6
Стефани откинулась в удобном кресле, сложив руки за головой и положив ноги в носках на стол в такой манере, которая непременно вызывала бы недовольство матери. Ее губы были сложены в беззвучном свисте, который неизбежно дополнял рассеянную мечтательность ее взгляда… свист, который, будучи засеченным родителями, тут же предупредил бы их о том, что их милая дочурка Что-то Замышляет.
Трудность в том, что впервые за долгое время, несмотря на целый стандартный месяц рассматривания задачи со всех сторон, что только могли прийти в голову, она лишь очень расплывчато представляла то, чем собиралась заняться. Или, вернее, как двигаться к ее цели. Неуверенность была непривычным чувством для той, которая попадала в неприятности из-за своей настырности, и в то же время в этом было что-то привлекательное. Возможно, как раз из-за новизны.
Она нахмурилась, прикрыла глаза, откинула кресло еще больше и задумалась еще сильнее.
В ту грозовую ночь ей удалось проскользнуть в кровать незамеченной. Странно – хотя ей пришло в голову, что это странно лишь гораздо позже – она даже не подумала о том, чтобы прибежать с камерой к родителям. Даже сейчас она не могла понять, почему. Возможно, потому что это ее открытие, что человечество соседствует с другой разумной расой на Сфинксе, и ей до странного не хотелось делиться этим знанием. Пока она этого не сделала, ее открытие также было ее тайной, и она почти удивилась, когда поняла, что намерена узнать как можно больше о своих неожиданных соседях, прежде чем сообщить об их существовании кому-то еще.
Она не знала, когда решила так, но, сделав это, легко нашла логические обоснования такого решения. Во-первых, она содрогалась от одной лишь мысли о том, как может повести себя кто-нибудь из детей в Твин Форкс. Даже те, у кого два нейрона мозга терлись друг о друга (и она могла прибавить к ним еще и тех, у кого клетки мозга находились в пальцах одной руки, мрачно подумала она), могли быть угрозой для ее маленького воришки сельдерея. Учитывая их решимость поймать в качестве домашнего животного все что можно, от бурундуков до квази-черепах, они, скорее всего, будут преследовать новых существ с еще большим энтузиазмом и катастрофичными результатами.
Стефани даже почувствовала себя весьма добродетельной, зайдя так далеко в своих рассуждениях, но к решению главной проблемы она не продвинулась ни на шаг. Если она не расскажет никому, как она сможет больше узнать о них в одиночку? Возможно, она была первой, кто нашел ответ на загадку, но ведь кто-то еще может поймать похитителя сельдерея. Тогда ее тайна выйдет наружу, и поэтому она собиралась узнать о них все, что можно, до того, как это произойдет.
И, подумала она, по крайней мере, я начну с чистого листа!
За последние несколько стандартных недель она не нашла в планетарной инфосети ни одного упоминания о миниатюрной гексапуме с руками. Она даже воспользовалась связью отца с Лесной Службой, чтобы сравнить изображение с ее камеры со всеми известными видами Сфинкса, и снова впустую. Кем бы ни был этот похититель сельдерея, никому больше не удалось получить изображение его – или, быть может, ее? – родственников или даже загрузить их устное описание в планетарную базу данных.
А это доказывает их сообразительность так же, как и его плетеная сетка, подумала она. Я знаю, планета большая, но если судить по распределению краж сельдерея, эти существа должны быть распространены так же широко, как колонисты Сфинкса. И, если это так, они могли оставаться необнаруженными пятьдесят с лишним стандартных лет, даже с учетом чумы, лишь при условии, что они намеренно избегали людей. А это аргумент. Значит, у них есть план, как прятаться от нас, и такие скоординированные действия означают, что они способны общаться друг с другом, у них есть общий язык и способ связываться на расстоянии, по крайней мере, нашего расселения!
Значит, они применяли не только орудия, но и язык, а с их небольшим размером это было еще более поразительно. Тот, что видела Стефани, длиной был не большой шестидесяти сантиметров, а весом – тринадцать-четырнадцать килограммов. Еще никому не удавалось повстречать разумную расу с такой маленькой массой тела.
К этому Стефани пришла без особой сложности. К сожалению, продвинуться дальше не удавалось, не получив больше данных, и впервые на своей памяти она не знала, как их добыть. Это был новый опыт для той, кто принималась за большинство проблем с абсолютной непоколебимостью, но на сей раз, она была в тупике. Она изучила все, что было доступно, и если ей нужно больше информации, то придется самой доставать ее. Это подразумевало исследование в полевых условиях, но каким образом двенадцатилетняя девочка – еще и пообещавшая родителям, что не будет шататься по лесу в одиночку – сможет собрать сведения о совершенно незнакомой расе, не рассказывая никому о том, что эта раса вообще существует?
