Перед Элизабет сидел прошлый век Франции. До одиннадцати часов Мази без усилий владела разговором и была душой общества. Потом вдруг взгляд ее потух, губы стали безвольными, напудренные щеки приняли сероватый оттенок. Она совсем обессилела. Пора было возвращаться. Элизабет хотела отвезти родителей, но те отказались. Они, конечно, боялись, что Мази и мадам Монастье будут разочарованы, увидев бедное бистро на улице Лепик, еще открытое в это время. Холодная и вязкая влага спускалась на Париж. Патрис остановил такси. Со сжавшимся сердцем Элизабет поцеловала мать и отца, которые послезавтра уезжали в страну каникул. Они расставались под моросящим дождем:
— До свидания!.. Спасибо!.. Счастливого пути!..
Садясь в такси, Амелия повторила:
— Ждем вас в Межеве!
Дверца захлопнулась. Элизабет осиротела. Патрис нежно взял ее за руку и подвел к машине. Он прошептал ей на ухо:
— Ты с ними скоро увидишься.
Она оперлась о его плечо. Мази и мадам Монастье шли за ними. Глотнув свежего ночного воздуха, Мази воспряла духом.
— Эта поездка была очень милой. Надо будет ее повторить.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ГЛАВА I
Первые покровы снега встретились на дороге в трех километрах от Комблу. От одного поворота горного серпантина к другому его толщина увеличивалась. Вскоре послышался стук цепей, надетых на колеса машины, ехавшей между кучами снега, счищенного на обе стороны дороги.
Пьер вел машину осторожно, устремив взгляд на асфальт и держа руль обеими руками.
Холодный ветер проникал через полуопущенное боковое стекло. Элизабет вдыхала полной грудью запах снега и сосновой коры, сердце ее радостно билось. Она повернулась к Патрису, сидевшему с Фрикеттой на заднем сиденье, и сказала:
— Какая разница по сравнению с парижским воздухом и даже воздухом в Сен-Жермене! Здесь так легко дышится, просто крылья вырастают!..
От резкого толчка чемоданы на верхнем багажнике старого «Рено» сдвинулись.
— Здесь плохой переезд, — проворчал Пьер.
— А в гостинице много народа, папа? — спросил Патрис.
Пьер с гордостью ответил:
— Все номера заняты.
Разговаривая, Пьер замедлял ход. Элизабет начинала терять терпение. Отец встретил их на вокзале Салланша, но если он и дальше будет ехать так медленно, маршрутный автобус скоро догонит машину. Двигатель стучал, чихал и грозил вот-вот заглохнуть.
Вдоль дороги возвышались величественные пихты. Элизабет залюбовалась ими.
— Правда красиво, дорогой? — спросила она мужа.
— Очень, — ответил Патрис, больше глядя на Элизабет, чем на пейзаж.
На его лице играла счастливая улыбка. Эта поездка пришлась как раз на тот период, когда он мог лучше оценить всю ее прелесть. Две недели назад в Париже состоялся первый публичный показ документального фильма о савойских храмах. Фильм и музыкальное сопровождение к нему были очень хорошо приняты прессой. Один режиссер, друг Шарля Бретилло, сразу же договорился с Патрисом о музыке к художественному фильму, который будет сниматься в мае будущего года по повести Флобера «Иродиада». Патрис уже приступил к поиску музыкальных тем для тех сцен, на которые режиссер указал ему. Этот проект так сильно увлек его, что он больше не думал о своей симфонии.
— Ты знаешь, — сказал он Элизабет, — в поезде мне пришла одна идея относительно танца Саломеи.
— Надеюсь, ты не будешь работать в Межеве?! — воскликнула она.
— Нет-нет! — ответил он с виноватым видом. — Просто я хотел бы записать кое-какие мелочи, которые мне пришли в голову…
Она рассмеялась:
— Ты совсем не умеешь лгать, Патрис!
Фрикетта, узнавая знакомые места, повизгивала, прижавшись носом к стеклу. Она уже чувствовала приближение своего родного края. Вскоре дорога стала менее наклонной; Пьер увеличил скорость и сказал:
— Кое-кто уже проявляет нетерпение, стоя на крыльце!
— Мама уже поднялась?! — спросила Элизабет.
— Конечно! В такой-то день! Ночью она просыпалась два раза и все смотрела на часы!
А вот и первые дома деревни. Онемевшая от волнения Элизабет увидела каток, магазин Лидии, церковную площадь, кладбище, старую круглую башню со снегом на крыше…
На улицах в этот час еще было мало народа. Прошла группа отдыхающих с лыжами на плечах и палками в руках. Элизабет подумала о Кристиане. Жил ли он еще в Межеве? Если да, то она могла бы встретиться с ним на лыжных дорожках. Но такая возможность не беспокоила ее. Счастливая в браке, она с трудом могла поверить в то, что когда-то другой мужчина что-то значил в ее жизни. Кристиан был забыт, это был пройденный этап. Она его даже уже и не презирала. Она игнорировала его существование.
В конце дороги сразу вдруг возникла гостиница «Две Серны» со своими квадратными окнами, деревянными коричневыми балконами и большой пихтой с поникшими ветвями. Солнце ярко освещало фасад здания. Входная дверь открылась, и стекла ее засверкали. Амелия бросилась к приехавшим, а Антуан — к их чемоданам. Расцеловавшись, все весело вошли в холл. Несколько незнакомых пансионеров в лыжных костюмах собирались уходить кататься. Их лица так загорели, что они были похожи на австралийских аборигенов. Рядом с ними Элизабет почувствовала себя несколько неловко. Она уже не принадлежала к постоянным обитателям этого дома, а была клиенткой, приехавшей из города отдохнуть.
