Лека замолчал. Подошел к столу. Налил себе полную рюмку «Шартреза» и одним духом махнул ее, словно это была водка.
Машинально опустив глаза, я заметила, что у него стоит. Честно говоря, и на меня его рассказ сильно подействовал…
—Ты сама просила меня рассказать,— сказал Лека, садясь на стул и закуривая одну из только что набитых папирос.
—Ты очень хорошо рассказал. А что было дальше?
—Дальше он мне объяснил, что как только я вошел, он подумал, что со мной все возможно… Но еще не был в этом уверен. Потом, наблюдая за мной, за моими реакциями на Люську, на шуточки и предложения Марика, за тем, как я смотрю на самого Марика, он понял, что я готов ко всему. Больше, чем Марик, с которым он уже год спал. Только я сам об этом еще не знаю…
—Какой он опытный,— невольно заметила я.
—Мы все такие опытные…— усмехнулся Лека.— Ты не представляешь, как нам сложно жить. Вот если идет обыкновенный парень и провожает взглядом каждую смазливую девчонку, то в голове у него постоянно идет отбор. Про од ну он автоматически говорит себе: «Да, неплохо бы…» Про другую: «Да! С такой можно неделю не вставать». Про третью он думает: «А с этой, наверное, возможно и что-то серьезное!» И вдруг встречает четвертую, его внутренний голос вдруг кричит: «Караул!!!» И тогда парень поворачивается и как зачарованный идет за ней, не думая о том, можно это или нет, прилично или неприлично, удастся ему покорить ее или нет… Я это не с потолка взял. Ребята много раз при мне так реагировали на девчат.
А у нас в голове все время происходит колоссальная работа. Допустим, кто-то тебе понравился. Что дальше? А если он обыкновенный? Вот прежде всего и решаешь — свой или не свой? Показалось, что вроде свой… А как проверить? Не подойдешь, не спросишь… Потом засомневаешься — нет, не свой, просто у него манеры такие… Потом решаешь, что все таки свой, а как убедиться? Ведь если ошибешься, можно и по роже получить. А если окажется сволочью и заявит куда следует, то жизни больше не будет… Посадить, если ничего не было, и не посадят, но на заметку поставят. Тогда ходи и оглядывайся… Ну, хорошо, допустим, убедился, что он такой же, как ты, ну и что? А если ты ему не понравишься? И начинается тонкая игра…
—Иван-то с тобой не очень тонко поступил.
—Это все Марик сделал. Он же меня специально для Ивана пригласил.
—Не понимаю,— сказала я,— если они жили тогда с Иваном, как же он мог пригласить тебя?
—Не жили они в твоем смысле,— поморщился Лека.— Просто Марик давал ему за деньги…
—И что же — Марику было все равно, что Иван, с которым они, скажем так, изредка встречаются, будет практически на его глазах спать с другим?
—Абсолютно наплевать! Я же тебе говорил, что он шлюха!
—А Иван? Он знал, что ты приглашен для него?
—Конечно, знал,— невозмутимо ответил Лека.
—Но ведь, если он давал Марику деньги и, судя по всему, немалые, если он долгое время его добивался, значит, он к нему неравнодушен?— не унималась я.
—Иван любил Марика,— спокойно объяснил Лека.
—Так как же он!..— воскликнула я и замолчала. У меня не было слов.
—Он знал, что Марику все равно. И потом влюбленные, даже безнадежно, все равно надеются на чудо… Когда уже окончательно стало ясно, что Марик вульгарно развлекается с Люськой и Ивану уже ждать нечего, он обратил свое внимание на меня, тем более, что я ему очень понравился и внешне и вообще… Хотя по-настоящему любил он только Марика. На этом мы с ним впоследствии и сошлись. Как друзья по несчастью. Ты бы послушала, какими мы словами этого засранца называли, когда собирались вдвоем, как утешали друг друга… А любили только его.
—Послушай, а как же Марик понял, что у Ивана с тобой получится? Что ты свой?
—Он же, в отличие от остальных ребят из нашей компашки, уже имел гомосексуальный опыт и поэтому замечал больше всех остальных… Иван-то у него далеко не первый. Марика ему передали, что называется, из рук в руки. Больше того он давно уже знал, что я к нему неравнодушен. Не просто как к лучшему другу, а так, по-настоящему.
—А это он как узнал?
—Я все время безумно ревновал его. А это, как сама, наверное, знаешь, скрыть нельзя.
—Тогда почему же он не попытался соблазнить тебя сам?
—Он-то ко мне равнодушен до сих пор,— обыденным голосом сказал Лека.
И столько в этой обыденности было тоски, что у меня сдавило горло.
—И потом, если б он первый подошел ко мне,— продолжал Лека,— то значит, проявил бы заинтересованность. Так за что бы я ему платил? Так он думал своими вывихнутыми мозгами, не понимая, что я готов отдать ему все что у меня есть, лишь бы он был человеком. Если б он относился ко мне хотя бы в одну четверть того, как я к нему отношусь… Но это невозможно. Он шлюха от рождения. Да и не деньги для него в этом деле главное…
—А что?
—Не знаю…— пожал плечами Лека.— Развлечение, может быть… Хотя деньги ему, конечно, постоянно нужны. Он ведь к ним относится как к друзьям — бросает направо и налево не считая… Он ничего не бережет…— На его глазах опять мелькнули слезы, но на этот раз он отворачиваться не стал.
