овно лес не ведает, что такое время. Кое-где дымятся угольные ямы или пылают поленья. Иногда слышно, как стучит по дереву невидимый дятел. И опять всюду тишина. Марек подсчитывает, что он мог бы до конца недели возвратиться назад в Подебрады.
Первая ночевка в Ческом Броде. В корчме, срубленной из неотесанных бревен. Пан Менгарт ест все, что ему предлагают. Сотрапезников просто не замечает. Он уже не выглядит надменным и гордым. Его волнует теперь больше прошлое, чем сохранение своего престижа. Разговаривает сам с собой — вероятно, чтобы слышать свои мысли. Фразы, которые он произносит, невнятны, но Марек понимает, что в памяти его оживают времена прошедших битв, его любовь и неистовство. Пан Менгарт старается успокоить сам себя. Он всегда стремился к торжеству правды и справедливости. Потом он замолкает. Ночью часто просыпается. Пугается привидений.
Утром пан Менгарт пробуждается бодрым, это видно по его глазам. Марек объясняет ему, что завтра они, пожалуй, доберутся до Карлштейна. Пан Менгарт усмехается и советует Мареку назидательным тоном:
— Откажись от стремления быть воином.
Марек не успевает удивиться таким речам, как старый пан продолжает:
— Листья на деревьях распустятся снова, птицы слова защебечут...
Но главное, о чем он думает, но не произносит, — «а меня уже не будет...».
В Ржинчанах ему снова становится хуже. Он отказывается от постели в корчме, от еды, требует, чтобы его перенесли в костел и позвали католического священника. Он хочет видеть лица людей, которых знал всю жизнь: жены, детей, друзей. Марек пытается сделать для него хотя бы то, что можно. Находит какого-то маленького сгорбленного священника в черной рясе, даже не спрашивая, католик он или подобой, и на каменном полу костела раскладывает несколько горок древесного угля. Зажигает его и долго раздувает, пока не разгорается огонь. Священник сначала с ужасом наблюдает за ним, но, когда узнает, что этого хочет пан Менгарт из Градца, тоже принимается дуть на угли.
Два воина на самодельных носилках переносят бургграфа. Остальные окружают двери костела, чтобы никто из толпы не вошел внутрь.
Пан Менгарт лежит недвижимо. Он спокоен. Рот приоткрыт, словно выражает любопытство. Вероятно, это улыбка. На бровях тают снежинки. Согбенный священник читает молитву и соборует пана Менгарта.
— Не знаю, попаду ли я на небо, — говорит вдруг бургграф почти весело. Внешне он кажется умиротворенным, но в душе удивляется: неужели пришел конец всему? Священник тихо творит молитву. Его голос едва слышен.
Пан Менгарт блуждает взглядом по голым стенам храма и тяжко вздыхает:
— Есть что-то такое в Чехии, что разрывает нам сердце.
Потом закрывает глаза, по телу пробегает судорога. Он снова затихает. Затем медленно открывает глаза и произносит, как покаяние:
— Я плачу... Никогда я не знал, что есть правда, а что есть кривда.
Это его последние слова. Он впадает в беспамятство, из которого уже не выходит. Он покидает этот мир и берет с собой все, что совершил в своей жизни: добро и зло.
Сердце края — замок Карлштейн. Светлые контуры стен на фоне вечерней тьмы. Тишина, которая больше страшит, чем успокаивает.
Эскорт со знатной поклажей подъезжает к воротам замка. Загнанные кони, вспотевшие воины. Лишь мертвый в санях застыл. Дрожит от холода и ржинчанский священник. Марек взял его с собой: он должен засвидетельствовать, что пан Менгарт соборован.
Стража недоверчиво расспрашивает. Марек напряженно отвечает: его господин Иржи из Кунштата и Подебрад отпустил высшего бургграфа пана Менгарта. Примут они его или оставить его перед воротами? Никакого ответа. Смятение внутри замка можно только представить себе.
Наконец ворота с грохотом отворяются. Высокий бородатый мужчина бросается к саням. Это сам бургграф Карлштейна. За ним сгрудилось несколько воинов с факелами.
— Пан Менгарт! — склоняется к саням бургграф. Доспехи его гремят.
— Он мертв. Умер в дороге, — говорит Марек и из предосторожности кладет руку на эфес меча.
— Возможно ли это? — выпрямляется бородатый мужчина. В его голосе звучит ужас, смешанный с недоверием.
— Он оставил этот мир сегодня в полдень в ржинчанском костеле. Я приобщил его святых тайн, — свидетельствует священник покорно.
Пламя факелов слегка колеблется. Бургграф растерянно оглядывается. В его душе разыгрывается буря. Что делать? Наконец он обращается к мертвому, отдавая предпочтение величию смерти перед людскими размолвками.
— Пан Менгарт, вы были образцом дворянина, — говорит он напыщенно.
— Ваши предки от начала рода были знатны, — продолжает он свою хвалебную речь. — Ваш путь был славен: вы побеждали в войнах, прославились как политик, ваши заслуги перед государством огромны.
Бургграф низко кланяется. Потом обращается к Мареку и говорит строго:
— Вы, конечно, не рассчитываете ночевать сегодня в замке.
— Нет, пан, — соглашается Марек.
— Ваше имя?
— Марек из Тынца.
— Мы еще когда-нибудь встретимся.
— Надеюсь, пан.
