– Заодно и одеяло высушим, – заметил он, обращаясь к Асте.
– А если хозяин вдруг придет? – осторожно спросила она.
– Вряд ли кто-то подумает, что мы не должны были переодеть и накормить ребенка, – сурово возразил Малкольм. – Разве что Боннвиль.
– Это ведь он был ночью, правда?
– Наверняка. Он и правда чокнутый. Совсем сумасшедший.
– А мы правда повезем ее аж в самый…
– Тс-с-с, – Малкольм оглянулся, но Элис уже была в другой комнате – мыла Лиру. – Да. Теперь у нас другого выхода нет.
– А почему тогда Элис не сказать?
– Потому что она не захочет. Она заартачится или выдаст нас, или еще чего. И Лиру заберет!
Огонь, наконец, разгорелся. От жара на лице и руках до Малкольма начало доходить, как холодно и мокро всем остальным частям его тела. Он раздраженно поежился, и тут сзади раздался голос Элис:
– Ну, где там вода?
– Уже почти кипит.
– Покипяти несколько минут – нужно убить всех микробов, а потом пусть остынет. Придется ей с едой потерпеть еще немного.
– Как она?
– Ну, пахнет уже лучше. Но попка вся воспалилась.
– Тут должен быть какой-нибудь крем или что-нибудь в этом роде…
– Ага, уже нашла. Слава богу, что это аптека, а не какие-нибудь скобяные изделия. Воду не разлей!
Вода тем временем кипела. Руки немилосердно жгло.
– Можешь принести холодной воды? – взмолился Малкольм. – Надо снова намочить одеяло, а не то я себе всю руку сожгу.
Элис пошла, принесла кувшин и осторожно полила воды на одеяло. Руке сразу стало и лучше, и гораздо хуже. Малкольм поставил чайник на пол и начал озираться по сторонам.
– Чего тебе еще?
– Надо найти что-нибудь, чем его держать. Я так больше не могу.
Долго искать не пришлось. Возле камина лежала небольшая поленница, где нашлось одно бревнышко как раз нужной длины. Его прислонили к решетке, а наверх водрузили чайник, так что огонь нагревал ровно половину.
– Если он оттуда сверзится…
– Я знаю. Постой тут, посмотри за ним минутку.
Малкольм встал и пошел взглянуть на Лиру. Та, кажется, чувствовала себя отлично, лежа на полу с печеньем в кулачке. Аста вылизывала голову Пантелеймону, который выглядел сейчас как совсем маленький щенок, а Лира что-то радостно булькала.
В кладовке Малкольм нашел, что искал: карандаш. На стене на лестничной площадке он написал:
Малкольм Полстед из «Форели», что в Годстоу,
обязуется заплатить за весь причиненный ущерб и за все, что мы взяли.
Там же он нашел кипу новых полотенец. Перетащив их через разбитое окно в лодку, он тщательно вытер все ее дно.
– Давай-ка постараемся больше не мокнуть, – сказал он «Прекрасной дикарке».
Дождь уже перестал, но воздух был пропитан влагой, и ветер гнал мелкую морось. Вода и не думала спадать.
– Вообще-то мы здесь всего полчаса, – заметила Аста.
– Вот бы как-нибудь спрятать лодку! Если Боннвиль проплывет мимо, он ее сразу же заметит.
– Он никогда не видел наше каноэ днем, – возразила она. – Тогда темно было, хоть глаз выколи. Откуда ему знать, что мы плывем не на панте?
– Гм-м, – неопределенно промычал Малкольм, закрепляя тент по всему периметру.
– Малкольм, иди сюда, – позвала из дома Элис.
– Что такое? – спросил он, протискиваясь обратно через окно.
– Сядь вон на ту табуретку и сиди спокойно.
– Зачем?
Она сняла чайник с огня – должно быть, вода, наконец, достаточно кипела. В одной руке у нее была мокрая тряпка; другой она повернула Малкольму голову в одну сторону, потом в другую и не грубо, но твердо принялась промокать его исцарапанное лицо. Зачем – он понял очень быстро, не успела она начать.
– Ай!
– Замолчи. Все эти царапины выглядят жутко. К тому же, в них могли попасть микробы. А ну, не ерзай!
Малкольм примирился с щипучей тряпкой и прикусил язык. Потом Элис нанесла на раны какую-то антисептическую мазь.
– Прекрати вертеться! Не так уж это и больно.
Больно было о-го-го как, хотя Малкольму и в голову не пришло бы в этом признаться. Он только заскрипел зубами.
– Ну, вот, – сказала Элис наконец. – Не знаю, может тебе еще и пластырь наклеить… или два…
– Все равно отвалятся.
– Ну, как хочешь. А теперь брысь с табуретки, мне нужно покормить Лиру.
Она проверила температуру воды, совсем как сестра Фенелла, потом насыпала в нее сухого молока и размешала.
– Дай-ка нам вон ту бутылочку, – скомандовала она.
Малкольм передал ей бутылочку и резиновую пустышку.
– Надо бы все простерилизовать сначала, – сказала она.
Малкольм взял у нее малышку. Пан сейчас был воробушком, совсем птенцом, так что Аста тоже стала птичкой, на сей раз – зеленушкой.
– Ты, я смотрю, уже почти доела печенье? Небось никакого молока и не захочешь. Дай-ка я подержу остаток.
Как сказала бы мама, Лира уже совсем раздухарилась. Он передал ее Элис, а сам отвернулся к окну: при мысли о маме у него на глаза вдруг навернулись слезы бессилия.
