– Ну да, я думала, ты мне угрожаешь.
Броэм провел рукой по губам и подбородку.
– Я не хотел, чтобы это так выглядело.
Я не знала, что и думать. Голова болела. Теперь я не была уверена, насколько мое поведение по отношению к нему было справедливым. Мои щеки вспыхнули, когда я это поняла.
– Думаю, произошло недопонимание, – мягко ответила я.
Мы шли в полной тишине, пока я пыталась прокрутить в голове сцены из нашего общения, чтобы разобраться во всем.
– Прости, что меня не оказалось рядом сегодня, – сказала я. – Думаю, что была немного возмущена, так как думала, что меня вынудили поехать, а потом все пошло под откос и… – Я замолчала, когда комок встал в горле.
– Эй, что случилось? – Его голос стал поразительно ласковым, учитывая, что он имел полное право сердиться на меня.
Я пренебрежительно махнула рукой.
– Не хочу сейчас об этом говорить. Просто… просто тяжелый день. Прости.
Пока я пыталась сделать глубокий вдох, чтобы собраться, Броэм не сводил с меня глаз.
– Да, мой день тоже не вошел в пятерку лучших. Думаю, лучше поехать домой. Меня уже достало это место.
Но я все-таки не была уверена, что поверила ему. Если я права насчет того, что у Броэма тревожный тип привязанности, то, когда он замыкался, он в действительности хотел, чтобы кто-то помог ему снова открыться. Если он отталкивал людей, то лишь потому, что хотел внимания.
К счастью, Ориэлла прекрасно научила меня, что делать в таких ситуациях. А я учила этому других.
– Честно говоря, – сказала я, – все, чего мне хочется, – поесть фастфуд, побывать на других аттракционах и не беспокоиться обо всем этом дерьме хотя бы час.
– Так давай сделаем это.
Я посмотрела на Эйнсли. Ни я, ни Броэм уже не интересовали ее. Она зависла в телефоне, облокотившись на мусорное ведро.
– Было бы здорово, но Эйнсли хотела поехать домой.
– О, – Броэм раскачивался взад-вперед, как будто что-то обдумывал. Затем он вяло пожал плечами. – Если Эйнсли хочет поехать домой сейчас, я подкину тебя до дома.
Мое лицо расплылось в улыбке.
Сорок минут спустя мы с Броэмом сидели друг против друга в кабинке колеса обозрения, это было то, что мне следовало сделать, когда я пришла в Диснейленд. Также колесо обозрения – или Колесо Микки, как мы с Эйнсли называли его в детстве – идеальная вещь, чтобы отвлечься, потому что оно не выглядело как обычное колесо обозрения, а больше походило на захватывающий аттракцион, замаскированный под спокойный и непритязательный. Таким он и был, когда ты выбирал одну из движущихся кабинок. А потом ты плавно поднимался вверх, смотря свысока на мерцающие огни и толпы людей, но кабинка неожиданно скользила на несколько метров вниз, качаясь в свободном падении, так что казалось, ты разобьешься насмерть.
Похоже, Броэм никогда не катался на Колесе Микки раньше, потому что момент с неожиданным падением застал его врасплох. Когда мы первый раз соскользнули, он завопил так, будто его столкнули с крыши. Как только кабинка перестала раскачиваться или, по крайней мере, перестала раскачиваться так сильно, он повернулся ко мне с осуждающим взглядом, словно я его обманула.
– Тебе не понравилось? – спросила я сквозь смех.
Он перевел дыхание, вжался в угол и расставил руки так, чтобы держаться за стены, пока мы раскачивались.
– Это небезопасно, это небезопасно, я хочу выйти отсюда.
– Это Диснейленд, и он безопасен.
– Люди умирали здесь!
– Скажи погромче, думаю, не все дети тебя услышали.
– Могу я сойти или уже поздно?
– Боюсь, что уже поздно. Но ты привыкнешь к раскачиваниям, обещаю.
Взгляд у него был подозрительным. Медленно, но верно он понимал, что я права. К нашей третьей схватке с гравитацией Броэм уже не издал ни единого звука. Он был достаточно спокоен, чтобы вернуться к нашему разговору.
– Итак. Помнишь, сегодня утром ты сказала, что молчание – один из видов эмоционального насилия? – спросил он. – На мой взгляд, это все достаточно сложно.
Я улыбнулась, смахивая с глаз выбившуюся прядь волос.
– Может, не настолько сложно.
Произнося это, он с высоты осматривал парк.
– Хотя, может, так оно и есть. Не знаю, кто ошибся, я или Вайнона. Но иногда – на самом деле почти всегда – я чувствовал, что она отдаляется. Я изо все сил пытался не психовать, но знал: она думала, что я навязчив. Последнее, чего я хотел бы, так это заставить ее отдалиться еще сильнее, но, казалось, что бы я ни делал, она все равно все меньше общалась со мной, пока не стала игнорировать целыми днями. Однажды такое длилось две недели. Как будто меня вообще не существовало, понимаешь? И тогда все стало ухудшаться, я останавливал себя, чтобы не писать ей, убеждая себя, что она хочет бросить меня, но потом придумал хорошую причину, чтобы позвонить и написать, но она проигнорировала это. А теперь я виню себя, что проявил инициативу и вторгся в ее личное пространство. Я просто никогда не знал, что делать. И все вокруг говорили: расслабься, она не обязана уделять тебе каждую секунду своего времени, она не твоя собственность. И я отвечал, что, клянусь, я не пытаюсь никем обладать, просто… разве это не нормально – хотеть общаться со своей девушкой хотя бы раз в одну-две недели?
