Господи, какая милость с его стороны. Я отпрыгнула назад, пока он выбирался из бассейна, и старалась не смотреть на капли воды, стекающие по его торсу, пробегающие по гладкому изгибу мышц на его мускулистой спине.
Броэм схватил полотенце и, прежде чем накинуть его на плечи, растер тело. Если он всегда так вытирается, неудивительно, что его одежда была такой мокрой, когда я впервые встретила его.
– Как дела?
Я стала говорить тише. Лишняя мера предосторожности, учитывая, что я была совершенно уверена – парень, плавающий на другом конце бассейна, не мог подслушать наш разговор под водой.
– Прости за тот день.
Лицо Броэма сохраняло безэмоциональность.
– Тебе не за что извиняться.
Он замолчал, и через секунду я поняла, что он ждет, скажу ли я еще что-то. Справедливо. В конце концов, я должна признаться, что хочу быть с ним.
Но вместо того, чтобы говорить, я стояла как вкопанная.
Броэм смотрел на меня, и мельчайшая искорка надежды или ожидания промелькнула на его лице, а слова покинули меня. Как будто ты готовишься выступить перед огромной аудиторией и волнуешься у микрофона. Я не имела ни малейшего понятия, откуда мог взяться этот страх. Все, что я понимала, – меня полностью парализовало.
Лицо Броэма вновь стало каменным, и он откашлялся, прежде чем приглушенно заговорить.
– Просто… чтобы убедиться, что мы понимаем друг друга… Тот день был странным, но не думаю, что это имело какое-то значение для каждого из нас, да?
Значит, тогда на его лице не промелькнула надежда. Я видела то, что хотела видеть. Я кивнула так резко и воодушевленно, как только могла, молясь, чтобы мое лицо не выдало замешательства.
– Да.
– Окей, хорошо. Потому что, эм… Вай пригласила меня пойти с ней на выпускной. Как ее парня. И я хотел убедиться, что это не будет странным. – Броэм всматривался в мое лицо.
Вай.
С каких пор он называет ее Вай?
И когда он успел сесть в поезд Вай?
Странно, запутанно…
– Вовсе нет, – пискнула я, сделав гримасу, которая, как я надеялась, выражала довольную улыбку. Потому что я радовалась за него.
Я помогла ему, и он получил то, чего хотел. Я не собиралась ставить себя в неловкое положение, признавшись, что думала, будто тот день что-то значил. «Зачем ты поцеловал меня, если все еще хочешь быть с ней?» – хотела я спросить. Но уже знала ответ. Знала. Я была отвлекающим фактором. Я была заменой. Я знала, что он чувствовал к Вайноне. Не стоит удивляться?
Я пыталась найти способ сменить тему, чтобы подтвердить, что между нами все в порядке и мы не сломали что-то важное. Но Броэм отложил полотенце и нетерпеливо повернулся к бассейну. Он не был в настроении общаться. Так что вместо этого я сказала:
– Я оставлю тебя.
Он кивнул.
– Хорошо. Увидимся. И еще раз спасибо.
Еще раз спасибо.
Еще раз спасибо.
Больше мне ничего не оставалось, как пригнуть голову, засунуть сжатые в кулаки руки в карманы и вернуться к маме.
Следующие две недели у меня была своего рода депрессия.
Даже несмотря на то, что мы с Брук тусовались чаще, чем до появления Рей, наши разговоры стали вялыми. Мы не говорили о Броэме, и каждое упоминание о Рей сопровождалось бурными эмоциями Брук, а меня разрывало от чувства вины, поэтому мы избегали таких разговоров.
По правде, чувство вины накрывало меня несколько раз в день. Становилось все тяжелее смотреть в глаза Брук и притворяться, будто я не имею никакого отношения к ее душевной боли. Я разрушила отношения между мной и Броэмом и знала, что должна рассказать Брук, как с ней поступила, но я не вынесу, если наши отношения также разрушатся, поэтому я продолжала день за днем откладывать разговор. Я убеждала себя, что сейчас неподходящее время, но, честно говоря, в основном потому, что не хотела, чтобы она знала, какой я ужасный человек, совершавший отвратительные поступки.
Я не хотела так думать. Я представлялась себе героем, хорошим человеком. Я всегда была героем. Славной (разве нет?), и изо всех сил старалась поступать правильно (обычно). Но ты не считаешься хорошим человеком лишь потому, что хочешь этого. Ты – хороший человек, если делаешь хорошее. А я совершила нечто плохое по отношению к тем, о ком должна была заботиться больше всех.
Вдобавок к моему рукотворному чистилищу каждый раз, когда я ловила мимолетный взгляд Броэма, я чувствовала себя так, словно меня ударило током. Броэм старался держаться вместе с Хантером, Люком и Финном в коридорах. Между уроками он с серьезным лицом бегал за учителями, чтобы что-то выяснить. Сгребал книги из шкафчика, утопая в своих мыслях.
Он никогда не смотрел на меня. Словно я была невидимой. Декор, украшающий коридоры, сливающийся с темно-синей формой.
