Каменная пещера, покрытая мхом, песком и морской водой, наполнилась световым туманом. Сначала сквозь него я еще видел стены пещеры, как будто это был очередной призрак. Вода просачивалась сквозь него, а сам он не касался земли.
Потом свет приобрел очертания, очертания приняли форму, а форма стала человеком. Его руки стали руками, тело — телом, а лицо — лицом. Лицом Мэйкона.
Я услышал слова мамы. Теперь он с тобой.
Мэйкон открыл глаза и посмотрел на меня. Только ты мог вернуть его.
На нем была та же сгоревшая одежда, что и в ночь, когда он умер. Но кое-что все же изменилось.
Его глаза были зелеными.
Как у Мага.
— Рад видеть вас, мистер Уэйт.
Глава тридцать пятаяДвадцатое июня. Во плоти
— Мэйкон!
Я сдерживался изо всех сил, чтобы не броситься ему на шею. Он же взирал на меня спокойно, стряхивая со своего смокинга куски обгоревшей ткани. А в глазах плескалась тревога. Я привык к блестящим черным глазам Мэйкона Равенвуда — инкуба, глазам, в которых не было ничего, кроме твоего собственного отражения. А сейчас он стоял передо мной, с глазами такого же зеленого цвета, как и у любого Светлого мага. Ридли во все глаза смотрела на него, но не издавала ни звука. Мне нечасто приходилось видеть Ридли, потерявшую дар речи.
— Премного благодарен, мистер Уэйт. Премного благодарен, — Мэйкон покрутил головой из стороны в сторону и размял руки, как будто очнулся после долгого сна.
Я нагнулся и поднял Светоч, валявшийся на грязном песке:
— Я был прав. Все это время вы были заключены в Светоче.
Я вспоминал, сколько раз я держал его в руках и полагался на него в поисках пути. И каким знакомым было исходящее от камня тепло.
У Линка тоже явно были проблемы с осознанием того факта, что Мэйкон жив. Не отдавая себе отчета в своих действиях, он протянул руку, чтобы дотронуться до него. Мэйкон мгновенным движением перехватил руку Линка. Тот дернулся.
— Прошу прощения, мистер Линкольн. Боюсь, мои рефлексы немного… рефлексивны. В последнее время я был лишен общения.
Линк потер руку:
— Зря вы так, мистер Равенвуд. Я просто хотел, ну знаете… Мне показалось, что вы…
— Кто? Морок? Или хмарь, может быть?
Линк поежился:
— Вы мне скажите, сэр.
Мэйкон развел руки:
- Хорошо же, продолжайте. Будьте любезны.
Линк вытягивал ладонь так робко, будто собирался на спор накрыть ею свечу на праздничном торте. Его палец сократил до миллиметра расстояние до изорванного пиджака Мэйкона и замер.
Мэйкон вздохнул, закатив глаза, и приложил ладонь Линка к своей груди:
— Видите? Плоть и кровь. Теперь между нами есть хоть что-то общее, мистер Линкольн.
— Дядя Мэйкон? — Ридли подобралась к нему, наконец-то осмелившись заглянуть ему в лицо. — Это, правда, ты?
Он всмотрелся в ее голубые глаза:
— Ты утратила свои силы.
Она кивнула, и глаза ее наполнились слезами:
— Как и ты.
— Некоторые из них — да, но подозреваю, что приобрел другие, — он потянулся к ее руке, но она отстранилась. — Пока не знаю точно. Я все еще где-то посередине, — он улыбнулся. — Это как стать подростком. Во второй раз.
— Но у тебя зеленые глаза.
Мэйкон покачал головой и скрестил руки:
— Верно. Моя жизнь как инкуба закончилась, но Переход еще не свершился. И хотя глаза у меня цвета глаз Светлых магов, я по-прежнему чувствую внутри себя Тьму. Она еще не окончательно сгинула.
— А я не совершаю Перехода. Я — ничто, Смертная, — последнее слово она произнесла так, будто оно было проклятием, и печаль в ее голосе была неподдельной. — В Порядке вещей для меня больше нет места.
— Ты жива.
— Я этого не ощущаю. Я бессильна.
Мэйкон взвесил сказанное ею в уме, словно пытался определить по ее нынешнему состоянию, где она находилась:
— Ты тоже должна быть в центре Перехода, или же это один из наиболее впечатляющих трюков моей сестры.
Глаза Ридли засияли:
— Это значит, что мои способности могут вернуться?
Мэйкон внимательно посмотрел ей в глаза:
— Думается мне, для этого Сарафина слишком жестока. Я лишь имел в виду, что ты еще не можешь быть полноценной Смертной. Тьма не оставляет нас так легко, как нам бы того хотелось, — Мэйкон неловко притянул ее к груди, и она уткнулась лицом в его пиджак, как будто ей было лет двенадцать. — Нелегко быть Светлой, когда успела побыть Темной. Это уже слишком много, чтобы просить о чем-то бульшем.
Я попытался упорядочить поток вопросов, проносившихся у меня в голове, и остановился на первом:
— Как?
Мэйкон отвернулся от Ридли, его зеленые глаза испепеляли меня вновь обретенным светом:
— Не могли бы вы изъясняться конкретнее, мистер Уэйт? Как так вышло, что я не возлежу в фамильном склепе Равенвудов, рассеянный по полу двадцатью семью тысячами песчинок золы? Как так вышло, что я не гнию под одиноким лимонным деревом в бесславном Саду Его Вечного Покоя? Как так вышло, что я обнаружил себя заключенным в небольшой кристальный шар в вашем испачканном кармане?
