– Что еще есть в том коридоре?
– Напротив детской – две двери в кельи. Там ночуют монахини, чья очередь присматривать за детьми.
– А сама детская как выглядит?
– Большая такая комната, с кроватями… ну, не знаю. Кроватей двадцать, наверное. И колыбельки.
– А совсем маленьких детей там много?
– Не всегда. Обычно одна-две кровати пустые стоят, на случай, если новеньких привезут.
– А сколько примерно лет этим детям?
– Меньше четырех, я думаю. Потом их переводят в основное здание. Детская в том крыле, где кухня. Кухня на первом этаже, а она прямо над ней.
– А что еще в том коридоре, где детская?
– Справа перед детской – две ванные. А, еще тем сушильный шкаф для одеял и всякого такого.
– А кельи, стало быть, слева?
– Да.
– Получается, что за детьми следят всего две монахини?
– Еще одна спит в детской.
Деймон снова что-то ей шепнул.
– Да, и не забудьте: они всегда очень рано встают, на службу.
– Я помню. Они и в Годстоу всегда так делали.
Даже если удастся проникнуть внутрь, времени, чтобы найти Лиру и скрыться с ней, будет не так уж много. И выдать их сможет что угодно – достаточно, чтобы хоть один ребенок в детской испугался незнакомцев и заплакал.
Малкольм расспросил миссис Симкин о расположении дверей и окон в кухне и вообще обо всем, что только мог придумать. И чем больше он слышал, тем труднее ему казалось все предприятие… и тем мрачнее он становился.
– Что ж, спасибо вам большое, – сказал он наконец. – Все это очень полезно.
Женщина кивнула и вернулась назад, к очагу.
– И что мы будем делать со всем этим? – тихо спросила Элис.
– Заберемся туда и спасем ее. Но представь, что там двадцать малышей и все спят! Как мы узнаем, кто из них она?
– Я ее узнаю. Лиру ни с кем не спутаешь.
– Когда она не спит – да. Пан узнает Асту и Бена тоже. Но если она будет спать… Мы же не можем перебудить их всех.
– Я не ошибусь. И ты вообще-то тоже.
– Ну, хорошо. Сколько сейчас времени? Начало ночи или уже конец?
– Я только знаю, что темно.
– Ну, тогда пошли.
– Ты себя уже нормально чувствуешь для такого?
– Да, мне уже гораздо лучше.
На самом деле у Малкольма еще все болело, и голова слегка кружилась, но сама мысль о том, чтобы прохлаждаться в пещере, пока Лиру держат под замком, была ему невыносима. Он медленно встал и двинулся к выходу, тихо, осторожно, без лишнего шума. Элис между тем собирала вещи и увязывала их в одеяло, как Боутрайт.
– То печенье, которое она так любит, – тихо сказал Малкольм Элис, очутившись снаружи. – Оно все еще в каноэ?
– Сюда мы его не приносили. Наверняка да.
– Надо будет дать ей одно, чтобы не кричала.
– Да, если…
– Следи, чтобы за нами Эндрю не пошел.
– Ты дорогу-то до каноэ помнишь?
– Если будем идти все время вниз, рано или поздно дойдем.
На это он, по крайней мере, надеялся. Даже если Джордж Боутрайт уже совсем пришел в себя (что было сомнительно), вряд ли стоило просить его проводить их до лодки. Он бы захотел знать, куда они собрались и что намерены делать, – и непременно стал бы отговаривать.
Малкольм выбросил эти мысли из головы. Похоже, у него появилась новая способность: теперь он мог по собственной воле прекратить думать о том, о чем думать не хотел. Шагая по озаренной луной тропинке, он то и дело отталкивал куда-то в сторону мысли о маме и папе и о том, как им, наверное, сейчас плохо: думают, куда он пропал, жив ли, как найдет дорогу домой посреди потопа… Под дубами царила тьма, так что неважно, какое у него сейчас лицо, все равно никто не видит… К тому же, он и с этим быстро справился – всего за несколько секунд.
– Вон уже и вода, – сказала Элис.
– Идем тише, – скомандовал он. – Тут могут и другие лодки шастать.
Они стояли неподвижно в древесной тени, глядя во все глаза и слушая во все уши.
Впереди простиралась водная ширь. Никаких посторонних звуков, только шелест волн о траву и кусты.
Малкольм попробовал вспомнить, где они бросили лодку, слева от тропинки или справа?
– А ты помнишь, где…
– Да вон же она, смотри, – ответила Элис.
Она показывала налево; Малкольм проследил за ее взглядом и действительно увидел лодку. Та стояла почти на виду, но при этом всего мгновение назад ее как будто там и не было. Луна светила так ярко, что под деревьями все тонуло в путанице теней.
– Ты видишь лучше меня.
С этими словами он вытащил лодку на траву, осмотрел от носа до кормы и развернул правильной стороной.
Он обращался с ней очень нежно, ощупывая каждый дюйм корпуса, проверяя, насколько прочны скобы для обручей, пересчитывая сами обручи, лежавшие на дне каноэ. Под конец он убедился, что тент аккуратно свернут и лежит, где надо, а корпус не поврежден, хотя гладкая цыганская краска местами оказалась поцарапана.
Малкольм столкнул «Дикарку» на воду, и снова неодушевленная вещь словно обрадовалась и ожила, встретившись с родной стихией. Он придерживал ее за планшир, пока Элис залезала внутрь, а потом передал девушке рюкзак, который забрал у мертвого Боннвиля.
– Черт, ну и тяжелый же он! – возмутилась она. – Что там внутри такое?
– Не было времени посмотреть. Как только спасем Лиру и найдем безопасное место для стоянки, откроем и поглядим. Готова?
– Да, давай.
Она накинула одеяло на свои худенькие плечи и заняла место назадсмотрящего; Малкольм взялся за весло. Луна только что глаза не слепила; река казалась сплошным листом стремительно скользящего стекла. Как хорошо было снова грести, несмотря на все ушибы и синяки! Малкольм уверенно вывел лодку на середину потока. О том, какую скорость они набрали, говорило только ощущение холодного ветра, овевавшего лицо, да случайная дрожь борта, когда какое-нибудь препятствие глубоко под водой поднимало легкую волну.
Тысяча опасений снедали его. Если они промахнутся мимо монастыря, им ни за что не выгрести назад против такого течения. А если не промахнутся и пристанут, а там окажется стража? Или просто не удастся проникнуть внутрь? Или вот еще… И так далее, без конца и края. В итоге он решительно отодвинул эти мысли с пути.
Каноэ летело вперед. Луна сияла все так же ярко. Элис следила за тем, что творилось сзади, слева и справа, и до самого горизонта: никаких других лодок и вообще ни единого признака жизни. Они почти все время молчали. После битвы с Боннвилем что-то серьезно изменилось между ними, и дело даже не в том, что Элис завела привычку звать его Мал. Стена враждебности рухнула и пропала. Теперь они были друзья. И сидеть в одной лодке стало на удивление легко.
Что-то блеснуло впереди, у самого горизонта, пока еще совсем далеко.
– Как думаешь, это свет вон там? – он указал рукой.
Она обернулась и посмотрела.
– Может и да. Но больше похоже просто на что-то белое, а сверху луна светит.
И тут оно пришло снова – блестящее кольцо, его личная аврора. Уже такая знакомая, что Малкольм почти обрадовался, хоть она и мешала разглядеть то, что находилось прямо за ней. А посреди чудесно сверкающего кольца разрасталось то, о чем сказала Элис: громадное белое здание, сияющее в лунном свете.
Они неслись так быстро, что картина вскоре обрела ясность. Элис оказалась абсолютно права: из воды, словно замок, поднималось огромное строение. Правда, на деле это был совсем не замок – вместо главной башни в самом сердце его вздымался шпиль часовни.
– Вот и он, монастырь! – сказал Малкольм.
– Чертова махина, – пробурчала Элис.
Лодку неудержимо несло прямо к нему; монастырь стоял слева от стремнины. Выстроенный из светлого камня, он сиял в яростных лучах луны снежно-белым светом: широко раскинувшаяся мешанина стен, крыш и контрфорсов, обнимающих со всех сторон стройный шпиль. Черные окна пронзали гладкие белые утесы, стекла отбрасывали яркие лунные зайчики. Монастырь был бел и черен, как переливы на блестящем кольце, которое уже плыло так близко от Малкольма, что не заслоняло ему вид. Ни единого окна на высоте человеческого роста, чтобы можно было залезть; никаких дверей или лестниц. Одни лишь взлетающие вертикально вверх гладкие полотнища белого камня. Все, что нарушало эту гладкость, оставалось недосягаемым. Словно настоящая крепость, монастырь одним своим видом отвергал любую возможность проникнуть внутрь.
Малкольм удерживал каноэ, сопротивляясь неодолимому натиску потопа, и «Прекрасная дикарка» идеально слушалась хозяина: она почти танцевала на воде. Малкольм с любовью погладил планшир.
– Видишь хоть какой-нибудь вход? – тихо спросила Элис.
– Пока нет. Но мы все равно на собираемся входить в парадные двери.
– Ясное дело. Чертова громадина. Конца и краю ей не видать…
Малкольм развернул каноэ, чтобы обойти здание и поглядеть, как далеко оно простирается. Стоило им оставить позади луну и нырнуть в глубокую тень высоких стен, как по спине пробежал холодок, хоть Малкольм и до того успел порядком продрогнуть, а луна не давала никакого тепла.
Они сошли с главного течения, и теперь можно было подвести лодку поближе и как следует рассмотреть стену – вдруг где-нибудь отыщется ход внутрь. Впрочем, пока что сама надежда на это казалась абсурдной.
– А там что такое? – сказала внезапно Элис.
– Что?
– Слушай!
Малкольм замер и вскоре услышал тихий равномерный плеск у подножия стены чуть впереди. Там было что-то вроде широкого каменного контрфорса, поднимавшегося на всю высоту стены и завершавшегося пучком дымовых труб, на которые ярко светила луна. Должна же у них где-то быть кухня – уж не здесь ли? Тут Малкольм увидел, что там плещется: квадратный проем у самого низа стены, защищенный неплотно прилегающей железной решеткой, выпускал струю воды, которая дугой падала в реку.
– Уборные, – догадалась Элис.
– Нет, это вряд ли. Гляди, вода чистая и не пахнет. Это какой-то слив или вроде того.
Он медленно и тихо догреб до угла. Они все еще скрывались в тени, но все, что движется, привлекает внимание, а тут не было ни кустов, ни тростника, чтобы спрятаться: один только голый камень и такая же голая гладь воды. Заметить их, если что, будет совсем нетрудно. С бесконечной осторожностью он подал каноэ вперед, обогнул угол и посмотрел вдоль фасада. Элис, вцепившись обеими руками в планшир, щурилась, вглядываясь в обманчивый лунный свет. Малкольм развернул лодку вбок, параллельно стене, чтобы та не сразу бросилась в глаза, если кому-то взбредет в голову посмотреть сверху.