Однажды даже мама заметила мое подавленное настроение, когда подвозила домой из школы. Я не хотела вываливать на нее все, потому что она каждый день сталкивалась со школьными драмами. Последнее, что ей требовалось, – чтобы я взваливала на нее еще больший груз. Но, честно говоря, я и не думала, что она заметит, обычно так не происходило, поэтому не стала притворяться.
– У меня все в порядке, правда, – возразила я, когда она начала давить на меня, но все, что она сделала, – это вскинула брови.
– Я носила тебя под сердцем девять месяцев, вырастила тебя. Я живу с тобой почти семнадцать лет. И ты действительно думаешь, что я не могу понять, когда все в порядке, а когда нет?
В ответ я свернулась калачиком, закинув ноги на сиденье и сжав руки. Мама сказала это так, будто мы всегда были открыты друг с другом. Но, конечно, я купилась.
Очевидно, что я не могла открыть ей все. Но могла найти способ рассказать, что случилось, не вдаваясь в подробности.
– Это из-за Брук и Рей, – сказала я.
Мама кивнула, а тень сочувствия отразилась на ее лице.
– Тяжелые времена, да?
Она знала, что я чувствую к Брук. Или, во всяком случае, чувствовала.
– Нет, не совсем так. На самом деле они расстались. И это в каком-то роде моя вина.
Мама молча приподняла брови. Приглашая продолжить рассказ.
– В общем, Рей плохо поступила с Брук, – сказала я. Лучше не говорить маме о ситуации с «фальсификацией выборов». Я не хотела рисковать, иначе она могла втянуть всех учителей в это разбирательство. – Мне стало об этом известно. Я знала, что Рей хотела все ей рассказать, но я сделала это первой. И потом Брук бросила Рей.
Не имело смысла приукрашивать или выставлять себя в лучшем свете. Если я не могла честно сказать о своих некрасивых поступках маме, тогда с кем я могу быть честной? Осознание, что в уравнении, где несколько человек были виновными, я поступила ужаснее всех, приводило в чувство.
К счастью, мама не выглядела шокированной или осуждающей. Она не казалась озабоченной. И не отрывала взгляд от дороги, когда ответила:
– Что ж, солнце, сообщи Брук, что Рей хотела все ей рассказать. Не нужно лгать, даже если это во благо.
– Но… если я расскажу Брук, она разозлится на меня.
Мама пожала плечами.
– Возможно. И, возможно, имеет на это право. – Ха. Она не знала и половины всего. – И с каких пор это считается хорошей причиной, чтобы не поступать правильно?
– Я поняла, поняла, но… не знаю, смогу ли.
Мама резко затормозила на светофоре.
– Подожди секунду, солнце, этот парень никак не отвяжется.
Она опустила стекло и высунула голову, чтобы бросить взгляд на машину позади. Ну и дела. Было приятно осознавать, что она эмоционально вовлечена в мои проблемы. Ведь она попросила поговорить с ней.
Загорелся зеленый, и мама снова надавила на газ, но продолжала смотреть в зеркало. В конце концов машина позади нас ускорилась и обогнала нас.
– Да, молодец, надеюсь ты доберешься до дома на пять секунд быстрее, – огрызнулась мама.
Я сидела тихо. Мама что-то бубнила себе под нос. Внезапно она вспомнила, что я изливала ей душу.
– Прости, дорогая, о чем мы там говорили? О, да, Брук. Милая, она будет еще больше злиться на тебя, если узнает, что ты держала все в тайне. Плюс ты будешь чувствовать себя свободнее, когда сбросишь этот груз. Лучше разобраться с этим сейчас.
Права ли она? В долгосрочной перспективе будет ли лучше для меня и для Брук, если я расскажу все сейчас? Чтобы она знала, что спустя месяцы после неверного выбора я наконец решилась все исправить?
При этой мысли груз, давивший на меня неделями, исчез.
А волосы на моем теле встали дыбом от ужаса.
Я знала, как правильно поступить. Но это не означало, что мне нравилось думать об этом.
Глава шестнадцатая
Хороший человек, совершивший один-два плохих поступка.
Сделает все, чтобы защитить Брук, особенно когда у Брук синдром розовых очков в период влюбленности.
Интересно, нормально ли причинять кому-то боль, чтобы спасти его от еще большей боли?
Относится ли это к «Большему Благу»?
Разве это не мотивация каждого злодея в кино? Не киношный злодей. Никакой не злодей. Верно? Старается изо всех, черт возьми, сил.
(Уверена в этом?)
На следующий день я подождала до ланча, когда я и Брук сядем за одним столом. Настроение Брук казалось нормальным, по крайней мере по сравнению с последними несколькими неделями. Я лишь заметила, что иногда она смотрит в направлении стола Рейны.
Я репетировала все утро. И точно знала, что собираюсь сказать, и что Брук ответит, и как я отвечу на это. Я подготовилась к пятнадцати возможным реакциям Брук. Ничто не могло удивить меня. Я просто должна начать.
– Что ж, насколько я знаю, у Рей нет пары на выпускной, – сказала Брук. – Не знаю, приглашала ли она кого-то, знаю только, что она собирается с компанией девчонок. Джез сказала мне. И сомневаюсь, что что-то изменится за эти три дня.
Просто начать.