– Здорово ты за ночь потрудилась, – прошептал он. – Фабрику удобрений можно открывать! Выходит, нам опять предстоит смена караула. Ну, посмотрим, смогу ли я все сделать сам. А то, видишь, Элис еще спит.
На руках у Малкольма малышка немного успокоилась, хотя и не совсем. Теперь она уже не орала в голос, а только похныкивала, а Пан высунул нос и позволил Асте облизать его.
– Что ты там делаешь? – пробормотала Элис, и ее деймон тотчас же проснулся и тихо заворчал.
– Ничего особенного, – ответил Малкольм. – Просто хочу поменять ей подгузник.
– Ты не сумеешь, – сказала Элис, садясь. – Наверняка сделаешь все черт знает как.
– Да, наверное, – с облегчением согласился Малкольм.
– Сколько времени?
– Похоже, только рассвело.
Они говорили еле слышным шепотом, чтобы не разбудить остальных. Накинув на плечи одеяло, Элис подползла к почти остывшему костру, подбросила в груду золы полено, помешала, пока не показалось несколько тлеющих угольков, поставила на огонь кастрюльку. Рядом стоял бочонок с питьевой водой; Одри вчера сказала, что если кто возьмет воды, он же должен будет и сходить к ручью, наполнить бочонок заново. Так что Элис пошла за водой, пока кастрюлька грелась.
Малкольм между тем расхаживал взад-вперед с Лирой на руках. Подойдя к выходу из пещеры, он выглянул наружу: там опять зарядил дождь. Малкольм обернулся и посмотрел на спящих: кто-то лежал в одиночку, кто-то по двое, прижимаясь друг к другу. Людей в пещере оказалось больше, чем он заметил вчера, – может, когда они с Элис и мистером Боутрайтом пришли, некоторые уже спали или просто вернулись еще позже. Должно быть, они жили браконьерством. Если потоп согнал с насиженных мест не только людей, но и оленей с фазанами, то дичи здесь наверняка хватает на всех.
Все это Малкольм шепотом рассказывал Лире, покачивая ее на ходу. В какой-то момент Аста шепнула: «Глянь на Пана», – и Малкольм чуть не ахнул от изумления: деймон Лиры, принявший облик котенка, мял тыльную сторону его ладони своими лапками с крошечными коготками, – очевидно, сам не сознавая, что делает. Малкольм был потрясен, и смущен, и польщен. Значит, великое табу на прикосновение к чужим деймонам – вовсе не врожденный запрет, а просто правило вежливости. В сердце его поднялась волна любви к малышке и ее деймону, но им до этого не было дела: Лира по-прежнему поскуливала, а Пантелеймон вскоре отпустил руку Малкольма и превратился в жабу.
А на Малкольма снова навалился страх. Что они сделали с Боннвилем!.. Когда люди из ДСК на своем катере найдут деймона с раздробленной ногой и мужчину, раненного в бедро, у них появится еще одна причина охотиться на Элис и Малкольма. Успел ли Боннвиль вытащить нож из раны, прежде чем умер? Да и умер ли он вообще? Малкольм ничего не помнил. Все произошло слишком быстро – с какой-то кошмарной, невообразимой скоростью.
– Готово, – тихо сообщила Элис у него за спиной, и Малкольм чуть не подпрыгнул от неожиданности. Но Элис не засмеялась. Похоже, она прекрасно знала, о чем он думает, да и сама думала ровно о том же. Малкольм на всю жизнь запомнил тот взгляд, которым они обменялись у входа в пещеру, прежде чем вернуться к костру: он был глубокий и сложный, как бывает только между очень близкими людьми, и не только скользнул по лицу, но затронул все разом – и тело, и деймона, и тайные глубины духа.
Малкольм опустился на колени рядом с Элис и вместе с Астой принялся развлекать Лиру, пока Элис мыла ее и вытирала насухо.
– Она явно что-то там себе думает, хотя пока и не может сказать, – заметил он.
– С этого конца не видно, – отрезала Элис.
Становилось светлее, и спящие понемногу начинали шевелиться. Малкольм взял грязный подгузник и, стараясь не шуметь, понес его к яме, которую накануне показал ему Эндрю.
– Я что-то не видела его в пещере, – прошептала Аста.
– Может, он где-то в другом месте спит.
Они нашли мусорную яму, выбросили подгузник и поспешили обратно, чтобы не промокнуть до нитки. Вернувшись, они увидели, что Элис готовит молоко, а Одри держит Лиру на руках, и малышке вроде бы удобно, хотя и не слишком привычно.
– Кто ее мать? – спросила Одри, подсаживаясь к огню.
– Не знаем, – ответил Малкольм. – Но за ней смотрели монахини в Годстоу, так что, наверное, родители у нее люди важные.
– А, я знаю, о ком ты, – кивнула Одри. – Сестра Бенедикта, да?
– Да, она там главная. Но за Лирой по большей части присматривала сестра Фенелла.
– И что же случилось?
– Монастырь рухнул, когда начался потоп. Мы ее в последний момент вытащили. А потом нас унесло.
– Так ты не знаешь, чья она дочка?
– Не-а, – пожал плечами Малкольм.
С каждым разом врать получалось все легче и легче.
Одри передала ребенка Элис, которая уже держала наготове бутылочку. Неподалеку от них поднялся мистер Боутрайт и, потянувшись, вышел из пещеры. Другие тоже просыпались.
– Кто все эти люди? – спросил Малкольм. – Ваши родственники?