—Как же такого можно любить?— тихо спросила я.
—Любовь зла…— горько усмехнулся он.
У меня в глазах тоже защипало, и я, подойдя к нему, при жала его голову к своему животу и стала поглаживать его по модно подстриженному затылку:
—Ах ты мой бедный, мой несчастный, мой сладкий ежичек… И у тебя ни одной женщины так и не было?
Он помотал головой и потерся носом о мой живот.
И тут мне в голову влетела мысль, стремительно и нежданно, как шальная пуля в форточку. «Я должна его спасти!— пронеслось в моей голове. И с визгом зарикошетило по углам: он ведь не пробовал женщины!.. А если б не Иван? Ему не нравились! Ну и что? Не все нравятся! Никто из-за этого не стреляется… Он сам накрутил себя, что стал бояться женщин. А я ему нравлюсь! Мне он доверяет. Пусть пока не хочет! Захочет! Неужели я не сумею его возбудить! А если получится? Раз, другой… Не обязательно со мной… Я же не для себя. Просто жалко, что человек пропадает. Ведь если не я, то кто? Ведь он от любой убежит. А тут сидит, уткнулся, как котенок мордочкой… Пригрелся… А если вот так потихоньку…»
Все это пронеслось в голове в долю секунды. Не переставая приговаривать всякие ласковые глупости, я опустила руку пониже и стала гладить его по плечам, по спине, потом залезла к нему за ворот рубашки…
Я твердо знала, что делаю это для его будущего счастья, для семьи, детей, для нормальной жизни…
И у меня все получилось. Я не буду тут расписывать, чего мне это стоило и к каким уловкам и ухищрениям пришлось прибегать. Я думаю, помогло и то, что он был слегка пьян от коньяка и «Шартреза», и то, что он сам завелся от своих воспоминаний, и то, что я действительно ему нравилась, пусть даже чисто эстетически, но так или иначе, все случилось и было хорошо, даже превосходно.
Тело у него оказалось прекрасным, как у молодого греческого бога. Стройное, совершенной формы, вполне мужское, но без этой грубой мускулатуры. Кожа была изумительна. Он оказался дивным любовником — нежным, чутким, трогательным в своем постоянном удивлении.
Утром, едва проснувшись, он позвонил Марику и долго выяснял с ним отношения. Я вышла из комнаты и даже не стала спрашивать его ни о чем. Он тоже не стал мне ничего объяснять. Все было ясно и так.
Эта ночь была единственной за все время нашей с ним дружбы. А дружим мы и сейчас. У него все хорошо. Его пластиночный бизнес принес в наше время неожиданные плоды. Теперь он один из самых крупных продюсеров в мире шоу-бизнеса. Ворочает невообразимо громадными деньгами. Просто настоящий воротила. Его имя знает вся страна. Времени у него не так уж и много, поэтому мы видимся довольно редко. Но приезжает он всегда на длиннющем «линкольне», и его телохранители несут за ним корзины цветов и шампанского.
Приезжает он каждый раз с новым красавцем. С Мари ком он давно порвал. Так что спасти мне его не удалось, о чем ни он, ни я ни капли не жалеем и любим пошутить на эту тему, повспоминать о том, как я бросалась на пулемет и словно Жанна д'Арк всходила на костер во имя нормальной любви. А когда он мне звонит, то представляется все время одинаково:
—Алло! Киска? Это твой сладкий ежик тебе звонит…
Конечно, у него есть и машины, и дома, и яхты, но дарить он мне их не собирается, хотя в тот же день моего шестидесятилетия он подарил мне сережки ничуть не хуже колечка, которое я получила с таинственным письмом.
Не вспомнить я его не могла, так как с Академиком по знакомил меня он. И мне все равно пришлось бы объяснять некоторые моменты, необъяснимые, если не знать того, что я только что рассказала…
Семнадцатый(1957–1958гг.)
Через три дня после той глупой ночи, в четверг ровно в шесть часов вечера мне в дверь позвонил крепыш-охранник Академика.
Я уже была готова. Специально к этому вечеру я сшила черный элегантный костюмчик. Прямая облегающая юбка с небольшим разрезом сзади, и очень сильно приталенный, подчеркивающий фигуру короткий пиджачок с закругленными полами. Придумывая фасон, я почему-то вспомнила Нику, которая на защиту диссертации сшила себе безупречно строгого фасона костюм из кричаще-красной ткани. Я решила поступить наоборот.
К этому костюму я надела тонкую батистовую блузку с закругленным же воротничком и черный шелковый галстук в мельчайший белый горошек. Узел галстука я украсила дедушкиной жемчужной булавкой.
Накинув на плечи свое любимое габардиновое пальто с широким и сильно удлиненным шалевым воротником, я вышла вслед за охранником.
Перед нашим подъездом стоял сверкающий черный ЗиМ, стекла которого были задрапированы серой материей. Охранник предупредительно открыл передо мной заднюю дверцу. В полумраке салона я разглядела Леку. На нем было шикарное верблюжье пальто с огромными плечами и длинный белый шарф. Когда я села рядом с ним и машина тронулась, он сказал мне вполголоса, так, чтобы не слышал шофер: