– Но это же кто угодно может сделать! Например, я могу сообщить о миссис Блэнчард, за то что она оставила меня после уроков.
– Ну, нет! В этом же нет ничего неподобающего. Ну, или там греховного. А вот если бы она начала учить тебя атеизму, это было бы греховно. И тогда да. Тогда ты бы спокойно мог о ней сообщить.
В этот раз Малкольм не стал больше давить на него. Это вроде рыбалки: как сказал бы сам Эрик, «нужно подгадать момент».
– Помнишь мисс Кармайкл? – спросил он на следующий день. – Я, кажется, видел ее еще до того, как она пришла в школу. Она приходила в монастырь и о чем-то говорила с монахинями.
– Может, она хочет, чтобы они взяли на перевоспитание некоторых учителей, ну или кого-нибудь там еще, – предположил Эрик.
– Что еще за перевоспитание?
– Ну, это когда тебя учат, как правильно.
– О-о… Так это она – самая главная? Она заправляет всей Лигой?
– Не. Она всего-навсего диаконисса. Священником она быть не может, потому что она – женщина. Наверное, она подчиняется Епископу – ну, я так думаю.
– Так что, выходит Епископ – самый главный?
– Ну, об этом мне нельзя говорить, – насупился Эрик, что означало только одно: он и сам понятия об этом не имеет. – На самом деле мне вообще нельзя с тобой говорить. Или только для того, чтобы убедить вступить в Лигу!
– Ну, так ты именно это и делаешь, – успокоил его Малкольм. – Все, что ты говоришь, убеждает меня все больше и больше.
– Значит, ты тоже примешь значок?
– Пока еще нет. Но, наверное, уже скоро.
Итак, чтобы выяснить, зачем мисс Кармайкл приходила в монастырь, нужно было поговорить с монахинями. Поэтому в четверг вечером Малкольм побежал туда, невзирая на дождь, и постучал в дверь кухни. Переступив порог, он тут же почуял резкий запах краски.
– Ох, Малкольм! Ты меня напугал! – воскликнула сестра Фенелла.
Малкольм очень боялся лишний раз испугать старую монахиню – с тех самых пор, как она сказала, что у нее слабое сердце. Ребенком он думал, что сердце у нее слабое оттого, что давным-давно, когда она была еще девушкой, оно у нее разбилось, и оттого-то она и ушла в монастырь. Она ведь сама сказала однажды, что какой-то молодой человек разбил ей сердце. Теперь Малкольм понимал, что это образное выражение, но все равно бедная старушка легко пугалась. Вот и сейчас она побледнела как мел и присела на стул, пытаясь отдышаться.
– Простите, – сказал он. – Я не подумал. Я совсем не хотел вас пугать! Извините!
– Ничего, ничего, милый. Все хорошо. Все уже прошло. Ты пришел помочь мне с картошкой?
– Да, сейчас займусь, – кивнул Малкольм и подобрал нож, который она выронила. – Как там Лира?
– Да знай себе лопочет! День-деньской щебечет о чем-то со своим деймоном, а он ей отвечает, прямо как две ласточки! Ума не приложу, о чем они могут толковать, да и они, похоже, сами не понимают, но слушать, как они воркуют, одно удовольствие.
– Они, должно быть, сочиняют собственный язык.
– Ну, будем надеяться, что скоро они перейдут на старый добрый английский. А не то, чего доброго, привыкнут и так и будут щебетать всю жизнь.
– Что, правда? Такое может случиться?
– Да нет, милый, конечно нет. На самом деле все малыши так делают. Они так учатся.
– А-а…
Картошка была старая и вся в черных пятнах. Сестра Фенелла обычно не обращала на них внимания и кидала в горшок прямо так, но Малкольм старался вырезать самые крупные пятна. Сестра Фенелла между тем принялась натирать сыр на терке.
– Сестра Фенелла, а что это за дама приходила сюда на той неделе?
– Точно не знаю, Малкольм. Она приходила к сестре Бенедикте, а уж зачем – этого мне не сказали. Надо полагать, она из Службы опеки.
– А что это такое, Служба опеки?
– Это люди, которые следят за тем, чтобы за детьми хорошо ухаживали. Ну, думается мне, должно быть так. Она приходила проверить, хорошо ли мы тут ухаживаем за Лирой.
– А потом она приходила к нам в школу, – сказал Малкольм и рассказал сестре Фенелле обо всем, что у них случилось. Старушка слушала так внимательно, что даже перестала тереть сыр. – А вы когда-нибудь слышали про святого Александра? – спросил Малкольм, закончив рассказ.
– Ну, знаешь ли, святых так много, всех и не упомнишь. И каждый по-своему трудится во славу Божью.
– Но ведь он донес на собственных родителей, и их убили!
– Ну, в наши дни ничего подобного случиться не может. И знаешь что, милый? Есть такие вещи, которые трудно понять. Даже если кажется, будто кто-то поступил плохо, это еще не значит, что в конце концов из этого не выйдет что-то хорошее. Все это слишком сложно, слишком глубоко. Не нашего ума дело.
– Вот, я всю картошку почистил. Еще нужно?
– Нет, милый, этого хватит. А вот если бы у тебя нашлось время почистить серебро…
Но тут кухонная дверь отворилась и вошла сестра Бенедикта.
– Я так и думала, что ты здесь, Малкольм, – сказала она. – Услышала твой голос. Можно я заберу его ненадолго, сестра Фенелла?
– Конечно, конечно, сестра! Спасибо тебе, Малкольм.
