— Ох! — Она всплеснула руками. — Ну какой сообразительный!
— Ладно, не увиливай, матушка. К кому у тебя чувство? Неужели сосед по даче может рассчитывать…
— Прекрати! У меня был один мужчина на свете, и так будет до конца дней.
— Ая-я…
— Ты не мужчина.
— Вот как? — Саша вскинул брови.
— Ты сын. Ты мужчина… многих женщин.
Саша ехидно сощурился.
— Только, чур, не обзываться.
— Слушай, ты меня совсем запутал.
— Ладно, давай распутаю. Ты начала говорить, что у тебя возникло чувство, — напомнил ей Саша.
— Да, у меня возникло странное чувство, что Ванечка похож на человека нашей породы! — заявила Серафима Андреевна.
— Какой — нашей?
Саша сделал вид, будто не понимает. Хотя он при первых же словах матери ощутил странную слабость, которая наваливалась на него. Если он и мог еще заставить себя сомневаться в том, что, может быть, у Вили был не его ребенок, то мать… мать своими словами выбила у него зыбкую почву из-под нот.
— А в чем именно это выражается? Что ты такое в нем заметила?
Серафима Андреевна секунду молчала, потом откашлялась.
— Это… нечто неуловимое. Сходство в жестах, в движениях, во вкусах, наконец. — Она улыбнулась. — Как-то раз я чуть не назвала его Шуриком, поймав твой детский жест. Я все так хорошо помню, оказывается, хотя думала, что совсем забыла за столько-то лет. Шурик, тебе ведь уже больше тридцати. Ты хоть сам-то понимаешь? — Серафима Андреевна подняла на сына изумленные глаза. — А я никак не могу понять. Удивительно, верно?
Саша кивнул, а потом попытался ухватиться за соломинку, которую ему услужливо подбросил опасливый разум пожившего на свете мужчины. Такому для спокойствия всегда хочется оставить все так, как есть.
— Но разве он не похож на Риту? — спросил Саша.
— Похож и на нее тоже. Чем-то. Он русоволосый, белокожий. Он копирует ее жесты, интонации, что естественно для ребенка, который живет с матерью. Но откуда у него изумрудного цвета глаза?
— От отца, наверное.
Серафима Андреевна нахмурилась и решительно заявила:
— Я спрошу у нее как-нибудь.
— Мама! Это же неприлично, в конце концов. А если… Она сначала открыла в изумлении рот, а потом: громко захохотала.
— О, наконец-то! Мой сын произнес несвойственные ему слова! Я думала, что ты уже забыл о том, что существует такое понятие, как неприлично!
— Ма-ама, ну неужели я такой плохой… — Саша в угоду матери по-детски выпятил нижнюю губу и потянул ее двумя пальцами, большим и указательным.
— Вот! — Мать торжествующе подняла указательный палец вверх и осуждающе погрозила, как в детстве. — Именно так Ванечка и делает.
— Многие дети так делают. — Он отдернул руку от губы, осуждая себя за то, что сам дал матери повод продолжить разговор, который волновал все больше и больше, вышибал из привычной колеи. Ему всегда так хорошо и безмятежно бывало дома в такие приезды, под родной крышей, под крылом у матери, которая наслаждалась моментом возвращения к хорошо знакомым и любимым материнским обязанностям.
— Вот так именно делают немногие, — ответила мать. — Только ты и он.
Саша молчал. Он теперь не смотрел на мать, он отвернулся к окну и смотрел вдаль. Но ничего не видел.
— Шурик, ты ведь проголодался с дороги. А я тут тебя разговорами кормлю. — Серафима Андреевна повернулась и пошла на кухню.
Саша хотел ее остановить, сказать, чтобы не хлопотала. Что он заезжал к Рите и она его накормила…
Но он промолчал, потом, словно отвечая на какие-то свои мысли, взглянул на часы и кинулся к дорожной сумке. Он задернул молнию, потом снова раскрыл, вдруг вспомнив, что уже кое-что выложил. Потом полез внутрь и принялся перебирать вещи.
Он что-то там искал. А что, интересно, он собирался найти?
Да ясное дело — что! Ответ он искал. Ответ! Он едва не закричал в голос. Ответ ему нужен!
Хватит сомневаться, хватит дергаться, сказал он себе. Надо поехать к Рите и получить ответ. Заставить сказать ему, что все это значит. Он чувствовал нутром: Рита Макеева знает все.
Молния снова взвыла, закрываясь, Саша выпрямился.
А… что потом?
Сказать ей, что это его ребенок и Вили?
Сказать ей, что он заберет у нее Ванечку?
Заберет?
Заберет… Но… Ванечка не вещь. У него есть мать… Теперь это Рита Макеева. Мальчик верит, что она его мать… Да и потом — куда он его заберет?
Саша Решетников давно не курил, но сигареты всегда были при нем — на всякий случай. Он вынул пачку «Данхилла» и пошел на балкон.
Итак, у него есть сын. Это ясно как Божий день. Прелестный мальчик. Похожий на него. Его родила женщина, которую он любил. Этот сын теперь у женщины… которая давно влюблена в него.
Решетников вздохнул, выпуская колечки дыма и испытывая легкое головокружение от приятного, давно забытого аромата.
Не слишком ли он самоуверен?
Не-ет, он знает, что это сущая правда. Потому что только влюбленная женщина смотрит так, как смотрела и смотрит на него Рита. Даже отворачиваясь от него, самодовольно усмехнулся он. Он повидал на своем веку влюбленных женщин, они ведут себя по-разному, но он-то всегда чувствует, кто его хочет, а кто нет.
Она хочет его.
Ну а он?
Он? Саша снова выпустил кольцо дыма, в голове появилась желанная легкость.
Да, хочет. Рита волновала его и раньше, в юности, но всегдашняя настороженность неяркой девочки, ее неуверенность в себе не позволяли приблизиться к ней. Тем более что ему-то было к кому приблизиться. Созревших девочек хоть отбавляй, готовых на все и жаждущих. О настоящей любви он тогда и не думал, им просто владела жажда жизни, жажда обладания женщиной. Он утолял эту жажду всегда, когда подворачивался случай.
Рита по-прежнему была настороженной женщиной, но по-другому. Не потому, что она все еще не уверена в себе, как прежде, напротив, более уверенную женщину поискать. Она чего-то опасалась, сегодня утром он почувствовал это особенно остро, когда заехал к ней.
А в больнице? Она едва открыла глаза и увидела его…
Господи, наконец дошло до Решетникова. Так вот почему она испугалась, что Ванечка… у Серафимы Андреевны.
Что он у них дома. Она боялась, что они уже забрали ее сына, потому что поняли, чей он сын на самом деле.
Он не докурил сигарету и вдавил ее в цветочный горшок.
Все ясно. Рита что-то открыла для себя, когда была у них в гостях. И тогда испугалась. И потому не увернулась от грузовика.
Но что именно она открыла?
Саша пытался вспомнить. Вспомнить миг, в который она могла догадаться, что этот ребенок — его сын.
Он потянулся за новой сигаретой, но услышан голос матери:
— Послушай, Шурик. Подойди сюда, пожалуйста.
Он засунул сигареты в карман и вернулся в комнату.
— Да, мама?
— Знаешь, я вдруг вспомнила, как Рита смотрела на твою фотографию. Ты не потому ли снова отпустил бороду, а? — Она хитро посмотрела на сына. — Чтобы ее сразить, а?
— Мама, дай-ка мне ту фотографию, — попросил он.
Саша сам не знал, что именно он собирается там увидеть, но чувствовал, что может увидеть что-то.
Мать вынула из комода альбом, полистала и протянула карточку ему.
— На, смотри на себя, красавец… — В ее голосе звучало неудовольствие. — Но если бородатые мужчины нравятся таким приятным женщинам… — Она хмыкнула. — Просто в мое время бородатых не любили. Они были не в моде.
Саша перевернул фотографию и прочел надпись на обороте. Пожал плечами. Обычные слова: «Дорогой маме… Твой сын…»
Стоп. Сын? А где это написано, что сын? Здесь написано «ОВ».
То был пик любви к Виле, он подписывал записки этими буквами. Он готов был тогда даже заборы исписать этими буквами… Вот он и подписал фотографию для матери ими.
Рита прочла: «ОВ».
Решетников наморщил лоб, рука механически оглаживала бороду.
Постой, постой, как это Ванечка сказал… зеленый камешек, который он принял за стеклышко, был… одетый?
А он… он ведь подарил Виле изумруд в пакетике! Он подписался на нем — ОВ!
Решетников почувствовал, как спина вмиг покрылась испариной.
Сомнений нет. Она давно хотела узнать, что означает ОВ, и она узнала это у них дома.
Она мать Ванечки, но его не рожала.
Он замер. Не рожала…
Да не поэтому ли Рита не кинулась к нему, когда он… намекал ей, что не прочь… развить отношения? Ну конечно, опытному мужчине станет ясно, рожала женщина или нет.
— Мама, я уезжаю! — Саша подхватил сумку и повернулся к двери.
— Но, Шурик… ты ведь только что приехал…
— Потом… После. Мне надо кое-куда завернуть…
23
Решетников знал этот дачный поселок в пятнадцати километрах от города, он недалеко от зообазы. Теперь он вспомнил, что мать Риты, кажется, работала именно там. Наверное, и Рита неспроста стала зоотехником.
Он переехал по мосту через Вятку и вырулил на недавно отремонтированное шоссе. Джип катился легко, легковушки под него не кидались, мало кто захочет подрезать такую могучую машину.
Мелькали деревенские дома, неубранные поля — все так же, как на той трассе, по которой он приехал из Нижнего.
Указатели настаивали, чтобы он свернул влево, и Саша Решетников подчинился. Грунтовая дорога оказалась вполне твердой, накатанной, но дождик, который начал моросить, сделает свое дело.
Домики дачников Он увидел еще с поворота, и ему предстояло угадать, какой из них Ритин.
Но ему повезло. На веранде деревянного дома, выкрашенного в желтый цвет, сквозь огромное окно он увидел здоровенную лопату — лосиные рога. Это ее дом.
Он затормозил так резко, что колеса джипа вгрызлись в землю и выплюнули несколько комьев. Он заглушил движок, посмотрел в окно и увидел чужую машину перед домом, она упиралась носом в металлические гаражные ворота. Решетников почувствовал, как его сердце едва не взорвалось от злости. У нее кто-то есть! Сейчас он выкинет этого мозгляка отсюда. Сейча-ас! Это его женщина, это его ребенок!