— Антуан, отнесите побыстрее чемоданы наверх, — сказала Амелия.
— В третий номер, мадам? — спросил он.
— Разумеется!
— Почему в третий, мама — воскликнула Элизабет.
— А почему бы и нет?
— Это самый красивый номер в гостинице!
— Поэтому будет вполне естественно, что в нем поселитесь вы, — возразила с улыбкой Амелия.
— О мамочка, спасибо! Но нам было бы хорошо и в моей маленькой комнатке наверху…
— Она занята.
— Правда? — воскликнула Элизабет, немного разочарованная.
Ей так хотелось жить с Патрисом в своей девичьей комнате.
— Увидите, что в третьем номере вам будет очень хорошо, — продолжила Амелия. — Но что же мы стоим на самом проходе? Пьер, возьми ключ на доске.
Она на секунду прервалась, чтобы поздороваться с клиенткой, спускавшейся по лестнице, со свежим сияющим лицом и в тяжелых ботинках.
— Здравствуйте, мадам Костаре. Какой прекрасный день, не правда ли? Позвольте представить вам мою дочь и зятя…
Мадам Костаре, сделав дежурный комплимент, удалилась.
— Это жена крупного судовладельца из Гавра, — тихо сказала Амелия. — В этом году у нас много новых клиентов.
— А из старых? — спросила Элизабет. — Жак здесь?
— Нет.
— Жаль.
— Зато у нас снова мадам Лористон со своими семейными несчастьями, вздохами и телефонными звонками!
— Тихо, Пьер! — сказала Амелия. — Тебя могут услышать.
Элизабет звонко рассмеялась и побежала на кухню, крикнув на ходу:
— Патрис, ты идешь?
Дверь открылась, и блеск кастрюль резанул по глазам. Патрис нагнал жену в тот самый момент, когда русский шеф-повар щелкнул перед ней каблуками:
— Счастливого прибытия, мадам! Счастливого прибытия, мсье! Осмелюсь сказать, что вы стали еще красивее, чем прежде! Поздравляю вас с тем, что вы прекрасно выглядите!
Рене стояла рядом с мужем, горя от нетерпения вставить хоть словечко. Он закончил свою приветственную речь словами:
— Моя жена такого же мнения.
И ей пришлось смириться. Стоявшая у раковины Камилла Бушелотт расширила глаза, словно при виде ангелов, спустившихся на ее кухню:
— О, мадемуазель Элизабет! — проговорила она, сложив руки в молитвенном экстазе и заливаясь слезами.
— Она уже не мадемуазель, а мадам, — поправил сурово шеф-повар.
Элизабет схватила посудомойку за руки и закружила вокруг себя:
— Здравствуй, Камилла! Как твои дела, Камилла?
— О! Все хорошо! Все хорошо! — ответила та. — Мы все очень довольны, что маде… что мадам Элизабет приехала… и ее супруг тоже…
Оставив фею мытья посуды, Элизабет повернулась к подбежавшей Леонтине. Затем наступила очередь Берты и Эмильены. Немного смущенный, Патрис стоял около двери и улыбался всем этим людям в белых фартуках. Тут вмешалась Амелия:
— Идемте быстрее, дети мои. Вам необходимо отдохнуть после ночи, проведенной в поезде. Берта, вас ждут в шестом номере! Эмильена, приготовьте ванну.
Персонал разошелся по делам, Амелия отвела Элизабет и Патриса в их комнату. На круглом столике стоял букет розовых гвоздик. Элизабет поблагодарила мать за этот знак внимания и взглянула на кровать со свежими простынями и двумя мягкими подушками. Окно выходило на гору Жоли.
— Я вас оставлю, — тихо сказала Амелия.
Элизабет и Патрис распаковали чемоданы, приняли ванну и спустились в холл незадолго до второго завтрака. Несколько старых клиентов окружили их, высказывая им свои поздравления. Забыв о своих проблемах одинокой супруги, мадам Лористон заявила, что ничто так не красит женщину, как замужество.
— Взгляните на нее, вы только взгляните на нее! — воскликнула она визгливым голосом. — Куколка превратилась в бабочку! У нее не глаза, а темно-красные рубины!
Патрис, виновник этой метаморфозы, скромно стоял в стороне, опустив голову. Порозовевшая от удовольствия Амелия продолжала знакомить:
— Доктор Туке. Моя дочь мадам Патрис Монастье.
Старый и лысый доктор поцеловал руку молодой женщине. Амелия как-то вскользь сказала дочери, что он был гинекологом. Элизабет покраснела.
Несколько человек прошли в столовую. Амелия решила, что на этот раз они всей семьей позавтракают вместе, после пансионеров. Пока отдыхающие завтракали Пьер и Патрис разговаривали в холле. Элизабет подошла к матери, сидевшей у раздаточного окошка. Привыкнувшая к тишине в Сен-Жермене, она была просто оглушена звоном посуды, кастрюль, криками повара, а также гулом голосов за столами. Затем на нее внезапно нахлынули воспоминания. Она взяла салфетку и помогла Амелии стирать пятна соуса с краев тарелок, на которых лежали блюда, уже готовые к подаче. Иногда она даже осмеливалась давать советы на кухню: