И тут по его благородному возмущению я начала догадываться, что он звонит не просто так, чтобы склеить девочку на вечер… Я пригласила его немедленно зайти ко мне.
Гера привез мне письмо от Принца. Я угостила его кофе и не могла дождаться, пока он уйдет. При нем я читать не могла. Наконец он попрощался, я закрыла за ним дверь и распечатала конверт.
Письмо было помечено четырнадцатым октября. Стало быть, он написал его буквально на другой день по приезде. Я это поняла, правда, только на третьем прочтении письма.
Боже мой! Какое это было письмо! Он подробно описал, как мучился в своем купе, которое он, разумеется, занимал один, так как у него было слишком много вещей, как он не сомкнул глаз ни в первую ночь, ни во вторую, уже в Европе… Там были такие слова о любви, что у меня внутри стало тепло, как после стакана водки натощак (такое однажды было со мной), и даже слегка закружилась голова…
Потом шло нечто более существенное. То, что позволило мне глубоко вздохнуть первый раз за последнее время. Он писал о своих планах. О том, что мама сейчас лежит в очень хорошей клинике и есть надежда если не на полное выздоровление, то на то, что положение стабилизируется, и это позволит ему месяца через два снова приехать в СССР, и тогда мы сможем пожениться… Если, конечно, я не буду возражать.
—Я не буду возражать!— прошептала я и начала читать сначала… И еще раз. И еще… И еще… И еще несколько раз до возникновения его голоса, до ощущения его рук на своей коже.
Радость, внезапная надежда, любовь переполнили меня и требовали немедленного выхода. Я позвонила Татьяне и прочитала ей некоторые куски письма по телефону.
—И это все?— подозрительно спросила Татьяна.
—Нет… Там еще много…
—А чего же ты то не читаешь?
—Это я читать не могу,— сказала я и покраснела от удовольствия.
—Да ладно, Маня, мне-то можно. Я же твое второе я. Между прочим, и третье и четвертое тоже…
—Нет,— сказала я, закрывая глаза от счастья,— приходи, сама прочтешь, а я это вслух произнести не могу…
—Может, тогда и мне нельзя читать?— испугалась она.
—Можно,— сказала я. И села за ответное письмо. Но начать я его в тот день не смогла. Слишком много слов стремились из меня вырваться одновременно…
Письма от него приходили через каждые два-три дня.
Накал страстей в них повышался от письма к письму.
Разумеется, он тоже видел на вокзале своих «топтунов». И даже попрощался с ними, приподняв шляпу и раскланявшись, когда они вышли из своей «Волги». Он хотел было по дарить им что-то, но Гера убедил его не будить лихо, пока оно тихо…
Конечно, они не могли не видеть наших прощальных объятий, и потому Принц в каждом письме спрашивал у меня, не беспокоят ли меня наши общие «друзья»?
Я и сама думала об этом и ждала, что Николай Николаевич как-нибудь проявится, но он молчал. Из этого можно было сделать два вывода. Или он успокоился, или копил информацию и злобу. Надеяться на то, что он не в курсе дела, было нелепо.
Гера начал шутить, что он рассчитывал на легкую дружескую услугу, а это оказалось тяжелой работой, и поэтому пора назначить ему зарплату. Я согласилась и сшила ему две пары модных узеньких брюк. Ширина брючины у официальной пары была двадцать сантиметров, а у другой — он ее называл «кобеляжной» — восемнадцать.
Потом в одном из писем внезапно возникла дата его при езда. Пока приблизительная — «на Рождество». Потом, в следующем письме, конкретная,— 21 декабря.
Я стала считать дни, как считает их отсидевший пятнадцать лет заключенный, когда ему остается всего полтора месяца до выхода на свободу. Моих дней до счастья было 42.
Принц просил меня проконсультироваться у опытных адвокатов, чтобы не было никаких накладок во время его краткосрочного приезда. Он попросил узнать, как можно будет переправить через границу те вещи и книги, с которыми я не захочу расстаться.
Я была рада этим поручениям. Мне нужно было чем-то заняться, чтобы не сидеть и не смотреть на календарь.
Через «сырную» команду Певца, которую я продолжала обшивать, несмотря на все переживания, я познакомилась с известным в то время адвокатом Иосифом Борисовичем Братманом, специалистом по гражданским и бракоразводным делам.
Мы встретились у меня дома, так как в консультации для нашего разговора обстановка была мало подходящая.
Это был невысокий, плотный, с красивыми седыми баками человек лет пятидесяти. Он носил очки в тонкой золотой оправе и во время разговора не выпускал из рук слег ка потертый портфель из тисненой под крокодиловую кожи. Со дна его быстрых и внимательных светлых глаз, когда он забывался, всплывала печаль, слегка приперченная цинизмом.
Когда я ему коротко изложила суть моего вопроса, он внимательно вгляделся в мое лицо и, думая о чем-то своем, машинально проговорил:
—Мария, Мария… А как вас по батюшке величать?
—Мария Львовна.
—Вот как,— удовлетворенно сказал он.— А чем занимается ваш батюшка?
—Занимался…— поправила его я.— Он был главврач Кремлевской больницы…— сказала я.— Его посадили по «делу врачей»…
—Понимаю,— сочувственно кивнул Братман.— А как была его фамилия?