Наша кабинка снова дернулась, а руки Броэма впились в металлическую сетку. Я попыталсь сдержать радостный смех от ощущения свободного падения. С одной стороны, это был серьезный разговор. А с другой – не моя вина, что Броэм поднял такую серьезную тему, катаясь на аттракционе в парке развлечений.
Когда дыхание Броэма пришло в норму, а кабинка выровнялась, он продолжил:
– После каждого возвращения она делала вид, что ничего не произошло, и говорила, что просто была занята. С одной стороны, я ненавижу себя за то, что был таким требовательным, когда она пыталась жить своей жизнью. Но потом я стал задумываться, насколько сильно я ее заботил, если она не могла найти и тридцати секунд за две недели каникул, чтобы ответить на сообщение.
Произнося последние слова, он взглянул на меня. Облизнул губы и пожал плечами. Он определенно ждал совета.
– Не похоже, что она хотела быть жестокой, когда так себя вела, – начала я. – Это же не было последствием ссоры или попыткой заставить тебя уступить в какой-то ситуации, верно?
Тень улыбки показалась на лице Броэма.
– Нет, конечно, – ответил он. – Она не сделала ничего плохого. И я никогда так не думал. Я знаю, что был требовательным, и совершенно нормально уделять время себе. Она ничего не должна…
– Ну, – перебила я. – Не совсем. Потому что на самом деле вполне нормально просить общения от своей девушки.
По его виду можно было подумать, будто я сказала, что океан сделан из горячего шоколада, а травинки – из перечной карамели.
– Конечно, она имеет право быть занятой, но, когда ты в отношениях с кем-то, ты подписываешься уважать его. Она могла сказать, что дела идут не очень. Она могла сообщить, когда все уже наладилось. Ты знаешь, что в западном менталитете очень ценится независимость. Нельзя сказать, что ты ужасный человек, если тебе необходима близость. Ты не был навязчивым и никого не обидел. Просто твои потребности не удовлетворялись.
Он вцепился в край сиденья побелевшими пальцами. Интересно, заметил ли он это?
– Она не плохой человек.
– Я знаю. Как и ты.
Внезапно его взгляд стал стеклянным, а губы сжались. Казалось, что-то из сказанного мной задело его за живое. Интересно, часто ли Александр Броэм такое слышал? «Ты – не плохой человек.»
Броэм находился в замешательстве. Казалось странным, что парень, который вел себя с такой уверенностью, заявляя, что он достойный и привлекательный, устрашающий и знающий все о флирте, теперь может быть ранимым и неуверенным.
Он откинул голову назад и глубоко вздохнул, как будто пытался втянуть эмоции обратно.
– Так, и что мне теперь делать, учитель?
У нас был лишь один выход.
– Ну, тебе остается только прочувствовать это.
Он поднял бровь.
– Прочувствовать?
– Просто высвободи это. – Я подняла руки вверх. – Скажи: «К черту этот отстой». Потому что это так. Это отстой, отстой, отстооой.
Он уставился на меня.
– Ты хочешь, чтобы я прокричал: «На хрен этот отстой» посреди Диснейленда? Самого счастливого места на земле?
Ему не обязательно было так говорить.
Рядом с нами набрали высоту огромные американские горки, и люди в вагончике испустили душераздирающие крики, мчась навстречу своей гибели в самом счастливом месте на земле. Мы оставались достаточно высоко, и ветер уносил наши слова, как только они слетали с губ, заставляя нас кричать, чтобы расслышать друг друга. Как бы странно это ни было, но наше общение казалось настолько личным, насколько возможно в таком месте.
– Здесь слишком много кричащих людей, чтобы кто-то мог расслышать тебя. Не тяни резину. Давай!
Броэм осмотрелся – в воздухе, я бы добавила – и поежился.
– Отстой, – промямлил он.
– Отстой! – выкрикнула я, вложив все негативные чувства и эмоции из-за того, что сегодня у меня забрали Брук и появилась Рей, из-за полнейшей неспособности наладить собственную личную жизнь.
– Отстой, – произнес Броэм чуть громче на этот раз.
– ОТСТОЙ! – прокричала я, вставая на ноги. Кабинка выбрала именно этот момент, чтобы пошатнуться и скатиться вниз, и я закричала, будто меня резали.
– О БОЖЕ, НЕТ, ПОМОГИТЕ! – завопила я, хватаясь за поручни у двери. Меня отбросило на сиденье, и я свалилась так, что неуклюже распласталась на скамье. Казалось, я ушибла ягодицы и, возможно, часть спины, врезавшись в кабинку.
– Эй! – Броэм поднялся, протянув мне руки, лицо его искажал ужас, но я отмахнулась от него, смеясь так сильно, что свалилась с сиденья и упала на пол, пока кабинка яростно раскачивалась.
– ОТСТОЙ! – прокричала я снова, в этот раз направляя свой крик в потолок.
Броэм сел и покачал головой, к моему удивлению, выдавив улыбку. Настоящую улыбку. Казалось, я первый человек, увидевший это чудо. Я была так поражена, будто мой собственный ребенок делал первые шаги.