– А вот и нет. То есть, сейчас ведь не ночь.
– Надеюсь, когда стемнеет, оно куда-нибудь денется.
– Ну, спасибо тебе большое. Заткнись уже. Я не хотела об этом думать, а тут ты…
Это была прежняя Элис, та, первая – презрительная и суровая. Малкольм уже надеялся, что она пропала навсегда, но вот вам, пожалуйста: смотрит волком и усмехается. А он как назло уже не мог смотреть на нее без этого антарного напряжения во всем теле, которого он почти не понимал, одновременно наслаждаясь им и страшась. Он даже с Астой поговорить об этом не мог, потому что в каноэ было слишком мало места. К тому же, он чувствовал, что и его деймон тоже в плену у этого наваждения… что бы оно ни значило.
Они спускались вместе с паводком к Лондону, и пейзаж кругом постепенно менялся. Появились картины опустошения: остовы домов с сорванными крышами; одежда и мебель валяются кругом или, еще того хуже, запутались в ветвях кустов и деревьев. Сами деревья стояли с обломанными ветками, а иногда и без коры, голые, мертвые под бесприютным серым небом. Звонница часовни лежала, простершись во всю длину на размокшей земле, а рядом – огромные бронзовые колокола, разбросанные в беспорядке, забитые листвой и грязью.
И все это время, не показываясь на глаза, но и не давая о себе забыть, за ними скользила тень.
Малкольм пытался поймать ее, резко поворачиваясь то влево, то вправо, но видел только стремительное движение, свидетельствовавшее, что мгновение назад здесь что-то было. Аста все время смотрела назад, но и у нее выходило то же самое: куда бы ни падал ее взгляд, что-то успевало исчезнуть оттуда ровно секундой раньше.
– Все бы хорошо, если бы оно было дружелюбное, – ворчал Малкольм.
Но вот чем-чем, а дружелюбным оно не казалось. Скорее уж, охотилось на них.
Элис сидела на носу, лицом против хода каноэ, и ей было виднее, что происходит в фарватере. Не считая той неуловимой тени, попадались другие поводы для беспокойства.
– Это они? – в который раз вскрикнула она. – ДСК? Это их катер?
Малкольм попробовал оглянуться и посмотреть, но уже так задеревенел от непрерывной гребли, что поворачиваться было больно. К тому же, тяжелая серость неба и темная седина вспененной ветром воды не позволяли почти ничего разглядеть. Один раз ему показалось, что он различает цвета ДСК – темно-синий и охряной, так что Аста даже превратилась в волчонка и непроизвольно взвыла, но неприятельский катер – если это, конечно, был он – вскоре растворился во мгле.
Во второй половине дня тучи почернели, и издалека донесся рокот грома. Казалось, собирается дождь.
– Нам лучше пристать в первом же подходящем месте и натянуть тент, – сказал Малкольм.
– Да, – устало отозвалась Элис и тут же встревоженно вскрикнула: – Гляди! Снова они.
На этот раз Малкольм успел заметить луч прожектора: ослепительно-белый на фоне угрюмого неба, тот прочертил полумрак слева направо и качнулся обратно.
– Они его только что включили, – сказала Элис. – Теперь могут обнаружить нас в любую минуту. И идут очень быстро.
Малкольм погрузил весло в воду: руки у него тряслись от усталости. Пытаться обогнать катер ДСК не было никакого смысла. Оставалось только спрятаться, а единственным подходящим местом был покрытый лесом холм с большой, буйно заросшей поляной сразу над линией воды. Малкольм направился туда так быстро, как только мог. Небо стремительно темнело, и первые крупные капли дождя уже шлепали по голове и рукам.
– Только не туда! – воскликнула Элис. – Не знаю, что это за место, но оно ужасное.
– Нам больше некуда деваться!
– Я знаю. Но оно все равно ужасное.
Малкольм выволок каноэ на мокрую траву под тисом, поспешно привязал фалинь к первой попавшейся ветке и кинулся вставлять обручи в скобы. Лира, на личико которой упали капли дождя, проснулась и начала возмущаться, но Элис не обращала на нее внимания. Она была занята – натягивала тент на обручи и закрепляла петли, следуя указаниям Малкольма. Рев мотора меж тем становился все громче и ближе.
Установив тент, они забрались под него и притихли. Элис крепко прижимала к себе Лиру и шепотом уговаривала сидеть тихо. Малкольм, кажется, и дышать-то перестал. Луч прожектора пробил тонкий угольный шелк, осветив их крошечное укрытие до последнего уголка. Малкольм представил каноэ со стороны, всей душой надеясь, что зеленый силуэт затеряется в путанице теней – несмотря на слишком правильную форму, выдававшую его рукотворное происхождение. Лира благоговейно и тихо глядела вокруг, а все три деймона сбились в кучку на скамье. Несколько секунд, показавшихся долгими минутами, прожектор светил им прямо в лицо, а потом сдвинулся в сторону, и мотор зазвучал по-другому – это рулевой открыл дроссель и пошел дальше, вниз по течению. Теперь Малкольм едва его слышал сквозь грохот дождя по тенту.
Элис открыла глаза и выдохнула.
– Все-таки плохо, что пришлось остановиться именно здесь, – прошипела она. – Ты знаешь, что это за место?
– Что?
– Кладбище! Там торчит один из этих домиков, где людей хоронят.