—Грингауз,— сказала я и зачем-то прибавила: — Мама звала его сокращенно Грин…
—Я так и думал,— сказал Братман.— Кровь чувствуется. Хотя на первый взгляд не скажешь… А как ваша фамилия?
Я назвала свою фамилию, которая была у меня мамина, бабушкина, на самом деле дедушкина.
—Это, с одной стороны, хорошо…— задумчиво сказал Братман.— А с другой стороны… Ваш жених еврей?
—Нет…— удивилась я.
—А с другой стороны плохо,— закончил свою предыдущую мысль Братман.— Будь он еврей, было бы тяжелее вообще, но некоторые частные проблемы снимались бы. Но на нет и туда нет и сюда нет…— он довольно хохотнул собственной шутке.
Я не стала объяснять, что мой папа только наполовину еврей. Не хотела его разочаровывать.
Братман подробно рассказал, какие понадобятся доку менты для регистрации нашего брака и для моего выезда из СССР на постоянное место жительства в капиталистическую (хоть и дружественную к СССР) страну. Предупредил, какие сложности могут возникнуть.
—С того момента как вы подадите заявление в загс, будь те готовы к самым неожиданным осложнениям,— понизив голос и округлив глаза, сказал он.— А как только подадите заявление на выезд, эти осложнения все сразу и возникнут… Мне говорили, что вы работаете по патенту?
—Да.
—Патент у вас заберут,— твердо пообещал он.— Так что советую отложить на этот черный день немножко денег. Вы комсомолка?
—Да.
—Очень плохо,— нахмурился Братман.— Учитесь?
—В будущем году в марте должна кончить институт.
—Какой?
—Иностранных языков.
—Вы понимаете, что никто вам не даст его закончить?
—Язык я и без того знаю, а диплом… Плевать.
—Совсем не плевать!— возмутился Братман.— Диплом — это очень важно! Очень! Вы потом это поймете! А кто по профессии ваш жених?
—По профессии…— Я замялась.— Даже не знаю… Здесь он работал корреспондентом (я назвала газету). Раньше был автогонщиком, еще раньше путешествовал и писал туристский справочник, был председателем клуба любителей игры в поло. Профессионально занимается лошадьми…
—Странный образ жизни у вашего жениха…— задумчиво сказал Братман и изучающе посмотрел на меня.— А вы уверены, что он может заработать на жизнь?
—Думаю, что с голоду мы не помрем,— с тайной гордостью улыбнулась я,— вообще-то он принц…
—В каком смысле?— Братман поднял брови выше очков.
—В самом прямом. В генеалогическом.
—То есть как принц?
—Обычный принц крови. Член царствующей фамилии (я назвала ее), по-моему, далеко не бедный человек. Работает из чистого интереса.
—Что же вы мне голову морочите, дорогая Мария Львовна? Если он на самом деле принц, то вопрос будет решаться совершенно на другом уровне. Хотя…— он почесал мизинцем затылок.— Хотя кто их разберет, что у них в данную минуту на уме. Политические интересы — самые запутанные и скрытые интересы в мире. Может, им выгоднее, наоборот, помешать, прибегнуть к шантажу… В общем, Мария Львовна, легкой жизни не ждите.
—Я и не жду,— сказала я.
—Одно только хорошо, что никого из родных у вас нет, ни на кого они не смогут оказать давление…
—Да, с родными, можно сказать, повезло…— усмехнулась я.
Когда он уже оделся и совсем собрался уходить, я, жутко смущаясь,— терпеть не могу этих разговоров — спросила, покраснев при этом:
—Простите, Иосиф Борисович, сколько я вам должна?
—Ох, девочка, не все измеряется деньгами. Меня хорошие люди по-дружески попросили — я пришел. Мне было приятно с вами познакомиться. При чем здесь деньги? Может, когда и встретимся? Может, на свадьбу пригласите посмотреть на живого принца?
—Конечно,— зарделась от удовольствия я.— Считайте, что уже пригласила. Только бы она была, эта свадьба.
—А куда он денется?!— воскликнул Братман.— Да я бы за такой невестой на край света приехал бы, не то что в Москву… Кстати, Машенька…— Он снова понизил голос и почему то оглянулся на дверь.— Мне говорили, что вы замечательная портниха и понимаете в стильных вещах. У меня есть одна…— Он на секунду запнулся, подбирая слово,— одна дальняя родственница… Она из провинции, а здесь учится на юрфаке МГУ. Ее зовут Оля. Я ее немножко, по-родственному, опекаю… Она славная девочка и очень хорошенькая, но совершенно не чувствует современного стиля… Если вы позволите, я пришлю ее к вам на выучку… Сошьете ей что-нибудь, присоветуете… Насчет денег не беспокойтесь, сколько нужно, столько и заплатим… Просто ей самой еще трудно ориентироваться…— с виноватой улыбкой закончил он.
—Я буду рада вам помочь,— сказала я.
—А я — вам,— серьезно ответил он,— хотя лучше будет, если моя помощь вам в этом деле больше не понадобится.
К приезду Принца я решила пошить себе новый костюм чик, который на первый взгляд смотрелся бы как его любимый черный, но был совершенно другой. Такой же облегающий, но другого фасона и совершенно из другого материла. Для этого я прикупила темно-синюю английскую шерсть с красной редкой полоской. Из этого же материала сделала и галстук.