописуемо красива. Плавно приближается, нежно склоняется над Мареком. Марек слышит биение ее сердца. Он напряженно ждет слова, которое освободит его от тяжести. Но очертания ее нежных губ остаются без движения. Марек в тоске протягивает к ней руку. Андела исчезает.
В душе Марека возникает новое чувство. Он сознает, что ненависть — это не только ненависть. Это часть огромной всеобъемлющей любви. Марек убил Шимона и теперь должен жить и за него. Только так можно искупить свою вину. Только так он сможет жить, если уж он остался в живых. Мареку становится немного легче. Его ангел-хранитель терпеливо снимает с него вину — нитку за ниткой. Может быть, он совсем отпустит ему этот грех.
Бедржих из Стражнице запросил перемирия. Смерть брата тяжко отозвалась на нем, хотя сломить его было трудно — этот задиристый пан правил городом Колином и окрестными усадьбами, не задумываясь над тем, что справедливо, а что несправедливо, его даже радовали распри и жалобы. Конечно, есть и другая причина — все окрест завалено снегом. Езда верхом по сугробам невозможна. Какая уж тут война!
Иржи из Подебрад соглашается на перемирие до юрьева дня 1449 года. Он не хочет напрасно разжигать ненависть. Он также знает, что война может стать привычкой, от которой трудно отвыкать. Все это понимают. Только вооруженные отряды составляют исключение. Им по душе стычки, бои. Для чего же у них мечи? Для чего же они упражняются в стрельбе?
Не прошло и месяца, как Дивиш совсем поправился. Он по-прежнему высоко держит голову и излучает молодость. Но в сердце его что-то изменилось. Он словно заново влюбился в свою жену, которая совсем недавно доказала, что в случае надобности она решительна и мужественна. Она готова драться за Дивиша на каждой ступеньке лестницы. Дивиш только и говорит о ней, наедине ищет ее губы, а при всех целует руку, покупает ей ожерелье с прекрасными аметистами, атлас, бархат, парчу... Во время набега колинского отряда его движимое имущество — два больших стада скота — осталось невредимым, и поэтому заплатить за все это нетрудно.
Крепнет и его дружба с Мареком. Это верная мужская дружба. Дивиш платит долг еврею Соломону и обменивается с Мареком мечами. Меч Марека простой и тяжелый: вдоль клинка длинный желобок, у рукояти простой пилигримский крест. Он обагрен кровью Шимона. Меч Дивиша из более тонкой стали. К тому же он богато украшен. В основании меча тонкая гравировка: схватка Самсона со львом, в желобке клинка витой орнамент, серебряная перекладина имеет форму буквы S.
Но этим не исчерпываются доказательства их дружбы. Дивиш с Бланкой отправляются в Роуднице пригласить Анделу на лето в Чиневеси. Едут в зимнюю непогоду, и только для того, чтобы доставить радость Мареку. Возвращаются через неделю ни с чем. Ян Смиржицкий принял их холодно, дал им понять, что Андела не может уехать из Роуднице. Сейчас решается, за кого из трех дворян, добивающихся руки Анделы, она выйдет замуж.
Андела о претендентах на ее руку ни словом не обмолвилась. Она проводила друзей из негостеприимного роудницкого замка и устроила их на ночлег в монастыре августинцев у отца Штепана. Некогда могущественный монастырь теперь разрушен, и отец Штепан живет там один. Как он принял их? Словно знал их с рождения. Сердечно и радушно. Он не скрывал, что знает о любви Анделы, хотя говорил об этом туманными намеками. Приблизительно так: «Человек не может избежать любви». Или: «Небеса предписывают, чтобы все тайны сердца оставались сокрытыми».
— Что говорила Андела? — спрашивает Марек, и душа его трепещет.
— Она, пожалуй, больше молчала, — отвечает Дивиш. — Наверное, она боялась показать свое огорчение, чтобы не увеличить наше.
— Но ее глаза говорили с нами, словно тысяча губ, — добавила Бланка взволнованным голосом.
— Я боюсь за нее, — вырывается у Марека.
— Не бойся, — успокаивает его Дивиш. — Она отгородила у себя в сердце самое большое место для тебя. Только сейчас она слишком близко от своих родителей.
— Ей трудно. Отца она боится, а мать очень любит.
— Обо мне она не упоминала? — Марек задает Бланке самый трудный вопрос.
— Он должен приехать, сказала Андела и добавила: Марек меня не оставит, — произносит Бланка с такой страстностью, словно это она сама дочь роудницкого пана.
— Андела может жить только надеждой, что ты приедешь, — подтверждает Дивиш.
Марек и на расстоянии чувствует ее живое, горячее и притом скрытное сердце. Это один источник их любви. Второй он чувствует в своем сердце. И сейчас он спрашивает себя: было ли без Анделы прошлое? Будет ли без Анделы будущее? Поток воспоминаний заливает его, на глаза навертываются слезы. Но жизнь есть жизнь. И Марек не может остаться в стороне. Он готовится в путь. Будь что будет.
Однако события идут своим чередом — так уж заведено. Вечером Марек встречает тюремщика Вацлава Грузу. И, как обычно, хочет пройти мимо него без внимания, потому что этот человек противен ему, но тюремщик, смерив его презрительным взглядом, цедит сквозь зубы:
— Мне нужна твоя помощь.