– В чем дело? – подозрительно спросила Элис.
– Да щиплется всё.
Он высунулся в окно, пытаясь разглядеть, нет ли кого в соседних домах, но нигде не было ни души. Где-то окна были задернуты шторами, где-то нет, но ни в одном не теплилось ни огонька. С улицы не доносилось ни звука, кроме шума бегущей воды.
И вдруг он заметил какое-то движение. То есть, первой это заметила Аста. Она ахнула и, превратившись в котенка, поспешила спрятаться у него на груди. Потом увидел и Малкольм. Это плыло к ним по улице, натыкаясь на фасады домов, безвольное, вялое и наполовину под водой – обращенное лицом вниз тело женщины. Утонувшей и мертвой женщины.
– Что с этим надо делать? – прошептала Аста.
– А что тут поделаешь?
– Я сказала «надо» – это другое.
– Ну… надо вытащить ее из воды и положить в доме. Оказать ей уважение… не знаю. Но если лавочник вернется и обнаружит у себя мертвую женщину…
Несколько секунд утонувшая бедняжка словно раздумывала, не остановиться ли ей между стеной и каноэ. Малкольм с ужасом подумал, что ему придется взять весло и оттолкнуть ее, но тут вмешалось течение и понесло ее дальше по улице. Малкольм и Аста отвернулись. Смотреть дальше почему-то казалось им неуважением.
– Что случается с деймонами, когда люди умирают? – тихо спросила Аста.
– Не знаю… Может, ее деймон был совсем маленький, вроде птички, и сейчас он у нее в кармане…
– А может, потерялся где-то по дороге.
Но думать об этом было слишком страшно. Они еще раз взглянули на мертвую женщину, которую уже довольно далеко отнесло течением, и постарались подумать о чем-нибудь другом.
– Кладовка! – сказал Малкольм. – Надо загрузить в лодку как можно больше припасов.
– Это еще зачем? – спросила Элис.
Она стояла у них за спиной; Малкольм не слышал, как она подошла.
– На тот случай, если мы не сумеем вернуться, – спокойно ответил он. – Ты сама видела, какое сильное сейчас течение. Нас может унести дальше по реке, где не будет ни домов, ни лавок.
– Мы можем остаться здесь, – возразила она.
– Тогда нас очень быстро найдет Боннвиль.
Элис как следует обдумала это.
– Да, – сказала она. – Может, ты и прав.
Она похлопала Лиру по спинке, и малышка громко срыгнула.
– Зачем она ему, скажи на милость?
– Наверное, хочет убить. Чтобы отомстить.
– Кому?
– Ее родителям. Не знаю. Все равно…
– Все равно что?
– Думаю, мы бы не смогли ее в убежище… В Иордан-колледже, даже если бы добрались до него. Там надо что-то такое на латыни сказать, а я не умею. Так что, возможно…
Элис, прищурившись, посмотрела на него. Что-то в ней изменилось.
– Ты ведь и не собирался останавливаться в Иордане, так?
– Конечно, собирался…
– А вот и нет. Я тебя как книжку читаю, мелкий ты мерзавец.
Она внезапно наклонилась и выхватила белую карточку у него из кармана рубашки. Элис прочла ее с обеих сторон, побагровела и швырнула карточку на пол, а потом что было сил пнула Малкольма ногой. Ничего другого с ребенком на руках она сделать не могла, но малышке передался ее гнев, и она испугалась. Малкольм на всякий случай отодвинулся.
– Да ты невесть что себе вообра…
– Ничего я не вообразила! Значит, собирался, да? Я видела, как ты пялился на эту штуку в каноэ, когда думал, что я сплю. А меня ты собирался взять, чтобы я за младенцем присматривала. Ах ты свинья! А я, дура, и повелась.
Она пнула его еще раз, и еще. Ее деймон зарычал и попытался схватить Асту, которая мгновенно превратилась в птицу и отлетела подальше. Элис побледнела от ярости, а ее бледные голубые глаза стали огромными, в пол-лица. Малкольм еще отступил, подобрал табуретку и выставил перед собой.
– И что ты собираешься с этим делать? По голове меня стукнешь? Давай-давай, а я погляжу. Да я тебя на обе лопатки положу, если только попробуешь. Я вот сейчас Лиру пристрою и переломаю тебе руки – посмотрим, как ты тогда будешь грести в своем чертовом каноэ! Тихо, тихо, малышка, не надо плакать! Элис просто немножко вышла из себя из-за этого вот куска дерьма – и совсем не из-за тебя, моя радость! Поставь уже эту треклятую табуретку, где она стояла, крыса ты помоечная! Я еще не закончила кормить ребенка. И дров в огонь подбрось. А потом держись от меня подальше.
Малкольм сделал, как было сказано. Когда Элис уселась и снова сунула соску в рот Лире, он сказал:
– А теперь сама подумай, что произошло прошлой ночью. У нас не было никакого выбора. Мы просто не могли поступить иначе. Нам пришлось прийти в «Форель», но они заперли все двери, потому что думали, что я у себя, наверху, в безопасности. И не слышали, как мы колотим в дверь. Идти нам было больше некуда, и спастись – негде. Оставалось только каноэ. Нам оставалось только забраться в него и…
– Заткнись и прекрати трепаться. Я должна подумать, что делать дальше.
– Мы не можем оставаться тут, он нас найдет…
– Я сказала, умолкни!