Тайный приказ из Парижа в Данциг привезли морем. В письме говорилось, что как только здоровье Шамбера войдет в норму, он должен будет тайно направиться в Россию. Здесь же были оговорены очень выгодные для Шамбера условия, да и деньги на экспедицию были отпущены щедрые.
Шамберу рекомендовалось для поддержания законного короля, то есть для снятия осады с Данцига, ни больше и ни меньше, как ввязать Россию в новую войну: можно со Швецией, а лучше с Турцией. В шифрованной депеше давались кой-какие рекомендации, но в общем-то право выбора действия предоставлялось самому Шамберу.
В Петербурге наш вездесущий герой осмотрелся и выбрал Швецию. Он знал про дружбу Николь со шведским посланником и надеялся использовать ее в своих целях.
Лучший способ заставить государство воевать — обидное, оскорбительное для него убийство. По логике вещей хорошо бы убить русского посланника в Швеции Михайлу Бестужева. Но в этом смысле русские ненадежны. Они жизнью подданных не дорожат. Бучу, конечно, поднимут страшную, будут строчить дипломатические протесты, ноты слать, бить себя в грудь, бряцать оружием, а потом и утихнут. Русские воюют только тогда, когда им выгодно. Другое дело шведы. После Северной войны и Ништадтского мира они почитают себя самой обиженной нацией в мире, им унижение не дает спать спокойно.
Отношения у России и Швеции действительно были сложными. Многих подробностей Шамбер просто не знал, но он их интуитивно чувствовал. А дело обстояло таким образом.
Союзный договор, заключенный между Петром I и Швецией, подходил к концу, и далее, для спокойных отношений двух государств его надо было возобновлять. Но нашлись в Стокгольме силы, которые не желали возобновления этого договора. Вот экстракт из отчета секретной шведской комиссии своему королю: «Россия похитила у нас все наши крепости и защиты, привела нас в нестерпимую зависимость от себя и в такое опасное положение, что и сама столица подвержена ее нападению и угрозам, поэтому справедливо принимать против нее всякие меры, ибо в ней мы имеем сильного и насилующего соседа…» Швеция боялась, что Россия может поступить с ней так же, как с Польшей.
Франция всеми силами добивалась, чтобы договор между Россией и Швецией не был подписан. Флери даже предлагал ежегодную субсидию в пятьсот тысяч, только бы шведы вняли советам Парижа. Тогда-то в Стокгольме и появились две партии: войны и мира.
Шведский король в политическом отношении — ноль. Он твердит, что для объявления войны надобно иметь важные и справедливые причины, а также добрую совесть, чтобы получить Божье благословение. Королева из-за своего решительного характера настроена более патриотично. Но всю политику в Стокгольме осуществляет министр граф Горн. А Горн стоит за союз с Россией.
А кто против этого союза, кто за войну? Конечно, молодежь, гвардейские офицеры и дворянские сынки. Граф Горн не придавал важного значения молодежному движению. Он говорил: «Надо дать им вытрезвиться. Пусть лучше воюют за карточным столом». Но воинственных молодых людей поддерживают многие сенаторы, а более всего знатные дамы. Молодежь не хотела «вытрезвляться». Пили два тоста, которые провозглашали обычно дамы. Одна партия пила тост за войну, другая за мир, а дальше хмельные ссоры и дуэли. Патриоты дарили своим дамам ленты, сложенные в виде шляп, поэтому воинствующая партия получила название «партии шляп».
Противники назывались уничижительно «партией ночных колпаков», и что удивительно, прозвище прижилось, и стало официальным названием — «партия колпаков». Патриотические игры верхушки достигли обывательских домов, солдат, а затем и черни. На всех уровнях пили, обсуждали, а потом дрались. Ушлые ремесленники освоили новый вид товара: активно стали продаваться табакерки в виде шляп, подушечки для иголок той же конфигурации, даже домашняя утварь незаметно приобретала намек на мужскую шляпу.
«Шляпы» говорили: Шведская корона до тех пор не успокоится, пока не будут освобождены отнятые у нас земли. Россия ослаблена войной с Польшей, у нее нелады с Персией. Сейчас самое время предъявить ей свои права. Да, для войны нужны большие субсидии, армия. Но нас поддержат многие государства: Франция, Дания, Турция. Россия — бельмо на глазу у всей Европы.
А мирные «колпаки» твердили свое: Россия блюдет свой интерес, она никогда не отдаст просто так Петербург и флот. Нужно помнить: страна велика, у нее хватит сил вести войну. И Пруссия будет помогать ей. А потом и Англия ввяжется…
При такой обостренной ситуации достаточно малой искры, чтобы все разом вспыхнуло. Шамбер решил: убивать надо шведского посланника Нолькена. Хорошая, твердая кандидатура. Беда только в том, что в будущей трагедии, по замыслу француза, весьма серьезная роль отводилась князю Козловскому. Он должен был стать убийцей со всеми вытекающими отсюда последствиями: пытки, острог, каторга. А может быть, и лишение головы…
Но до тех пор пока Шамбер не получил своих денег, он желал, чтобы голова Козловского была на месте. Николь отводилась роль подсадной утки. Шамбер и без нее узнал о князе массу подробностей. Он сам следил за ним, сгорая от ненависти и злобы. Право слово, если бы не высокая миссия, если бы Франция не доверила ему судьбу народов, он бы тут же, прямо в питейном заведении за карточным столом прикончил бы этого молодца. А можно подкараулить его на улице. Князь часто без дела шляется пешком. И не надо всех этих экивоков, типа, «защищайтесь, сударь!» Нож под ребро, и все дела.
Но тайну денег Козловский мог открыть только Николь, а для этого необходимо, чтобы он в нее влюбился без памяти. Мадам де ля Мот дамочка умная, она все понимает, но чтобы сделать любовника ручным, требуется время. Вот и болтался Шамбер без дела, подсматривая из-за плеча Николь за ворюгой князем. Для успокоения совести он называл все это подготовительной работой.
Все, кажется, было на мази, но вдруг пал Данциг. Вначале Шамбер растерялся — что, конец всем надеждам? Но очень скоро он приободрился — экс-король Лещинский бежал, а его побег еще больше обострил ситуацию. Шифровка из Парижа, привезенная мелким чиновником из русской миссии в Копенгагене (впрочем, неважно, кем именно) подтвердила его домыслы. Игра продолжается!
К этому времени Шамбер уже несколько видоизменил свой план. Он не будет убивать Нолькена. Шведского посланника лучше иметь под рукой, чтобы было кому поднять дипломатический скандал. На роль козла отпущения великолепно подойдет его секретарь. Он вроде бы человек незаметный, но зато родственник графини Делагарди, весьма воинствующей дамы, одной из главных вдохновительниц партии шляп. И хорошо бы, чтобы в кармане убитого секретаря были обнаружены важные, компрометирующие его бумаги. Бумаги надо написать толково, это он умеет.
Убийство произойдет в новом доме Козловского, и сделать это надо до того, как он его купит. Пустующее помещение, вокруг сад и высокий забор. Николь назначит Козловскому свидание, он явится туда в назначенный час, а там его уже будет ждать остывающий труп. О свидетелях надо позаботиться заранее. Вообще эту сцену надо продумать до мелочей. Николь обмолвилась, что Козловский вез какое-то тайное письмо в Петербург, значит, правильно он предположил, что князь русский агент. Жаль только, что он, Шамбер, не вытребовал себе этого письма. Хитрая де ля Мот (наверняка ведь ведет свою игру) уверяла, что уничтожила шпионское послание. Врет, конечно. Надо будет еще раз поговорить с ней на эту тему.
23
Лунный свет… Можно ли представить себе что-нибудь более равнодушное к судьбе людей, а также более им ненужное, чем луна? Свет шлет слабый, по ее милости существуют приливы и отливы, и удивительно, как она, сумеречная, умеет нагонять тоску.
Матвей, сидя на подоконнике и глядя в небо, думал о луне и о Боге. Существует мнение, что если ты надолго задумался о Всевышнем, значит, боишься каких-то страшных событий и даже предчувствуешь смерть. Ничего подобного князь Козловский не испытывал, он думал о жизни. Но по некотором размышлении пришел к заключению, что Бог создал ее совершенно бессмысленной.
Кто таков он есть, князь Матвей? Уже поживший, двадцатисемилетний оболтус, офицер без определенных видов на будущее. Что он получил от жизни и что намерен получить в будущем?
Надо признаться, что офицер он так себе: ни командного голоса, ни подобающей чину твердости. Приказы отдает, а сам в них отнюдь не уверен. Хотя у Ласси тоже негромкий голос, а воевать он умеет. Фельдмаршал Миних только распалять всех горазд, баталии выигрывает не умением, а числом. Ему сколько солдат ни дай, все равно мало. А решает что к чему и затем победу одерживает все равно Ласси.
Армия — еще экзерциции на плацу, бесконечные рапорты, составлять которые Матвей тоже не мастак, и еще куча самых дурацких обязанностей. Под ядрами-то он не трусит, а вот фураж привезти, провиант достать для солдат, обуть всех, дабы уберечь от босоты, это он не любит и не умеет. Так что интендант из него тоже никакой, а без этого в армии нельзя.
Вот Данциг взяли… Без него. Вначале Матвей на этой войне томился от безделья. И один только раз испытал светлый восторг, когда Шотландом овладели. Удивительное это чувство — победа! На извилинах спокойного существования такого восторга нигде не словишь.
Но зато после поражения он испытал другое, не менее сильное чувство. Горы трупов… это не просто вошедшие в обиход слова. Они лежали, как битая птица, как еще не разделанные скотские туши, какой-то страшный замес из живого творения Божия.
Ужас сменился скукой. Это была скука от бессмысленности бытия, когда ничего не хочется, ничего не в радость: и кофе горький, и водка пахнет тухлятиной, и закат над березами паскудный, кровавый, и былые мечтания воспринимаются как кошмарный сон, который хочется забыть поскорее. Тогда Матвей понял, что в бытии нашем все от Бога, и только скука от дьявола.
Далее он жил словно по инерции, куда подтолкнут, туда и покатится. Из этого подлого состояния его вывела Николь — тогда еще девочка с пучком колокольчиков на узкой ладошке, а потом красавица невозможная — мадам де ля Мот.