В некотором отношении, она даже была рада, что ее мать была так связана своими нынешними проектами, что не могла отправиться в обещанные походы на природу. Стефани была благодарна матери за предложение, но теперь присутствие матери становилось серьезным препятствием ее попыткам держать свои исследования в тайне.
Поэтому, вероятно, получилось не очень удачно, что отец – пытаясь утешить ее «разочарование» материнским распорядком – решил отвлечь ее и на двенадцатилетие подарил совершенно новенький дельтаплан. Она была тронута таким подарком, и, более того, он поменял свой график, чтобы возобновить уроки полетов на дельтаплане, прерванные отъездом с Мейердала. Все же, нельзя сказать, что ей не нравились эти уроки. На самом деле, Стефани любила острые ощущения от полета, и не было учителя лучше Ричарда Харрингтона. Он трижды проходил в финал континентального соревнования по дельтапланеризму на Мейердале, и она знала, что никто в галактике не смог бы научить ее лучше.
Проблема в том, что каждая минута, что я трачу на уроки полетов – это минута, которую я не трачу на то, что действительно хочу… предполагая, что я вообще пойму, как это сделать. А если я не буду заниматься уроками, мама и папа будут уверены, что у меня на уме есть что-то еще!
Хуже того, папа настоял на том, чтобы для уроков летать в Твин Форкс. Это имело смысл, так как, в отличие от мамы, он должен быть доступен для связи двадцать пять часов в сутки, а Твин Форкс был связующим центром для всех местных поместий. Из города он мог легко добраться до любого из них, а проводя там занятия, он мог завербовать на место помощников учителя еще двух-трех родителей с опытом дельтапланеристов. Это позволило ему предложить уроки всем местных детям, что, по мнению Стефани, было еще одним недостатком, но именно такую щедрость она привыкла ожидать от него. Но также в результате эти занятия не только поглощали львиную долю ее свободного времени, но и уводили ее на восемьдесят километров от того самого места, где она жаждала начать изучения, которые пообещала родителям не предпринимать.
Она пока не нашла решения своих проблем, но была полна решимости добиться этого… при этом не нарушая ее обещания, какие бы дополнительные трудности это не вызвало. По крайней мере, назвать новую расу оказалось нетрудно. Они выглядели как сильно уменьшенная версия «гексапумы»; как и в «гексапуме», в них чувствовалось (наверное, неизбежно), что-то кошачье. Разумеется, Стефани знала, что «кошачий» относилось только к определенной ветви эволюции Старой Земли. Но в течение веков стало традицией применять земные названия к инопланетным видам – как тот сфинксианский «бурундук» или «квази-сосна». Большинством считалось, что такой обычай родился из-за ностальгии или желания иметь что-то привычное в чужеродной обстановке. По мнению Стефани, причиной, скорее всего, была лень, поскольку благодаря этой привычке людям не приходилось придумывать новые ярлыки для всего, что они обнаруживали. Несмотря на это, принявшись раздумывать об именах, она пришла к выводу, что «древесный кот» – единственно возможный вариант. Она надеялась, что систематики так это и оставят, когда она объявит о своем открытии общественности. В конце концов, обычно именно первооткрыватель давал название, хотя она и подозревала, весьма хмуро, что ее возраст будет работать против нее в этом отношении. Взрослые иногда бывают так глупы.
А если она разберется, как изучать древесных котов, не нарушая своего обещания – а это условие обязательно, как бы сильно ей не хотелось продолжать – то, по крайней мере, она знает, где начать искать. Она не понимала, откуда взялось это знание, но была совершенно уверена, что, когда придет время, она будет знать, куда именно идти.
Она закрыла глаза, вытащила из-под головы одну руку и указала ею, затем открыла глаза, чтобы посмотреть, куда был нацелен указательный палец. Направление слегка изменилось со времени последней проверки, и все же у нее не было и тени сомнения, что она указывала прямо на древесного кота, который ограбил теплицу ее матери.
А эта способность, подвела она итог, являлась самым необычным – и самым интересным – во всей этой истории.
7
Марджори Харрингтон закончила описание своей последней микробоустойчивой породы тыквы, закрыла файл и со вздохом откинулась в кресле. Кто-то из фермеров Сфинкса утверждал, что будет гораздо проще (и быстрее) придумать что-нибудь, что истребит микробов. Такая мысль, казалось, всегда приходила в голову тем, кто сталкивался с подобными проблемами, и порою Марджори была готова признать, что это было не только простейшим, но и самым недорогим и экологически здравым решением. Но в данном случае они с администрацией планеты категорически возражали, и ее окончательным решением – разработка которого, как она признавала, заняла дольше, чем могло занять более агрессивное решение – было не заниматься микробом, а выбрать наименее масштабную из трех возможных генетических модификаций