Лететь домой над половиной огромной страны было уже незачем, мать давно похоронили. Что поделаешь, если ты уехал в тундру, к оленям, то до тебя никто не докричится.
Рита не сказала бы точно, что она тогда испытала — облегчение, что судьба уберегла от тягостной церемонии, или чувство вины, что не простилась с матерью перед ее уходом?
Теперь Рита позволила себе признаться честно — она испытала облегчение. С собой надо быть честной, и так никто друг с другом, не бывает, честен до конца.
С тех пор никогда больше Рита не слышала: «Да кому ты нужна?» Но самое главное — ей некому было своими поступками подтверждать справедливость подобных слов. Когда от тебя чего-то ждет тот, кто сильнее, ты делаешь то, чего он ждет. Ты находишься в его власти.
Рита, освободившись от чужого незримого надзора не только благодаря расстоянию, разделявшему город на Вятке и Чукотку, но и уходу матери в иной мир, сама решила искать тех, кому она нужна.
Ванечку Рита Макеева нашла первым. Она обнаружила его в пустом и нетопленом доме.
То был самый конец чукотской зимы, они с коллегой Галиной Петровной поехали в командировку в поселок Энмелен.
— Завернем к моей знакомой? — спросила Галина Петровна и подмигнула: — Хорошая баба, она тебе понравится.
— А… это удобно?
Галина Петровна даже фыркнула от возмущения:
— Ты видишь, сколько тут домов? А ну посчитай. Тут все друг другу знаешь, как надоели? Да мы с тобой для нее подарком станем.
Галина Петровна была украинкой с необыкновенно красивым, совершенно гладким лицом. Когда Рита в первую зиму в поселке. Провидения заметила, как быстро сохнет на морозе кожа и никакие кремы не помогают, она решилась спросить ее:
— Галина Петровна, что за секрет? Чем вы мажете лицо? — Она провела по своей щеке рукой, и ей стало больно от прикосновения шершавых пальцев.
Совершенно серьезно, без всякого кокетства, Галина Петровна объяснила:
— Есть одно средство, но сильно пахучее с непривычки. — Женщина улыбнулась и сощурились, но Рита заметила: когда улыбка сошла с лица, морщин как не бывало!
— Согласна потерпеть. — Рита провела пальцами по своему лбу.
— Нерповый жир, дорогая. Выходишь на мороз — намажься жиром нерпы. Я тебе дам баночку, приходи сегодня вечером.
Галина Петровна жила на другом конце поселка. Рита закуталась шарфом до самых глаз и, пробираясь по узкой тропе, проложенной среди сугробов, отправилась за целебным кремом.
Галина Петровна говорила сущую правду, запах был тошнотворный. Но Рита решительно взяла у нее пол-литровую банку жира.
— Бери, бери, привыкнешь, — смеялась Галина Петровна. — К чему только человек не привыкает.
— А где вы берете этот жир? — спросила Рита, подцепляя его пальцем.
— Моему мужу разрешают охотиться на нерпу, он у нас по матери — представитель коренного народа. Она была эскимоска, учительница поселковой школы. А отец мужа русский. Вот и жируем! — засмеялась Галина Петровна.
Рита пришла домой, размотала свой огромный шарф сбросила цигейковую шубу, унты и подошла к шкафу с вправленным в дверцу зеркалом. Она подцепила пальцем тягучий жир и провела им по лицу.
Пожалуй, это был один из самых смелых поступков, который она совершила после того, как приехала сюда, подумала Рита. Она зажала себе нос двумя пальцами, но, глядя в зеркало, наблюдая, как прямо на глазах кожа, еще недавно ссохшаяся от мороза и ветра, становится эластичной и обретает ровный розоватый оттенок, перестала мучить свой нос и заставила себя вдохнуть полной грудью. Более того, она потребовала от себя быть благодарной естественному, натуральному продукту, пускай даже и с таким, запахом. В природе нет ничего безобразного, если подумать, сказала она себе. Если этот жир пахнет так, то, значит, существует на то причина, просто она ей неизвестна. Но много чего другого ей тоже неизвестно в этой жизни.
