— Этот мерзавец! Этот проходимец!
Хозяин вскакивает, будто его укусила оса, рука тянется за мечом, которого, впрочем, у него нет. Дальше можно не рассказывать. Пан Иероним понимает: это месть. Прошлой зимой он сам послал из керских лесов в кутногорские склады пана Михала несколько возов с бревнами. Их украли. И сделал это Бедржих из Стражнице, который строит в Колине роскошный замок. Оба купца подали на него в колинский суд, но им пришлось уйти ни с чем — суд не принял их доказательств.
— Мой отец проиграл дело. Пришлось ему заплатить истцу за убытки.
— Есть ли на свете справедливость? — уже спокойнее говорит пан Иероним.
— И все-таки истец не получил этих двадцати коп.
— Что ты говоришь? — не верит хозяин собственным ушам.
— Он прямо в суде бросился с мечом на моего отца. В наказание суд наложил арест на деньги и определил их на строительство храма святой Барбары. Понимаете меня, пан Иероним?
— Еще бы не понять, — с облегчением усмехается купец. — Кутная Гора в нашем королевстве всего одна. Ее бургомистров никто не перехитрит. Хочешь что-нибудь поесть?
Марек кивает. В предвкушении еды у него начинает сосать под ложечкой. На столе появляется сухое конченое мясо, вяленая рыба, хлеб и две оловянные кружки пива. На нижнем крае кружек вырезано веселое шествие Вакха, на верхнем — сцены из Ветхого завета. Мужчины молча жуют мясо: молодой — быстро и с успехом, он мог бы съесть даже полено, старый — с усилием и без видимого результата, следующий кусок он уже не берет. Запив еду светлым турновским пивом, они продолжают разговор.
— Отец считает, что нужно опереться на политическую силу, которая имеет шансы взять верх в государстве, — говорит Марек.
— Нужно было проиграть в суде, чтобы это наконец пришло ему в голову, — довольно ворчит пан Иероним.
— Он считает Иржи из Подебрад истинной надеждой королевства.
— Прекрасно, вы нынче умнее, чем вчера. Я уж давно знаю, что Иржика никто не может победить.
— Поэтому я должен поступить к нему в дружину, и мой отец даст деньги в кредит подебрадскому пану, если они ему понадобятся, — проговаривается наконец Марек.
— Отличное капиталовложение, — согласно кивает пан Иероним. — У меня нет сына, поэтому я послал ко двору Иржи свою жену. Она — первая дама при пани Кунгуте. А сколько десятков коп перешло на подебрадский двор, я и сказать не могу. Мне и подебрадскому еврею Соломону принадлежит половина замка.
— Но без башни, — смеется Марек.
— Почему без башни? — не понимает пан Иероним.
— Потому что пан Иржи засадил бы вас туда, если бы вы захотели получить с него хоть часть долга.
— Никогда ты не станешь купцом, — говорит старый пан Иероним с оттенком сожаления в голосе. — Разве могущественным людям королевства дают в долг, чтобы получить когда-нибудь обратно?
— Вы правы, — поспешно соглашается Марек. — За сильных платит всегда другой.
— Я знаю о тебе больше, чем ты думаешь. — Пан Иероним уже совсем успокоился. — Пан Михал много рассказывал мне про тебя. Он тебя любит, но никак не решит, что с тобой делать. Ты не умеешь поступать наперекор своим чувствам. Но чего достигнет купец, если не умеет управлять чувствами?
— Пан Иероним, не сердитесь на меня, — смиренно просит Марек.
— Жалко мне тебя, — говорит пан Иероним так, словно он вообще способен на какую-либо жалость. — Ты мог бы стать знаменитым купцом. Ты знаешь немецкий, латынь, умеешь держать себя в обществе, женщины на тебя заглядываются, мужчины с тобой охотно беседуют. Но я тебе советую, как собственному сыну: иди в дружину пана Иржи. Ты прирожденный рыцарь и, если не погибнешь в бою, получишь дворянский герб. Это хорошее украшение и пока что имеет силу. А тогда уж возвращайся к купеческому делу. Тут вернее, тут настоящая власть. А воюют пусть другие.
— Пан Иероним, дадите мне рекомендацию к здешнему начальнику дружины?
— Дам, — кивает старый купец. — Надеюсь, ты не забыл, что я умею писать?
Теперь самое время поговорить о Михале из Канька.
Такого человека, пожалуй, невозможно как следует описать: широк в кости, крупный нос, лоб всегда блестит, на темной куртке серебряные пуговицы. Дважды он терял все, но пуговицы эти сберег — видно, связал как-то с ними свою судьбу. Купец азартный. Или все — или ничего. Обеспечить себя оборотным капиталом? В один момент! Для чего же существуют на свете пан Эразм из Фрейберга, пан Томас Ланг из Аугсбурга или купец Ян Роллер из Праги?
Сейчас у пана Михала пай в кутногорской шахте Роусы. Он владелец копей. Но с этих доходов ему и не рассчитаться бы с долгами. Главный доход, целый водопад грошей, льется от торговли серебряной рудой. Марек сам видел цифры. В прошлом году его отец купил руду за тысячу триста коп грошей. Переплавил в своей мастерской, а чистое серебро продал на королевский чеканный двор за три тысячи четыреста коп. Кое-кто из чиновников это знал, но все молчали. Лишь пьяные лодыри в корчмах выкрикивали какие-то суммы. Всем они казались преувеличенными, но в действительности были куда больше.
Он построил дом недалеко от костела святого Якуба. Почти дворец. Каменные башенки на фасаде, широкая лестница, окна, как в костеле, потолки с лепными украшениями, великолепные столы, инкрустированные мозаикой, банкетки, обитые бархатом. Обыкновенный человек чувствовал себя там стесненно. Марек и в самой верхней каморке под крышей казался себе бродягой, который тайно ночует в чужом роскошном доме. Он чувствовал себя бродягой еще и потому, что должен был избегать жены отца. Не то чтобы она невзлюбила его, внебрачного сына Михала, — у нее не было собственных детей. Она его просто не замечала. Была она очень набожна. На поясе у нее всегда висели четки из халцедона, а на шее золотой Agnus Dei[6]. Ее супружеский союз с Михалом был словно пропитан благовониями и окроплен святой водой; Мареку лучше всего было уехать отсюда как можно скорее.
Пан Михал любил Марека. Он публично признал себя его законным отцом, но ни разу не проговорился, от какой жертвы сын появился на свет. Это произошло во время гуситских войн. Что тогда имело цену? Ничто. Ни женщина, ни ночь любви в стоге сена, ни ребенок, ни жизнь. Но Михал заботился о своем ребенке. Отдал его на воспитание в семью священника-подобоя в Тынец под Лабой. Мальчик рос вместе со старшей дочерью священника Яна Сука, Региной. После несчастья, постигшего семью Сука, отец взял Марека к себе. Мареку было около семнадцати лет. Отец хотел сделать из него предприимчивого купца. Поставил его сначала управляющим в шахту Роусы. Какой из него управляющий! Горняки диву давались — не было сроду такого, чтобы управляющий им потакал. Тогда его сделали надсмотрщиком за обогащением необработанной руды. А что получилось? Марек объявлял точное количество добытого серебра, хотя можно было многое утаить — его никто не контролировал. Что поделаешь с Мареком? Определили его заведовать складом с товарами. Убытки он покрывал из своего кармана. Одни раз Марек прозевал бревно, которое вынес какой-то бедняк, в другой раз — цепь, в третий сделал вид, что не заметил недовеса. А результат? Даже его полугодового жалованья не хватило на возмещение ущерба.
Пан Михал сначала посмеивался. Он и сам не терпел мелкого торгашества и хитрой пронырливости. Не стал бы он торговаться из-за гроша. Но когда на аукционе Марек великодушно уступил какой-то вдове выгодный земельный участок, оставшийся после смерти немецкого горожанина, мечта Михала о сыне — предприимчивом купце — рухнула. Этот юнец отдавал предпочтение чувствам, а не выгоде, хорошему отношению к людям, а не деньгам. Куда денешься с такими качествами? Где рыцарские чувства Марека могли найти наилучшее применение? Только в дружине какого-либо из чешских панов, потому что в те времена дворяне имели власть в королевстве. Марек поступит на службу к Иржи из Подебрад. В этом решении Михал особенно утвердился после судебной тяжбы с Бедржихом из Стражнице.
Пройдет недолгий срок, и сподвижники Михала вынут мечи из ножен. А там придет конец и куражам колинского пана.
И вот Марек стоит перед подебрадским начальником дружины — бывшим таборcким гетманом Яном Пардусом из Горки. Это высокий, громоздкий, пожилой и, видимо, после обеда не очень-то разговорчивый человек.
Движения его медлительны, будто на нем надета кольчуга. Наверное, он забыл, что на нем только кожаная куртка и что из-за полуденного зноя она даже расстегнута. Значит, источник его медлительности заключен внутри, в глыбе его тела.
— Говори только то, что предназначено для моих ушей, — произносит Ян Пардус.
— Я хочу поступить в дружину при замке.
Марек протягивает ему письмо от пана Иеронима Ваха. Как-то повлияет это письмо на его судьбу? Кончики пальцев осторожно прикасаются к письму, будто оно их жжет. После секундного раздумья письмо небрежным взмахом руки брошено на стол вместе с ничтожной надеждой, что когда-либо будет прочитано. Марек не смотрит ему вслед — он ищет глаза Пардуса. У Пардуса два глаза, как у всякого обычного человека, но каждый глаз с иным выражением. Одни смотрит строго, другой — изучающе. Марек пытается внутренне собраться. Сумеет ли он не согнуться подобострастно перед начальником дружины? Сумеет ли не притворяться учтивым, как его учил Михал из Калька при купеческих сделках? Сумеет ли принять позу рыцаря, хотя он им никогда не был? Сумеет ли держаться скромно и в то же время уверенно?
— Зачем? Разве ты не заметил, что дружины существуют больше для парада? — поднимает брови Ян Пардус.
— У меня нет уверенности, что все и навсегда успокоилось.
— Мы променяли славу на покой. Умрем в постели.
— Обещаю вам, если я поступлю в дружину, то не состарюсь, пока не дождусь какой-нибудь битвы.
— Ты мне нравишься, — улыбается наконец Ян Пардус. — Жаль, что у тебя не красные щеки. Я люблю краснощеких воинов.
— Я обязательно добьюсь, чтобы щеки мои стали красными, — сказал Марек и добавил: — Вот только сяду на коня и возьму в руки меч.