— Чего тебе надо? — спрашивает Марек нетерпеливо.
— Ты ведь знал Кржижковского? Он несколько раз спрашивал о тебе в последние дни.
— Что с ним случилось? — пугается Марек.
— Сегодня ночью он умер. Помоги мне его похоронить.
— Почему ты не сказал мне, что он умирает?
— Может, ты начальник дружины? Или господин этого замка? — насмешливо спрашивает тюремщик. — Тогда я должен тебя известить, что болеет и пан Менгарт. Поможешь мне с Кржижковским или нет?
— Я сам выкопаю ему могилу.
— Только не на кладбище. Он был еретик. Это ты, конечно, знаешь.
— Знаю, — кивает Марек и определяет место, где будет могила. Между замковой стеной и берегом Лабы. Недалеко от клена, который дал благословение ему и Анделе.
Он прерывает свои приготовления к отъезду и идет копать могилу. Под стенами замка достаточно места.
Хватит на десять Кржижковских. Марек поднимает тяжелую кирку и яростно вбивает ее в мерзлую землю. Работа требует от него всех сил, а он сберегал силы на дорогу. Руки немеют, капли пота падают на жесткий грунт. Нелегко навеки зарыть человека в землю, которая его породила. Особенно еретика Кржижковского. Погребено будет не только его тело, но и его учение, которое уйдет вместе с ним в могилу. Если бы он остался на свободе, может быть, учение миротворца нашло бы отклик у христиан. А теперь? Теперь его мысли погибнут вместе с ним.
Вынос тела и погребение проходят в молчании. Вацлаву Грузе нечего сказать. Мареку тоже. А Кржижковский запеленат в старое одеяло так основательно, что его голоса не услышал бы никто, даже если бы он закричал.
Марек убежден, что еретику Кржижковскому напоследок было что сказать. Возможно, трепет охватил бы христиан от его речей. Конечно, его услышали бы и ангелы. Кто знает, быть может, в его честь раздался бы трубный глас. Марек же может выразить ему свое уважение самым простым образом: он устанавливает на могиле крест, наспех сколоченный из двух палок.
Марек возвращается в замок. Во дворе со всех сторон несутся крики — кого-то зовут. Он различает свое имя. Марек испытывает в это мгновение смутную тревогу: уж лучше б его звали иначе. Его разыскивает пан Иржи. Хочет с ним говорить. Немедленно. Сейчас же. Через минуту было бы поздно.
Пан Иржи прохаживается по просторной зале — вперед и назад. На нем синяя туника, разрезанная спереди, на бедрах — пояс. Кончики волос вьются. В глазах скорее гнев, чем раздражение. Пан Иржи — человек, который воспламеняется от собственного жара.
— Слушай меня, Марек, — обращается он к запыхавшемуся юноше.
— Да, пан.
— Пан Менгарт думает, что перехитрит меня. — Иржи говорит отрывисто, резко.
— Я слушаю, пан.
— Я хотел, чтобы он только устал от тюрьмы. Праге нужен Карлштейн. Это был бы хороший обмен на пана Менгарта. Но старый пан Менгарт сегодня сказал мне: «Я подставлю тебе ногу, и ты упадешь». Понимаешь ты это?
— Не понимаю.
— Он хочет умереть у нас. И своей смертью очернить меня в глазах всей Чехии. Поэтому я позвал тебя. Завтра утром отправишься с паном Менгартом в путь. Передашь его бургграфу в Карлштейне. Десять воинов тебе в сопровождающие.
— Хорошо, пан, — отвечает Марек. Все в нем бунтует против этой миссии: откладывается поездка к Анделе. Это огромное несчастье. Возлюбленные должны быть точны.
— Марек, — добавляет пан Иржи почти шепотом. — Я спрашивал астролога. Предсказание неблагоприятное. Пан Менгарт недалек от смерти.
— Мы только что похоронили Кржижковского.
— Кто это? — настораживается пан Иржи.
— Еретик. Он тоже сидел в башне.
— Что-то припоминаю, — рассеянно говорит пан Иржи. — Но к пану Менгарту будь внимателен. Ты должен предотвратить его смерть.
— Я попытаюсь, пан.
— Надеюсь на тебя, — кивает пан Иржи. Он приоткрывает рот и снова закрывает, словно ему попало туда что-то горячее. — Я не могу сделать ничего иного. Это мои враги. Враги сегодняшнего дня и той эпохи, которая наступит.
Утром узника выносят и сажают в сани. Он, как младенец, закутан в войлочную полость. Сначала пан Менгарт протестует, потом замолкает. То ли захлебнулся морозным воздухом, то ли понял, что протесты бесполезны. На свету особенно заметно, как он стар. Болезнь подточила его, маска гордыни исчезла с лица. Однако в глазах нет-нет да вспыхнут живые, полные ненависти огоньки, но и они мгновенно гаснут. Марек спрашивает пана Менгарта, что он хочет взять с собой; тот не отвечает. Он даже не интересуется, куда его везут.
Вооруженный эскорт с именитым паном трогается в путь. По направлению к Ческому Броду, через Садскую и Поржичаны. Снег ослепительно искрится, сани легко скользят, копыта лошадей оставляют за собой ровный след. Лес за Садской кажется тихим и таинственным. На ветвях деревьев снег, но больше в нем ничего не изменилось. Сл