Перед сном Рита промокнула махровой салфеткой лицо и снова посмотрела на себя в зеркало. Никаких лохмотьев кожи не болталось ни на щеках, ни на лбу.
Вот с тех самых пор Рита Макеева прониклась особым чувством к Галине Петровне, и хотя им совсем было не по пути заезжать к ее знакомой, Рита согласилась.
— Тормознем вон у того дома, — крикнула Галина Петровна водителю вездехода.
Лязгая гусеницами, оставляя глубокий тракторный след на снегу, вездеход повернул к дому, скрытому за сугробом.
— Она очень хорошая баба, — бросила Галина Петровна. — Приехала сюда и месяцев через восемь родила ребенка.
С Большой земли? — спросила Рита.
— Нет, тоже с Севера. — Ничего больше не объясняя, Галина Петровна поднялась с железной скамейки вездехода, нагнулась, опасаясь стукнуться головой о крышу, и начала пробираться к задней двери.
Рита последовала за ней, то и дело неловко натыкаясь на «нужные вещи», которые возил с собой водитель и которые, на ее взгляд, были самым обыкновенным хламом — погнутые ведра, какие-то металлические банки и еще бог знает что.
Но все это может назвать ненужным хламом только человек с замашками жителя Большой земли. Через некоторое время, она поняла, что здесь негде взять то, что тебе нужно. Вот придет корабль, и он… Да о чем говорить — прав водитель. Поэтому Рита аккуратно убрала с дороги ведро без дужки, задвинула его под скамейку, откуда оно и выкатилось.
Галина Петровна спрыгнула в снег и утонула в нем — эти сугробы раньше мая не растают. Рита опустилась рядом. Они хохотали, у Галины Петровны смех получался какой-то детский, и Рите показалось, что не женщина весело хохочет рядом, а ребенок. Причем ее ребенок.
От глупой мысли кровь прилила к щекам. А почему, собственно, глупой? Она не раз и не два думала об этом. Ведь у нее может быть ребенок, а почему нет? Ну, хорошо, мужа может и не быть, но ребенок-то может. У нее вполне солидный возраст — перевалило за тридцать.
— Ты вытащишь меня отсюда или нет? — Галина Петровна, засыпанная снегом с головы до ног, смотрела на нее с пологого склона здоровенного сугроба, а можно сказать, и холма. — Или я съеду еще ниже, вот тогда помучаешься!
Рита легла на живот и протянула руку.
— Неужели удержишь?
— Я сильная, Галина Петровна. Держитесь! Рука дрожала, но Рита тянула женщину к себе.
— Фу-у, ну ты и впрямь сильна. А с виду не скажешь. — Потом сощурилась: — Знаешь, по-моему, ты и изнутри не хилая.
— Вашими молитвами, — засмеялась Рита, зная, что Галина Петровна поймет намек.
И она поняла.
— Да уж. Он тебя хвалит. А Сысой наш… о… Он слова зря не скажет. Уж похвалы от него добиться, это я тебе скажу… Дорогого стоит. Знаешь, он никогда женщин не брал себе в ученицы. Ни-ког-да. У нее, то есть у тебя, говорит он, глаз, точный. Как у охотника. А воля — как у рыбака! А это… — Галина Петровна даже зажмурилась от желания подыскать слово, но найти подходящего не могла. Потом рассмеялась: — Знаешь, что он еще сказал? Говорит, если она и дальше будет такая…
— Я буду лучше! — завопила разгоряченная игрой Рита. — Вот увидите! Все увидите!
— …он сказал, — продолжала Галина Петровна, отмахиваясь варежкой из камуса, вышитой бисером, — Рита будет большим начальником.
— Вот уж что мне точно не грозит! Я не хочу быть начальником. Я хочу быть свободным человеком.
— Ты не горячись, не спеши. Начальник в его понимании — это не директор, это… как бы тебе объяснить… Ну, вот тот, кто с тобой рядом, всегда будет твоим подчиненным.