Мертвый переселяется к своим друзьям. Тьма сгущается, в небе сияют звезды. Ворота закрываются. Напряжение как бы разломилось надвое, но огонек ненависти тихо шипит. Подебрадские всадники поворачивают домой. В санях творит молитву перепуганный священник. Будут ли они дома к утру? Священник — безусловно, всадники — возможно. Они готовы гнать коней без передышки. Особенно Марек.
Не успевает Марек заснуть, как вламывается Дивиш, треплет его за волосы и пытается вразумить его, чтобы он, ради бога, не спал. Его разыскивает пан Иржи. Марек спросонок смотрит блуждающим взглядом и беспомощно разводит руками. Всюду тьма, всюду неуверенность, всюду только растерянность. Наконец он видит проникающий из-за двери лучик света. Мысли его приходят в порядок. Мир приобретает свой обычный облик. Марек облокачивается рукой на подушку и думает, что делать с ногами: они словно чужие.
В комнату входит пан Иржи. Марек вздрагивает, Дивиш быстро выскальзывает.
— Лежи, — говорит пан Иржи и придвигает к постели стул. Марек садится на постели и прикрывает одеялом голые колени. — Рассказывай, что случилось.
Марек, ничего не утаивая, рассказывает о событиях минувшего дня и минувшей ночи. Лицо пана Иржи близко. Так близко, как никогда Марек его не видел. Молодое, энергичное лицо, необыкновенно живые глаза. Он привык больше размышлять, чем говорить. Его молодость отмечена печатью зрелости. Иржи не борется с молодостью, но и не подчиняется ей. Его не привлекает многообразие жизни, он стремится лишь к одной цели. Марек весь во власти его светлой и сильной личности.
— Ты убедил их, что говоришь правду? — спрашивает пан Иржи.
— Не знаю, пан, — отвечает Марек после некоторого колебания. — С нами был священник из Ржинчан. Они не сказали, что не верят. Но и не сказали, что верят.
— Как вы расстались?
— Как враги.
— А каков был обратный путь?
— Светила нам каждая звезда.
Тихо. Стучит сердце, роятся мысли. Что теперь делать? Размышлять, взвешивать, фантазировать? Прошлого не изменить. Только объяснить его можно по-разному. А будущее? Действительно оно там, где его ищем? Иногда оно бывает на противоположной стороне.
— Пан Менгарт был нам нужен живым, а не мертвым. Но что поделаешь? Смерть нас не спрашивает, — говорит пан Иржи. И это звучит как оправдание — судя по его тону, он расстроен и опечален.
— Он не старался задержаться на этом свете. Он должен был умереть, — отвечает Марек и с ужасом вспоминает сцену в сумрачном костеле. — Мне кажется, что он даже хотел умереть.
— Пан Менгарт теперь не играет никакой роли, — говорит в раздумье пан Иржи. — Важно, что предпримет рожемберкская партия? Осмелится? Пожалуй, нет. Но должна бы. Теперь, когда в их руках такой козырь.
Пан Иржи встает, и лицо его принимает обычное рассеянное выражение. Марек снова ложится, чтобы вознаградить себя за бессонные ночи, но уже не может заснуть. Высокая политика должна считаться со всякими случайностями. В этом Марек убедился воочию. А жизнь каждого из нас? Не должно бы ей зависеть от случая?
Однако игра случайностей продолжается, превращаясь в закономерность. На этот раз случай, пожалуй, способствует замыслам Марека. Прибыл гонец от Михала из Канька с приказом: Мареку немедленно выезжать в Кутную Гору. Пан Михал болен и тяжело переносит мучения. Желает видеть сына.
Против отъезда Марека никто не возражает. Даже Ян Пардус, хотя он и желал бы знать, когда Марек вернется. Но на этот раз он не получает точного ответа. Продолжительность жизни не поддается расчетам. Будущее скрыто завесой. Кто знает, что ждет Марека и как разовьются события. Сколько времени ему потребуется, чтобы договориться со своей совестью? Ян Пардус может довольствоваться лишь заверением, что Марек возвратится. Разумеется, как можно скорее, война не ждет.
Гнедой конь Марека честно выполняет свой долг. Бежит, будто гонит его снежная буря. Марек закутывается в плащ, подбитый овчиной, и натягивает на голову капюшон. Едва ли кто-нибудь узнал бы его даже вблизи. Но Колин Марек все же объезжает. Делает большой крюк. Он не думает, что кто-либо из жителей Колина знает, что именно он отправил Шимона из Стражнице на тот свет. Так он не думает. Кто от чьей руки погиб в бою, точно установить нельзя. Но Мареку довольно и того, что он сам об этом знает.
Вечер. Снег под копытами коня проваливается, деревья словно отступают в сторону, угасает золото заходящего солнца, загораются первые звезды.
Кутная Гора шумная и веселая, как всегда. Она будто и не замечает, что на дворе все еще морозный февраль. Дышит полной грудью, ест и пьет, трудится и... ссорится, галдит, поет. Здесь с легкостью сорят деньгами, тускло блестя, сыплется серебро, башенки домов устремлены в небо, в костелы из-за облаков иногда заглядывает господь. В его руках милость и немилость, награда и наказание, справедливость и несправедливость, прощение и кара. У него нет времени выслушивать каждого человека. Он разбрасывает свои небесные дары, и его совсем не интересует, кому что попадает. Марек знает все это и заботится только о том, чтобы его совесть была согласна с богом, насколько вообще это возможно. И еще о том, чтобы напрасно не раздражать господа бога. Лучше уж не привлекать к себе особого внимания небесного отца.