Саша не ожидал от себя страсти такой силы. И женщина, и ребенок — его собственность и больше ничья!
Рита вышла на крыльцо. Капли дождя упорно стучали по плечам, синяя блузка темнела пятнами, но Рита не шевелилась. Прозрачная челка падала на лоб. Волосы забраны в хвост и стянуты резинкой.
— Где он? — свирепо блеснул глазами Саша, громко хлопнув дверцей машины и распахивая калитку настежь.
— Ты… догадался? — Она стиснула перед собой руки, боясь спуститься по ступенькам вниз.
— Где он? — повторил Решетников.
— Я сказала тебе… Он в садике. — Рита с трудом двигала губами.
— Не он. Не Ванечка. Где он?
Рита пожала плечами:
— Т-ты… о ком? — Она попробовала улыбнуться, хотя могла бы и разозлиться на него за этот допрос. Решетников и сам понимал, что нет у него никакого права задавать такие вопросы.
— Я о том типе, машина которого стоит у тебя перед домом.
Рита изумленно хлопала глазами.
— Ах, это… Никого здесь нет. Это строители попросили поставить. И не приехали. Они обещали забрать ее до вечера.
Решетников смотрел на нее, и ему пришла в голову странная мысль: а ведь он ее искал. Всегда и везде. Он искал ее среди множества женщин, как будто думал, что она спряталась среди них. Он перебирал женщин и отвергал их с легкостью, потому что не находил ее, Риту Макееву.
Смешно и глупо так думать, это все равно, что искать свои ботинки возле собственной кровати.
Рита была рядом с ним столько лет. Они вместе учились, но он замечал ее вполглаза — вспомнилось любимое словечко отца.
А потом произошел тот случай. Он помнит, как его потянуло к ней, внезапно, он не мог понять, почему это произошло, но это произошло с ним. И с ней.
Но как бы там ни было, он нашел ее, поэтому нечего стоять истуканом и дергать себя за бороду, как какой-нибудь Хоттабыч.
Просто для того, чтобы он ее нашел, Макеевой понадобилось совершить очень правильный и своевременный поступок — купить машину и облить грязью его светлые штаны.
А вообще-то пора кончать думать, Сито-Решето, сказал он себе.
Пора действовать.
Решетников внезапно ощутил необъяснимый прилив незнакомых чувств. Смысл их прост и ясен: это его женщина, и он должен ее охранять, ограждать от всего, что может ее потревожить. Никогда еще, ни с одной женщиной он ничего такого не испытывал. Но он знал главное — так устроена вся живая природа: самцы охраняют своих самок. Никакая цивилизация этого не в силах изменить. Ему не забыть до конца дней потрясшую его на Таймыре картину, по бескрайней тундре движется оленье стадо, в котором важенки окружены полукольцом своих самцов…
— Строители, значит, машину оставили, — сказал он. — Ладно, с этими мы потом разберемся. А ты мне все расскажешь, и если кто-то…
— Никто, — улыбнулась Рита. — Правда, никто…
— Хорошо, собирайся, Рита. Мы едем.
— Куда?
— В загс, — односложно ответил Решетников.
Рита в ужасе прижала руки к груди и смотрела на разгоряченное бородатое лицо. Этого она боялась больше всего.
— Ты хочешь отнять у меня его? — прошептала она и похолодела. Круглыми от неподдельного ужаса глазами Рита смотрела на Сашу, опасаясь услышать страшный для себя ответ.
Он поднялся на три ступеньки, потом еще на три, остановился на одну ниже Риты и потому оказался почти вровень с ней.
— Не-а. Совсем не за этим, — улыбнулся Решетников.
— А… тогда зачем? — спросила Рита, чувствуя, как от сердца слегка отлегло и оно согласилось биться немного медленнее.
Решетников выпрямился, провел рукой по бороде, на которой висели капельки дождя, посмотрел на повлажневшую ладонь, потом хитровато на Риту и добавил:
— Затем, что я хочу на тебе жениться, Рита Макеева. Вот зачем. — Саша снова наклонился к ней, теперь уже совсем близко, и его губы коснулись ее губ.
Рита задыхалась. Она открыла рот и хватала воздух, словно опасаясь умереть от удушья.
Но Саша Решетников расценил это по-своему, его быстрый язык охотно воспользовался ситуацией.
Рита от неожиданности отпрянула, твердые губы сомкнулись, она попалась… Сашины руки обхватили ее за плечи, Рита оказалась крепко прижатой к нему. От Саши пахло, лимонным лосьоном после бритья и травянистой дачной свежестью.
Она попыталась высвободиться, но он на секунду оторвался от нее и прошептал:
— Не надо больше ничего скрывать, Макушка. Ни тебе, ни мне.
Она замерла на секунду, потом крепко обняла его за шею и сама прижалась к нему губами. Они стояли не двигаясь, а дождь лил и лил, упорно, не собираясь останавливаться, словно проверял их на промокаемость.
Наконец Саша позволил Рите отстраниться, она подняла на него серые глаза, они светились.
— Слушай, Макушка, а у тебя глаза намокли.
— Это от дождя… — Она слабо улыбнулась.
— Не-ет, Макушка, ты плачешь. — Он провел указательным пальцем по ее щеке. — Не надо. Все хорошо. — Потом подставил палец под слезинку, готовую сорваться с ресницы. — Все складывается лучше некуда. — У тебя мой сын. Он считает тебя своей мамой. Я был твоим первым мужчиной… — Он улыбнулся и подмигнул ей. — И я хочу быть твоим последним мужчиной.
