Ма-Ма всегда оставляла билетики «Бинго» для меня. С новеньким билетиком в руке, подув на удачу на все четыре стороны, я приступала к игре, упиваясь каждым «поскребышем». Я умела растягивать эту игру на полчаса, особенно когда смаковала ее маленькими порциями, отскребая очередной номер, помещая его в таблицу, сдувая золоченую пыль, а затем растягиваясь на диване, чтобы пару минут посмотреть сериал «Семья по-прежнему имеет значение». Я растягивала этот процесс, как будто, если я еще не закончила отскребать все номера, оставался шанс, что я смогу выиграть.
Ма-Ма с самого начала рассказала мне, что есть особое местечко на билетиках «Бинго», где можно поскрести и увидеть, выиграла ли ты, и тогда нет необходимости играть в игру. Но мне это казалось жульничеством, и в любом случае я не понимала, зачем нужно пропускать игру и сужать окошко надежды, что можно стать на сотни долларов богаче. Однако я всегда отскребала это местечко в самом конце игры, просто чтобы убедиться, что я не пропустила по невнимательности свой выигрыш.
Мы с Ма-Ма за все время выигрывали самое большее пять долларов. Осознав, что выиграли, мы пару минут ликовали, разговаривая о том, что когда‑нибудь действительно дойдем до суммы, необходимой для покупки виз.
А потом шли обратно к букмекерской конторе, чтобы вложить свой выигрыш в новые сияющие билетики надежды.
Лето 1998 года знаменовало самую «приобретательную» пору моего американского детства. После окончания школы первой ступени моя мечта сбылась: я завоевала награду местного Лайонс-клуба, к которой прилагался сертификат на 50 долларов для покупок в Barnes & Noble, книжном магазине, к которому я относилась с таким почтением, что редко отваживалась переступать его порог. После церемонии награждения я шла к метро между Ма-Ма и Ба-Ба как в тумане, ощупывая сертификат неловкими пальцами, от которых на бумаге проявлялись влажные пятна. Несмотря на это, я не смогла заставить себя убрать свое сокровище в папку и рюкзак, как советовал Ба-Ба. Если бы я перестала держать его в руках, я перестала бы верить в его реальность, ибо мне и не мечталось, что в один прекрасный день я смогу столько потратить в настоящем книжном магазине.
В следующее воскресенье Ба-Ба повел меня в Barnes & Noble. Зеленые тенты и золотые буквы выделялись на груди этого занимавшего несколько этажей магазина, который горделиво сиял над деревьями Юнион-сквер. Следующие два часа мы бродили по его отделам: я разглядывала заглавия на полках, а Ба-Ба сонно таращился в никуда. В конце каждого этажа мы поднимались по эскалатору на следующий уровень, и мои руки оттягивало куда большее число возможных покупок, чем я могла себе позволить.
Мы пристроились в детском отделе и стали пересматривать выбранные мною книги. Необходимость решения придавливала меня, сутуля мои плечи. С одной стороны (вполне буквально) у меня было несколько книг из серии «Клуба нянь», которые я давным-давно хотела заполучить в личную собственность. Их обложки были сверкающими и гладенькими; их страницы еще плотно прилегали друг к другу, не отмеченные следами вторжения чужих пальцев. С другой стороны я разложила книги нужные, которые рекомендовал мне Ба-Ба: учебное пособие с деревом на обложке и заглавием «Что нужно знать вашему шестикласснику» и издание словаря Merriam-Webster в твердой обложке, который я видела только на особом деревянном пюпитре в библиотеке. Словарь был такой большой, что моя рука начинала дрожать под его весом.
– Цянь-Цянь, – по тону голоса Ба-Ба я поняла, что он уже принял решение, – ты же знаешь, что можешь прийти сюда и читать эти свои «няньские» книжки в любое время.
– Правда?
– Да. Это совсем как библиотека, только домой нельзя брать книги без оплаты.
Я обвела взглядом торговый зал и впервые по-настоящему увидела маленьких белых мальчиков и девочек, сидевших на табуретах, на полу и на коленях у родителей, листая страницы так, будто у них впереди было все время этого мира.
– А я не знала! Я думала, меня выгонят. Но у меня есть пятьдесят долларов – разве мне не следует их потратить?
– Следует, конечно. Но потрать их на что‑то такое, что ты не можешь читать здесь. На то, что тебе нужно иметь дома, – Ба-Ба указал на «нужные книги».
Я замешкалась. Их обложки меня не волновали. Они меня не утешали. От них меня клонило в сон.
– Ты сможешь выучить трудные слова так, что никто не догадается, что ты иммигрантка. Смотри… – он взял словарь, на обрезе которого были отметины для всех букв алфавита, и пролистал его до раздела прямо перед буквой П, – вот, ты можешь найти здесь, например, слово «птица» – и вот раздел, который покажет тебе, что оно означает.
– Но я уже знаю, что значит слово «птица»!
– Да, но подумай о том, сколько всего ты не знаешь! И все эти слова – они здесь, Цянь-Цянь. Весь мир здесь, между этими обложками.
Мне понравилось, как это прозвучало. А больше всего мне понравилось то, что я помогла Ба-Ба поверить, что когда‑нибудь настанет день, когда никто не примет нас за иммигрантов, что для нас в этой стране действительно есть место.
Во зай чжэ ли шэнь дэ. Во и чжи цзю цзай Мэй Го. Я здесь родилась. Я всегда жила в Америке.