– Мавзóлеум, – сказал Малкольм, который мельком видел слово в книжке, но не знал, как его правильно читать, и на всякий случай срифмовал с линолеумом.
– Это оно так называется? Все равно гадость.
– Мне тоже не слишком нравится, но это был единственный вариант. Нужно просто пересидеть дождь в каноэ и отчалить, как только будет можно.
Дождь, однако, неутомимо молотил по тенту. Если путешественников не прельщала перспектива промокнуть насквозь и замерзнуть, лучше было пока что оставаться здесь.
– И как мы тогда будем ее кормить? – сварливо спросила Элис. – Я уж не говорю о том, чтобы мыть. Костер будешь в лодке разводить?
– Придется вымыть ее холодной водой…
– Не глупи. Этого делать нельзя. В любом случае ей нужна горячая бутылочка.
– Да в чем дело-то? Из-за чего ты злишься-то?
– Из-за всего. А ты чего хотел?
Он пожал плечами. Со всем точно ничего не поделаешь. Препираться с ней Малкольму не хотелось, а хотелось, чтобы прожектор уплыл подальше и никогда больше не возвращался. Еще хотелось поговорить про подземный сад и обсудить, что он может значить. Он хотел рассказать Элис, что увидал за туманом на другом берегу реки, а еще про ведьму и диких собак – и про то, что они означают. Хотел поговорить про тень, что следила за ними, и прийти к выводу, что это пустяки, и посмеяться над ней вдвоем. И чтобы Элис восхитилась, как он мастерски заделал трещину в корпусе… И чтобы она снова назвала его Мал. И чтобы Лира была чиста, сыта и согрета. Но ничего этого все равно не будет.
А дождь с каждой минутой молотил по тенту все сильнее. Грохот стоял такой, что Малкольм даже не заметил, что Лира плачет, пока Элис не наклонилась и не взяла ее на руки. Сколько бы она на него ни сердилась, с Лирой она очень терпелива, подумал Малкольм.
Может, под деревьями найдется немного сухого хвороста? Если пойти сейчас, можно будет натащить его в лодку, пока он совсем не промок. И дождь ведь тоже когда-нибудь кончится.
Правда, пока им достался лишь новый удар грома – но уже дальше, а вскоре дождь действительно утратил прежнюю ярость. Потом он и вовсе стих, и вот уже по тенту мерно стучали только капли, падающие с мокрых ветвей.
Малкольм приподнял край полога и выглянул наружу. Все кругом истекало влагой, а воздух напоминал мокрую губку и остро пах буйной зеленью, гнилью и кишащей червями землей. Земля, вода, воздух – а им сейчас так нужен огонь!
– Пойду поищу хвороста, – сказал он.
– Только далеко не уходи! – тут же воскликнула Элис, снова встревожившись.
– Не уйду. Но хворост нам все равно нужен, если мы хотим развести огонь.
– Просто не уходи из виду, ладно? У тебя есть фонарик?
– Да, но батарейка почти села. Я не смогу все время держать его включенным.
На небе все еще стояла огромная луна. Тонкие облака неслись прочь, вдогонку грозе, так что света с неба вообще-то было достаточно. Правда, под тисами все равно густилась непроглядная тьма. Малкольм то и дело спотыкался о надгробные камни – где наполовину ушедшие в землю от старости, где просто заросшие высокой травой, – и все время старался не терять из виду небольшое каменное зданьице, где… где тела оставляют гнить просто так, без погребения.
Все кругом было пропитано водой – то ли дождем, то ли росой, то ли остатками паводка. Все, чего он касался, было тяжелое, промокшее и гнилое. И на сердце у него было примерно так же. Ничего из этого поджечь все равно не удастся.
Однако за мавзолеем при свете фонарика обнаружился штабель старых оградных столбиков. Они тоже были все мокрые, но когда Малкольм с трудом сломал один об коленку, внутри тот оказался вполне сухим. Значит, здесь можно будет набрать хоть сколько-нибудь растопки, да и записи Боннвиля у них еще оставались – целых пять томов, шутка ли.
– Даже не думай об этом, – сказала Аста, в виде лемура сидевшая у него на плече, широко раскрыв круглые глаза.
– Зато они хорошо горят.
Впрочем, он знал, что все равно этого не сделает, в каком бы отчаянном положении они ни оказались.
Малкольм подхватил с полдюжины столбиков и перетащил к крыльцу мавзолея. И тут ему в голову пришла внезапная мысль. Он посветил фонариком на двери: те были заперты на висячий замок.
– Что думаешь? – спросил он. – Сухое дерево как-никак…
– Думаю, что раз они мертвые, то вреда нам не причинят, – ответила Аста.
Замок с виду был не слишком крепким. Оказалось совсем не трудно просунуть за него столбик и нажать посильнее. Дужка лопнула, замок отвалился. Один толчок – и двери распахнулись внутрь.
Малкольм осторожно заглянул в склеп. Там пахло древностью, сухой гнилью и сыростью – но и только. В слабом, мигающем свете фонарика они увидели ряды полок с аккуратно расставленными на них гробами – из идеально сухого дерева, как обнаружил Малкольм, коснувшись одного из них.
– Простите, – шепнул мальчик его обитателю, – но мне нужен ваш гроб. Вам потом дадут другой, не волнуйтесь.