– Не все. Но тут мой сын Саймон с женой и двумя малышами. А остальные… ну, просто люди.
– Тут где-то должен быть мальчик по имени Эндрю. Я с ним говорил вчера ночью.
– Да, это племянник Дорис Уичер. Дорис во-он там, возле того большого камня. Они из Уоллингфорда… Ого! Вот это аппетит! – восхитилась она, глядя на жадно чмокающую Лиру.
Дорис Уичер еще спала. А Эндрю нигде не было видно.
– Думаю, мы скоро пойдем, – сказал Малкольм. – Вот только подождем, пока дождь перестанет.
– Оставайтесь, сколько хотите. Тут вы в безопасности. Об этой пещере никто не знает. Среди нас немало таких, кому приходится прятаться, но до сих пор еще ни один не пропал.
Мистер Боутрайт вернулся промокший и с мертвой курицей в руке.
– Эй, Малкольм! Курицу ощипать сможешь?
Это Малкольм умел, потому что видел, как это делает сестра Фенелла, и даже сам ощипал пару кур, помогая маме на кухне. Он взял курицу, тощую и жилистую, и приступил к делу, а мистер Боутрайт сел, помешал палкой в костре и закурил трубку.
– Что говорили, когда я исчез? – спросил он. – Кто-нибудь понял, куда я подевался?
– Нет, – покачал головой Малкольм. – Говорили только, что вы – единственный, кому удалось удрать от ДСК. Те офицеры вернулись на другой день и задавали кучу вопросов, но никто им ничего не сказал. Точнее, кто-то сказал, что вы – злой колдун и можете становиться невидимым, так что ДСК вас в жизни не найдет.
Мистер Боутрайт так хохотал, что вынужден был отложить трубку.
– Слыхала, Одри? – простонал он. – Невидимым!
– Лучше бы хоть иногда становился неслышимым, – проворчала его жена.
– На самом деле, – сказал он, отсмеявшись, – я уже давно к чему-то такому готовился. Всегда нужен отходной путь – на всякий случай. Запомни, сынок, всегда! И когда время настанет, действуй, ни секунды не колеблясь. Верно я говорю, Одри? У нас был отходной путь, и мы им воспользовались в тот же самый вечер, когда заявились эти подонки из ДСК.
– И вы пришли прямо сюда?
– Ну, как сказать – «прямо»… В лесах повсюду есть тайные тропы и укрытия, по всему Оксфордширу, и Глостерширу, и Беркширу, да по всей стране. По этим тайным тропам можно дойти от Бристоля до Лондона, и ни одна живая душа тебя не заметит.
– А что вы стали делать, когда пришла вода?
– А-а, тут, конечно, все изменилось. Поначалу у них появилось преимущество – много людей, много лодок. Но потом мы поняли, что нужно просто забраться повыше. Мы с вами сейчас сидим на самой высокой вершине Беркшира.
– Но разве им не стало легче вас найти? Сухой земли ведь не так много осталось.
– Зато отходных путей стало больше, – возразил Джордж Боутрайт. – Повсюду вода, а уйти по воде не так уж трудно. Мы тут вдоль и поперек все знаем: где можно пройти напрямик, а не в обход, где глубоко, а где брод. Мы можем улизнуть в любой момент, и они нас никогда не поймают. К тому же, сама вода на нашей стороне.
– Что это значит? – недоуменно спросил Малкольм, поворачивая курицу другой стороной.
– Я про тех, кто живет в воде, Малкольм. Нет, не про рыб и не про водяных крыс. Про старых богов. Про самого Батюшку-Темзу… Ты знаешь, я ведь пару раз видел его своими глазами. Всего, как есть – в короне, в зеленых водорослях, с трезубцем. Ну так вот, он на нашей стороне. А с Батюшкой-Темзой этому клятому ДСК не потягаться. Да и не с ним одним. Тут у нас один парень был, так он около Хенли[24] видел живую русалку. Море так высоко поднялось, что она смогла проплыть вверх по реке, да так далеко от берега! И тот парень клялся и божился, что если встретит ее снова, бросит все и уйдет с ней. И что ты думаешь? Через два дня он исчез – и зуб даю, он ее снова встретил!
– Если ты про Тома Симмса, – вмешалась Одри, – то он, верно, был в стельку пьян. Если так надраться, морская свинья русалкой покажется.
– Морские свиньи тут ни при чем. Он ведь говорил с ней, помнишь? И она отвечала. А голос у нее нежный, как колокольчики, так он сказал. Десять к одному, что он теперь с ней, в Германском океане.
– Если так, то ему сейчас, должно быть, чертовски холодно, – заметила Одри. – Давай уже сюда эту курицу, – обратилась она к Малкольму. – Я сама доделаю.
Малкольм считал, что, в целом, поработал неплохо, но возражать не стал. Руки у него онемели от холода, и выщипывать мелкие перышки было трудно.
– Возьми себе хлеба из того ящика, – сказала ему Одри. – А в соседнем ящике – сыр.
Ящики были из оцинкованной стали. В первом обнаружилось три с половиной больших каравая, черствых, как камень, и хлебный нож. Малкольм кое-как отпилил по толстому ломтю себе и Элис и только взялся резать сыр, как вдруг проснулась та женщина, на которую ему показывала Одри, – Дорис Уичер.
– Эндрю? – позвала она, обведя пещеру мутным взглядом. – Где Эндрю?
– Я его с самого утра не видел, – сказал Малкольм.
Дорис перекатилась на бок и села, дыша на всю пещеру перегаром.