– А еще, видишь? – Он постучал кулаком по обложке. – Отличное качество. Этот словарь прослужит тебе до самого колледжа.
Я вспомнила, что говорила Ма-Ма перед тем, как заболела, – что есть некоторые колледжи, где мне не будут задавать лишних вопросов, если я буду достаточно хороша, чтобы поступить. Я не могла позволить себе упустить ни единой возможности. Это решило проблему: я купила словарь, а остаток суммы потратила на учебное пособие, поклявшись себе работать с каждой из этих книг каждый день. Издания «Клуба нянь» я оставила аккуратной стопочкой на столе рядом с нашими стульями. Может быть, я смогу приходить сюда и навещать их. А может быть, они доставят радость кому‑то другому.
Я отошла от кассы, держась за руку Ба-Ба, гордая тем, что подарила ему надежду. Я буду заучивать по пять слов в день, сказала я ему, и не пройдет и года, как я буду знать все слова на свете.
Он улыбнулся, и все, что я могла сделать, чтобы отразить его радость, – это улыбнуться в ответ.
Но, вынося свои покупки из магазина, я уже чувствовала, что увесистые зеленые пакеты не приносят мне никакого счастья. Наоборот, у меня было тяжело на душе. Мрачно. Что ж, напомнила я себе, по крайней мере, я стала на пятьдесят долларов ближе к учебе в колледже.
Я больше ни разу не прикоснулась к этим книгам. До конца нашей жизни в Америке они стояли у моей кровати, напоминая об угасающих мечтах Ба-Ба, связанных со мной.
Мое второе большое приобретение состоялось в конце лета, когда бруклинская жара заставляла нас после ужина выходить на крыльцо, наслаждаясь ветерком, который гнал прочь садившееся солнце. Однажды вечером Ба-Ба пришел домой сквозь городской зной в насквозь мокрой белой рубашке и с лицом, светившимся от гордости. Прежде чем переодеться, он вручил мне какую‑то коробку в негнущемся прозрачном пластиковом пакете.
В грудь мне хлынула надежда: я догадывалась, что это могло быть. Весь учебный год я вожделела тамагочи своих одноклассников, все эти маленькие электронные игрушки разных цветов. В каждой из них жил цифровой птенчик, которого надо было кормить, с которым надо было играть – как с Мэрилин. За лето после четвертого класса и в первые недели пятого тамагочи купили всем моим подружкам. Однажды утром я пришла в школу и обнаружила, что осталась единственной, у кого не было пищащего, зависимого питомца на ладони. У некоторых моих одноклассников таких было по три штуки, все разных цветов. Бо́льшую часть уроков я заглядывала своим друзьям через плечо, забавляясь их ручными птенчиками (на самом деле просто скоплением черных пикселей) и их требованиями. Их нужно было кормить, чистить, с ними нужно было играть, их нужно было дисциплинировать – и все это в пределах нескольких часов. Если на них не обращали внимания, они умирали: однажды такое случилось с цыпленком Ханны Ли целых два раза за день. Мысль об этом заставляла нервничать, и ничего особенно веселого в ней не было, но тамагочи были у всех, и, конечно же, я тоже хотела себе такого. Почти весь пятый класс я ходила, обшаривая взглядом землю, убежденная, что рано или поздно найду игрушку, оброненную каким‑нибудь невнимательным ребенком. Я представляла, как подбираю яйцо, застрявшее между прутьями решетки, оттираю его от пыли и дарю птенчику чистый, любящий дом, полный игр, еды и дисциплины. Когда кто‑то из друзей давал мне подержать своего тамагочи, я воображала, как пускаюсь в бега с этим цыпленком и живу с ним долго и счастливо, пока не выращу из него взрослого петуха с пиксельным гребешком и всем прочим.
Теперь же само время замедлило свой бег, пока я доставала коробку из пакета, врученного мне Ба-Ба, и снова ускорилось, как только я увидела, что это такое. Коробка была прямоугольной, с белыми боковыми стенками. Лицевая ее часть была сделана из прозрачного пластика, и в ее центре было приплюснутое овальное белое яйцо с прикрепленным к нему кольцом для ключей. Белая скорлупа была словно надтреснута в центре, обнажая экран в голубой рамке. В нижней части игрушки выступали три голубые кнопки. Я посмотрела на Ба-Ба.
– Я купил то, что нужно? Я просил яйцо с цыпленком.
Пару месяцев назад Ба-Ба ругал меня за то, что я не смотрю, как положено, в обе стороны, когда перехожу улицу. Я слишком увлеклась поисками бездомного тамагочи, нуждающегося в усыновлении. Пришлось признаться Ба-Ба, что я ищу, подробно рассказав о том, как выглядит и работает эта игрушка. На это Ба-Ба ответил только: «Смотри, куда идешь, Си-Мо-Хоу. Так ты своего цыпленка не получишь».
Я забыла об этом разговоре, как только он завершился, вновь принявшись обшаривать взглядом улицы. Мне даже в голову не приходило, что мы сможем каким‑то образом позволить себе новехонького тамагочи, и даже если смогли бы, мне показалось бы неправильным покупать игрушечного цыпленка вместо более полезной еды для Ма-Ма. К тому же у меня было много других похожих безответных привязанностей в Америке: к примеру, полноразмерная кукла Барби, Ферби