Музейная зала представляла собой длинное продолговатое помещение со шкафами вдоль стен, в которых были размещены экспонаты. На прикрепленных к потолку веревках на разной высоте висели птицы. Они сияли ярким оперением, сквозняки слегка раскачивали чучела, и создавалось ощущение, что вот-вот они взмахнут крылами и улетят на просторы Невы. Но нет, не улететь, поводок крепко держал их на привязи.
— Жалко птиц, — сказала Николь.
— Не отвлекайтесь… — прошипел ей в ухо Шамбер.
Она пошла вдоль витрин, рассматривая экспонаты. Чего здесь только не было: застывшие в прыжке обезьяны и горностаи, дивной раскраски бабочки перемежались макетами парусников, с африканскими масками соседствовали древние монеты, тут же лежали огромные перламутровые раковины, привезенные из южных морей. А еще механические инструменты непонятного назначения, страусовые перья и китайские, тончайшего фарфора чашки. Каждый экспонат был снабжен подписью на русском и на латыни.
— Смешно написано. — Она прочитала по-русски. — «Морское диво в спиртусе». Красивый почерк… Интересно, кто это написал… А вот смотрите: «сулемандра в склянице». Я думаю, что это саламандра, дух огня. — Николь засмеялась.
— Сосредоточьтесь, ради бога, — шептал ей в ухо Шамбер. — Я знаю, с каким заданием вы прибыли в Петербург. Ну как, вошли в доверие к Бирону?
— Понятия не имею. Этим занимается аббат Арчелли. У меня другие планы.
— Какие, позвольте полюбопытствовать?
— Об этом рано говорить.
— Надо, чтобы в доверие к Бирону вошли именно вы.
— Почему? — Николь кокетливо надула губы.
— Потому что именно вы со своим умом и обаянием можете узнать то, что не в состоянии узнать Арчелли..
— А что у Бирона надо узнать?
— Об этом мы поговорим после. — Шамбер говорил настолько тихо, что Николь приходилось разбирать отдельные слова по движению губ.
— А вы с какой миссией прибыли в Россию? Тоже войти в доверие к Бирону? — Глаза ее откровенно смеялись.
— В каком-то смысле. Но вообще-то это вас не касается.
— Фи, как грубо…
Дошли до заспиртованных уродцев. Экспонаты одновременно заинтересовали и испугали Николь. Скрюченные тельца, сморщенные личики, зажмуренные глаза, которые так и не увидели свет. Еще ужаснее выглядели препарированные части человеческого тела, в этом было какое-то противоестественное, нечеловеческое бесстыдство.
— Кто такой этот Рюйш? — Николь оторвала глаза от таблички и воззрилась на Шамбера с раздраженным видом. Она не ждала ответа. Ее просто заинтересовала написанная на табличке фамилия мерзавца, который продал России все эти безобразия.
И вдруг из-за спины прошелестел ответ:
— Фредерик Рюйш известный всему миру анатом.
Николь резко повернулась. Рядом с ними стоял бледный молодой человек в темном камзоле с позументами, в очечках; продернутая через наушники несвежая лента завязана на затылке в смешной бант, словом, вид — не от мира сего, весь в науке. Шамбер посмотрел на юношу с ненавистью.
— Он продал нашему государю девятьсот тридцать семь экспонатов, — продолжал молодой человек, застенчиво улыбаясь, — за очень большую сумму.
— Какую же? — строго уточнила Николь.
— Тридцать тысяч гульденов, — вздохнул юноша.
— Мне все это очень не нравится, — Николь обвела рукой витрину с препаратами.
— Женщин это пугает, — с готовностью закивал юноша, — однако Рюйш был великий ученый. Он умел сохранить цвет кожи не только на отдельных препаратах, но и на всех трупах целиком.
Николь слабо охнула. Надо было как-то избавиться от навязчивого молодого человека. Кто он, служитель Кунсткамеры, шпион или просто горожанин, который не обманулся простеньким платьицем Николь, узнал в ней знатную даму и теперь пытался познакомиться, предлагая свои знания в качестве аванса?
— Благодарю вас, — сказала она сухо и решительно направилась прочь, Шамбер поспешил следом. Молодой человек стоял столбом, провожая их грустным взглядом.
— Так на чем мы остановились? — Николь вопросительно посмотрела на Шамбера. — Говорите прямо, что вам от меня надо и где я могу вас найти в случае необходимости?
— Я сам вас найду.
— О! Вы даже от меня готовы скрываться?
— Не в этом дело. Я живу под чужим именем. Дом мой смело можно назвать лачугой. Появление такой дамы, как вы, может привлечь внимание обывателей.
— С каких это пор вы стали бояться обывателей? А это здесь зачем? Какое-то кривое-косое бревно? — воскликнула Николь, глядя на витрину, и тут же за ее спиной отозвался тихий голос:
— Это спил дерева, который стоял на месте Кунсткамеры. Однажды царь Петр плыл вдоль берега и увидел две странно изогнутые сосны. Они так проросли друг в друга, что нельзя было понять, какая ветка какой сосне принадлежит. Царь Петр сказал: мол, я создаю музей необычайностей, так это место можно счесть самым подходящим. Таких уродливых сосен я нигде не видал.
Бледный юноша вполне мог посоревноваться с англичанами в количестве ненужных знаний, которые скапливаются у иных людей в голове.