– Добрый вечер, сестра Бенедикта, – поздоровался Малкольм.
Монахиня повела его по коридору в свой маленький кабинет. Малкольм прислушался, надеясь услышать лепет малышки Лиры, но ничего не услышал.
– Садись, Малкольм. Не волнуйся, ничего плохого не случилось. Я просто хочу, чтобы ты рассказал мне о женщине, которую ты видел здесь на той неделе. Насколько я поняла, она приходила и в вашу школу. Чего она хотела?
И Малкольм во второй раз за вечер рассказал о Лиге святого Александра, об исчезновении директора и других учителей, и так далее.
Сестра Бенедикта слушала, не перебивая. Лицо ее посуровело.
– Скажите, сестра Бенедикта, а сюда она зачем приходила? – спросил Малкольм. – Чего она хотела от Лиры? Лира ведь еще слишком маленькая, чтобы куда-то вступать!
– Это точно. Не волнуйся, мисс Кармайкл сюда больше не придет. Меня беспокоит другое – все эти дети, которых поощряют к дурным поступкам. Почему никто до сих пор не сообщил об этом в газеты?
– Без понятия. Может…
– Правильно говорить – «я не знаю», Малкольм.
– Я не знаю, сестра. Может, газетам не разрешают такое печатать.
– Что ж, очень может быть. Ну, спасибо, Малкольм. Полагаю, тебе пора домой.
– А можно увидеться с Лирой?
– Не сегодня. Она уже спит. Но знаешь что… иди-ка за мной!
Сестра Бенедикта вывела его из кабинета и остановилась у двери комнаты, где жила Лира.
– Что ты об этом думаешь? – спросила она, открывая дверь и включая свет.
Комната чудесно преобразилась: вместо унылых деревянных панелей стены теперь были выкрашены светлой кремовой краской, а на полу появились теплые коврики.
– А я-то думал, откуда краской пахнет! – воскликнул Малкольм. – Это замечательно! Значит, она теперь будет жить в этой комнате?
– Мы подумали, что для такого маленького ребенка здесь слишком темно. Вот, решили сделать повеселее. Как по-твоему, теперь лучше? И как ты думаешь, что еще ей может понадобиться?
– Столик и стульчик – ну, чуть попозже, когда она немного подрастет. Какие-нибудь красивые картинки. И книжная полка – потому что я точно знаю, ей понравится разглядывать книжки! И она сможет научить своего деймона читать. Да, и еще ящик с игрушками! И лошадка-качалка. И…
– Я поняла. Вы с мистером Тапхаусом сможете что-нибудь из этого смастерить?
– Да! Я могу начать прямо сегодня! У него еще остался отличный дуб.
– Он уже ушел домой. Может, завтра.
– Да, хорошо! Мы все сделаем. Я точно знаю, что ей надо!
– Я не сомневаюсь.
– А зачем мистер Тапхаус делает ставни? – решился спросить Малкольм, когда сестра Бенедикта протянула руку к выключателю.
– Для безопасности, – ответила она. – Спокойной ночи, Малкольм.
К субботе для доктора Релф снова накопилось много интересного. Малкольм едва добрался до нее: река вздулась и неслась так быстро, что пройти в Герцогский канал удалось с большим трудом, да и в самом канале вода поднялась до краев от всех этих дождей, ливших последние недели почти без перерыва.
Доктора Релф он застал за работой: она наполняла мешки песком. Точнее, несколько пустых джутовых мешков лежали на куче песка у нее в садике перед домом, и Ханна безуспешно пыталась наполнить хотя бы один.
– Если вы его подержите, – сказал Малкольм, – я смогу насыпать песок. В одиночку это почти невозможно. Вот если бы вы сделали распорку и повесили на нее мешок…
– Нет времени, – перебила доктор Релф.
– Было предупреждение о паводке?
– Вчера вечером приходил полицейский. Сказал, река скоро разольется. Ну, я и подумала, что мешки не помешают. Попросила строителей, и вот мне завезли немного песка. Но вообще ты прав, одной пары рук недостаточно.
– А вас уже заливало раньше?
– Нет, но я здесь не так уж долго живу. По-моему, наводнение было при предыдущем владельце.
– На реке вода сегодня очень высокая.
– А тебе на этой твоей лодке там не опасно?
– Нет, что вы! Безопасней, чем на суше. Если есть на чем плыть, вода не страшна.
– И то верно. Но все равно будь осторожен.
– Я всегда осторожен. Вот так, а теперь надо зашить горловины. Понадобится парусная игла.
– Придется обойтись тем, что есть. Держи, – Ханна протянула Малкольму еще один мешок. – Это последний.
С неба между тем полило уже не на шутку, и Ханна с Малкольмом, сложив мешки под дверью, поспешили в дом. За уже привычными кружками шоколатла Малкольм стал рассказывать о последних событиях, и довольно бойко – ведь он уже не раз повторял все эти истории.
– Я тут все думал, – добавил он, – может, стоит вступить в эту Лигу? Тогда я смогу больше узнать…
– Не надо, – перебила Ханна, даже не дослушав. – Не забывай, я хочу знать только о том, что тебе удается выяснить просто между делом. Не надо ничего разузнавать специально. Боюсь, если ты свяжешься с этими людьми, они потом тебя так просто не отпустят. Просто говори время от времени с Эриком, этого вполне достаточно. Но у меня есть ответ на один из твоих вопросов, Малкольм. За Лигой святого Александра стоит мать Лиры.