— Два.
— Прошу прощения?
— Над вашей могилой растет два лимонных дерева.
— Весьма щедро. Одного было бы достаточно, — устало улыбнулся Мэйкон, что было довольно примечательно, учитывая, что последние четыре месяца он провел в необычной тюрьме размером с яйцо. — Или, быть может, вам интересно, как так вышло, что я умер, а вы живы? Потому что, должен заметить, судя по количеству "как", эту историю ваши соседи по Хлопковому повороту будут обсуждать всю жизнь.
— Только с вами этого не случилось. Я имею в виду, что вы не умерли.
— Вы правы, мистер Уэйт. Во мне и сейчас, и всегда было много жизни. Если можно так сказать.
Лив нерешительно вышла вперед. И хоть она, скорее всего, никогда уже не станет Хранителем, в эту секунду Хранитель в ней требовал ответов.
— Мистер Равенвуд, могу ли я задать вам вопрос, сэр?
Мэйкон чуть склонил голову:
— Кто вы, дорогая? Думается мне, что это ваш голос вызвал меня из Светоча.
Лив покраснела:
— Так и было, сэр. Меня зовут Оливия Дюранд, и я проходила практику у профессора Эшкрофт. До того как… — она замолчала.
— До того, как вы прочли Libertas Ob Lucem?
Лив пристыжено кивнула.
Мэйкон огорчился, но потом улыбнулся ей:
— Значит, вы пожертвовали очень многим, чтобы спасти меня, мисс Оливия Дюранд. Я у вас в долгу, а так как я всегда отдаю долги, для меня будет честью ответить на ваш вопрос. Для начала.
Несмотря на все долгие месяцы, проведенные им в заточении, Мэйкон остался джентльменом.
— Очевидно, что я понимаю, как вы выбрались из Светоча, но как вы оказались в нем? Инкуб не способен заточить себя, к тому же, судя по всему, вы тогда были мертвы.
Лив была права. Он не смог бы сделать это в одиночку. Кто-то помог ему, и я понял, кто это был в тот момент, когда шар выпустил его на свободу.
Это был единственный человек, которого мы оба любили так же сильно, как и Лену, даже после ее смерти.
— Моя мама, — та, которая любила книги и старинные вещи, всякие несоответствия, разные истории, и сложности. Та, которая любила Мэйкона так сильно, что ушла, когда он попросил ее об этом, хотя ей было невыносимо сложно оставить его. Даже если часть ее так никогда и не оставила его. — Ведь это была она?
Мэйкон кивнул:
— Твоя мать была единственной, кто знал о Светоче. Я дал ей его. Любой инкуб убил бы ее, чтобы уничтожить его. Это было нашей с ней тайной, одной из последних.
— Вы видели ее? — я, часто заморгав, посмотрел на море.
Выражение лица Мэйкона изменилось. Я увидел в его глазах боль:
— Да.
— Она выглядит…
Какой? Счастливой? Мертвой? Прежней?
— Красивой, какой и была всегда ваша мама. Прекрасной, как и в тот день, когда она покинула нас.
— Я тоже видел ее, — вспомнив о кладбище Бонавентура, я почувствовал знакомый комок в горле.
— Но как такое возможно? — Лив не бросала ему вызов, она просто не понимала.
Никто из нас не понимал.
Скорбь исказила черты лица Мэйкона. Говорить о моей маме ему было не легче, чем мне.
— Полагаю, что фразу "невозможное возможно" вы станете произносить гораздо чаще, чем обычно, особенно в мире магов. Но если вы согласитесь отправиться со мной в это последнее путешествие, я покажу вам, — он подал одну руку мне, другую протянул Лив.
Ридли шагнула вперед и схватила меня за запястье, с другой стороны Линк, чуть замешкавшись, приковылял к нам, соединив круг.
Мэйкон взглянул на меня, и прежде чем я смог прочесть выражение его лица, воздух вокруг наполнился дымом…
Мэйкон старался держаться, но он терял сознание. Он видел над собой черное небо с оранжевыми всполохами огня. Он не мог видеть, как Хантинг пьет его кровь, но чувствовал зубы своего брата, вонзившиеся ему в плечо. Когда Хантинг насытился, он бросил тело Мэйкона на землю.
Когда Мэйкон вновь открыл глаза, бабушка Лены, Эммалина, стояла на коленях, склонившись над ним. Он чувствовал жар ее силы целителя, растекавшийся по телу. Итан тоже был там. Мэйкон попытался заговорить, но не знал, услышат ли они его. "Найдите Лену", вот что он хотел сказать.
Итан, должно быть, услышал его, потому что он вновь исчез в огне и дыме.
Мальчик был так похож на Амари, такой же упрямый и бесстрашный. Он был также похож на мать — верный и честный, обреченный на разбитое сердце из-за своей любви к Магу. Когда его сознание начало ускользать, он все еще думал о Джейн.
Когда Мэйкон снова открыл глаза, огня не было. Дым, рев пламени и грохот орудий — все исчезло. Он дрейфовал в темноте. И это не было похоже на Путешествие. У этой пустоты была сила. Она затягивала его. А когда он вытянул руку, то увидел, что очертания ее были расплывчатыми, она была полупрозрачной.
Он был мертв.
Лена, видимо, сделала свой выбор. Она выбрала Свет. Даже во тьме, осознавая, какая судьба ждет инкуба в Другом мире, он успокоился. Все было кончено.