Рита не мигая смотрела на Сашу.
— Т-так долго… ждать? — спросила она.
— Долго? — Он сначала не понял, о чем она, и ошарашенно смотрел на Риту. Но когда ее расслабленные губы задрожали в улыбке, до него дошло. — Не-ет, совсем не долго. — Саша громко захохотал, схватил ее на руки и внес в дом.
Решетников не знал, где у нее в доме спальня, но ему было все равно. Он увидел диван, положил Риту на него, стащил с нее мокрую синюю блузку и швырнул на пол.
Под блузкой он увидел то, что ему понравилось настолько, что он быстро стащил с себя рубашку и опустился сверху… Ну конечно, она хотела его… Совершенно ясно.
Они лежали не двигаясь несколько минут, словно ждали момента начать то, что должно было случиться между ними…
— Ох, Макушка, Макушечка, — он оторвался от ее губ, — я просто обалдуй.
Она тихо засмеялась.
— Не-ет, у тебя другая кличка.
— Какая? — шепотом спросил он, а язык уже действовал без лишних подсказок, он совершенно вышел из-под контроля, увлеченный собственной игрой. Но помешал ему сам же Решетников. Он опять оторвался от Риты и спросил: — Какая у меня кличка?
— ОВ. Овцебык, — хрипло прозвучал ее голос.
— Слушай, — насторожился он, внезапно этот голос показался ему похожим на… Да конечно, он слышал такой голос. — Не ты ли мне задавала вопрос, что такое ОВ? Не ты ли мне звонила в Нижний?
— А не ты ли послал подальше надоедливого социолога? — Она захихикала.
— Значит, уже тогда ты знала, кто я? То есть… кем я прихожусь Ванечке?
— Нет, тогда еще нет. Не знала, — сказала Рита, распутывая у него на груди густые рыжеватые волосы. — Я просто брала… след.
— Нет, ты не брала след, ты уже взяла его и пасла овцебыка, сама того не зная…
Рита усмехнулась, потому что похожая мысль приходила ей в голову.
Она пасла Сашу Решетникова всю жизнь, не отдавая себе в том отчета.
Они лежали молча, а дождь гулко стучал по металлической крыше. Потом в шум дождя вторгся рокот автомобиля — наверное, парни-строители наконец отогнали свою машину. Рита подумала, что, может, стоило бы выглянуть, но быстро отбросила эту мысль.
— Слушай, ты, садовод, а ты хоть знаешь, что после дождя семя всходит оч-чень дружно? Причем любое…
Рита засмеялась, слегка порозовев, повернулась к нему, погладила отрастающую рыжую бороду.
Слышала, конечно… Но только в том случае, если год выдастся урожайный. И еще это зависит от настроения… сеятеля.
— Настроение у него отличное. — Саша многозначительно хмыкнул. — Овцебыки, чтоб ты знала, очень плодовиты даже не в самый урожайный год… Впрочем, настоящие пастушки об этом хорошо знают, правда?
— Ты прав, овцебык.
— Я рад, моя пастушка. Моя красивая пастушка.
Рита покачала головой.
— Разве ты не знаешь, какая ты красивая?
— Да, сейчас, кажется, уже знаю, — улыбнулась она. — Сейчас мое время, я попала в стиль. Сейчас в моде такие, как я. Но раньше… Мать постоянно твердила: ты некрасивая, ты никому не нужна. Никто никогда не полюбит тебя. У тебя не будет никакой семьи никогда. Никаких детей. — Она печально засмеялась. — Я давно не обижаюсь на нее, она уже ушла с этой земли. Но видишь, она не угадала. Ребенок, к примеру, у меня уже есть.
— У тебя есть и семья.
— Ну, я пока не знаю об этом.
— Но ты не отрицаешь, что я сделал тебе предложение? И, судя по всему, ты его приняла…
— Разве? А по-моему, ты пригласил меня прокатиться в загс.
— Ты так считаешь?
Саша отстранился от Риты, соскочил с дивана и, вытянувшись во весь рост, совершенно обнаженный, повернулся к Рите. Потом, словно догадавшись о своей абсолютной наготе, опустился на одно колено перед диваном и сказал:
— Дорогая Маргарита Макеева, я предлагаю тебе руку и сердце…
Она молча смотрела на мужчину, о котором — что теперь таиться перед собой — не забывала ни на день все эти годы, и медленно кивнула:
— Я принимаю твое предложение, Александр Решетников. — И раскинула руки ему навстречу.
…Когда они проснулись, за окном сияло такое яркое солнце, что Рита даже вздрогнула. Она очень любила солнечные дни, а этот день ей нравился невероятно. Ей хотелось бесконечно смотреть на Сашу Решетникова.
Она засмеялась и почесала ему за ухом.
— Вставай.
— Отстань, не мучай меня, — простонал он. — Дай отдохнуть. Ты меня всю ночь мучила.
— Я его мучила! — с наигранным возмущением воскликнула она. — Тебе не понравилась… эта ночь? — В ее голосе послышалось сожаление.
— Но ведь даже торта тоже можно переесть, — проворчал он.
— Ах, ты еще и переел? — Она сдернула с него одеяло. Потом снова задернула и засмеялась. — Ну ты и обманщик…
Эпилог
Урожайной оказалась, как и следовало ожидать, эта осень. Когда Рита отправилась к врачу, то узнала потрясающую новость: у них с ОВ будет двойня.