— Благодарю вас, благодарю, — крикнула Николь в лицо молодому человека. — А теперь оставьте нас в покое.
Спасение можно было найти только на улице.
— Так что вы мне хотели сказать? — спросила Николь у Шамбера, когда они вышли на набережную.
Он внимательно осмотрелся по сторонам и только после этого произнес:
— Вы должны найти в Петербурге одного человека. — Он подумал и добавил: — И войти к нему в доверие.
— И как этого человека зовут?
— Его зовут князь Козловский. Вам должно быть знакомо это имя. Год назад, нет, уже поболе будет, мы вместе с ним ехали из Парижа в Варшаву. Вы мне о нем потом рассказывали. Не смотрите на меня так удивленно. Помните? Ну, на кладбище, когда вскрывали могилу Виктора… Могильщики еще говорили…
— Ничего я не помню, — перебила его Николь, она не могла скрыть своего раздражения.
— Вы же сами мне говорили, что он болтался там где-то рядом.
— Кто?
— Князь Козловский.
— Ничего я вам не говорила. Вы сами все придумали, — отозвалась Николь и подумала: «Что-то слишком часто князь Козловский попадается мне на пути. Ой, не к добру!»
— Ну, хорошо. Пусть придумал. Но послушайте, Николь. — Шамбер редко называл ее по имени, голос его дрогнул, он выглядел искренне взволнованным. — Я не могу приказывать вам. Считайте, что это моя личная просьба, и она не останется не вознагражденной.
— Вот как? — Брови мадам де ля Мот поползли вверх. — И как же вы собираетесь меня вознаграждать?
— Это мы потом обсудим.
Они стояли на причале. Деревянные доски настила были мокрыми от брызг. К уходящим в воду ступеням причалил рябик с резными стойками и богатым пологом, подбитым оранжевым шелком. На корме надрывалась от лая косматая беленькая собачонка. Матрос выпрыгнул первым и изогнулся, протягивая руку невообразимо толстой даме в круглой шляпе и платье из петельчатого синего бархата. Дама, кряхтя и ругаясь, занесла ногу над бортом лодки. В этот момент волна от проплывающего струга качнула рябик. Казалось, дама вот-вот свалится в воду, но, к счастью, она откинулась назад и упала на подушки. Рябик, казалось, присел от неожиданности. Второй матрос бросил весла и кинулся поднимать хозяйку. Собачка совсем зашлась в лае и, исхитрившись, цапнула матроса за руку и тут же отпала с воем.
Дама охала, ругалась и кричала, что больше никогда, никогда не согласится сесть в эту чертову посудину. Видно, пожадничала, дуреха, за проезд по мосту надо было платить, а в рябик ее засунули бесплатно. Вторая попытка выйти на сушу тоже не увенчалась успехом. Вокруг уже собрались зеваки, хохотали и давали советы.
«Если эта старая слониха в третий раз благополучно сойдет на берег, то у нас с князем Матвеем все обойдется, — вдруг подумала Николь и засмеялась. — Что значит — обойдется? А то…» Он простит ей невольную ложь, он не помешает ей исполнить то, ради чего она приехала, он не предаст ее и не убьет.
Толстая матрона опять занесла ногу над бортом лодки.
9
Николь не знала местожительство князя Матвея в Петербурге, об этом как-то не было разговора во время путешествия. Хотя кое-что из его биографии ей было известно. Она знала, например, что у него есть сестра. Специально об этом ничего сказано не было, но когда гуляли в лугах, князь обронил мимоходом, что его сестра очень любит полевые цветы. А на постоялом дворе, где подали простылые щи, он произнес в сердцах:
— Бездельники! Да если бы такие щи подали моей тетке, она бы миску на голову поварихе надела.
— А где живет ваша тетушка? — спросила тогда Николь.
— В Петербурге, — пожал он плечами. — Она бригадирша.
Но даже при скудости этих знаний Николь сообразила, что искать его надо в казармах. Вообще, вопрос был не в том, где его найти. Нужно было определить для себя, стоит ли его искать. Про зашитую в камзол бумагу Николь поняла еще в зарослях на берегу реки, где слуга делал князю перевязку. Полуголый Козловский сиганул в кусты, бросив одежду на землю. А там сыро, лужа. Николь подняла кафтан, чтобы повесить на ветку, и ощупала его просто по привычке. Она успела подумать про князя — красивый, как Адонис, — и шея, и разворот плеч, и смущенное лицо с горящими глазами, поэтому первой мыслью было, что он носит на себе любовное послание какой-нибудь смазливой барышни. Это показалось вполне правдоподобным, ведь всю важную документацию держал в своей суме бдительный Евграф.
Но на постоялом дворе у Николь хватило ума это «любовное послание» вытащить. Она была потрясена его содержанием. Каково это — найти в чужом письме подробное описание собственной персоны. Письмо было без печати, но заклеено. Понятно, князь выполняет какое-то ответственное поручение. Но кто он — случайный курьер или тайный агент?
Неужели этот молодой человек, вежливый, простодушный, как Кандид, умеет так притворяться? Он дарил улыбки, расточал комплименты, а сам тем временем примерял словесный портрет на свою спутницу, вычисляя в уме — она или не она? Если это так, то Николь сунула голову в пасть льва, и только природная предусмотрительность помогла ей избежать огласки, а может быть, и ареста.