— Пра-авда? — Рита подняла тонкие светлые брови. — Это интересно.
— Слушай, что-то я начинаю остывать. Пошли-ка скорей к Лене. — Галина Петровна встала во весь рост на вершине сугроба. — Отряхни сзади, — попросила она, и Рита мохнатыми пуховыми варежками, облепленными снежными катышками, принялась отряхивать веселую кроличью шубку коллеги, сшитую из разноцветных кусочков — рыжих, черных, бурых, белых.
— Ну, вот и все, ну вот и порядок. Ваш пятнистый кролик в полном порядке. Пошли. — Рита схватила женщину за руку.
— Ты меня тащишь, как непослушного ребенка, — хохотала она.
— Потому что я не хочу, чтобы вы снова оказались на ненужном нам склоне.
— Ладно, ладно, директор. Подчиняюсь я, видишь? Правду сказал Сысой.
Они спустились со снежного сугроба прямо к дверям дома, невысокое крыльцо запорошено снегом, судя по всему, его сегодня еще не подметали.
— Странное дело, Лена уехала, что ли? Она всегда такая аккуратная.
Галина Петровна подошла к окну, но сугроб, который вздымался выше крыши самого дома, затенял свет, и она ничего не разглядела.
Рита поискала глазами голик, который неизменно лежит перед входом в каждый дом, но не нашла.
— Да вон он, видишь — хвостик торчит, — поняла ее без слов Галина Петровна. Она нагнулась и выдернула голик из снега.
Она первая принялась обметать свои оленьи унты.
— Слушай, что-то мне не нравится это все, — бормотала она себе под нос. — Никаких следов.
Рита взята у нее голик и тоже махнула раз-другой по своим унтам, которые купила по приезде на Чукотку, — без них не спасешься от мороза, поняла она уже в первые дни зимы, пробежав до конторы в австрийских сапожках на меху.
Галина Петровна толкнула дверь в сени.
— Она русская? Она давно здесь? — спросила Рита больше для того, чтобы унять забившееся в тревоге сердце. Ощущения Галины Петровны передались и ей.
— Да, русская. Приехала с Бикады. А вот когда…
— Откуда? — перебила ее Рита и наморщила лоб, пытаясь сообразить, где это.
— Не усердствуй. Это не Чукотка. Это уже Таймыр. Есть такая река — Бикада, на ней лет тридцать лет назад устроили поселение овцебыков. Их привезли из Канады, чтобы акклиматизировать там.
— Что-то такое я слышала, — сказала Рита. Она сняла шапку-ушанку из белого песца поколотила ею о колено — на всякий случай, вдруг на ней снег, а то растает, и тогда мех обвиснет сосульками.
— У нее родители, кажется, были из первых биологов, которые занимались овцебыками. Но я точно не знаю, может, и вру. Сама она окончила биологический факультет и там же работала. А потом… Вообще-то она не слишком распространялась об этом. — Галина Петровна тоже отряхнула свою шапку, она была у нее круглая, дамская, а под нее надет пуховый платок, чтобы уши не мерзли. — Да мы спросим у Лены за рюмкой чаю, правда? — Она подмигнула Рите и оглянулась на дверь, возле которой они стояли, потом, понизив голос, добавила: — Если она дома, конечно. — Потом наклонилась к Рите и в темноте прошептала: — Болтали, что у нее там был мужик, а уже здесь родился ребенок… Сама знаешь, что такое крошечный поселок, все друг у друга на виду, каждый чует, что в твоей кастрюле варится. — Она махнула рукой. — А уж утаить, кто у тебя в постели… — В сенях было довольно темно, но по голосу стало ясно, что Галина Петровна улыбается, а на щеках у нее при этом появляются ямочки. Рите всегда нравились такие ямочки. Но у нее их не было. — В общем, поменяла она овцебыков на оленей. Она ветеринар, неплохой, надо сказать. — Галина Петровна помолчала, потом вздохнула: — Любо-овь… Она не только на Чукотку человека загонит.