– Потому что он парень или потому что он не Брук?
– Потому что он не в моем вкусе, и все. При чем здесь то, что он парень?
– Не знаю, просто ты обычно по девочкам.
Окей, то, что мне нравились несколько девушек, еще не говорит, что мне не мог понравиться парень. Но сейчас у меня не было сил спускаться в эту кроличью нору, поэтому я вернулась к теме нашего разговора.
– В общем, сегодня он подкрался ко мне. Сказал, что хотел выяснить, кто отвечал за шкафчик, чтобы этот человек стал его коучем по отношениям. И он собирается платить.
– Платить тебе? – Глаза Эйнсли загорелись. Вероятно, она уже воображала новую помаду от МАС, купленную на неожиданно обрушившиеся на меня деньги.
– Ну да. Еще и шантажировал меня. Он ясно дал понять, что расскажет всем, кто я, если я не соглашусь.
– Что? Вот сволочь!
– Именно. – Я подняла руки прежде, чем скрестить их на груди. – И держу пари, он бы это сделал.
– Что ж, посмотрим правде в глаза, даже если он расскажет только Финну, к завтрашнему дню об этом будет знать весь город.
Несмотря на то что Финн Пак был старшеклассником и на год младше Эйнсли, она знала его – а следовательно, его друзей – очень хорошо. Он был членом Клуба странных и сомневающихся с тех пор, как Эйнсли основала его в начале средней школы, в тот год, когда она и начала меняться.
– Ну и что ты собираешься делать? – спросила Эйнсли.
– Я сказала ему, что встречусь с ним завтра после школы.
– Он хотя бы хорошо платит?
Я рассказала ей, и Эйнсли, похоже, была впечатлена.
– Это больше, чем я получаю в вафельной!
– Считай, тебе повезло, что твой босс не занимается вымогательством.
Нас прервал вибрирующий в моем кармане телефон. Это было сообщение от Брук.
У меня новый пробник.
Могу зайти на ужин?
Все внутри меня начало трепетать, как будто я проглотила стакан с живыми сверчками.
– Что хочет Брук? – непринужденно спросила Эйнсли.
Я подняла на нее взгляд, наполовину написав ответ.
– Откуда ты узнала, что это Брук?
Она удивленно подняла бровь.
– Потому что только Брук заставляет тебя… светиться. – Она завершила фразу, широко улыбнувшись и скосив глаза.
Я уставилась на нее.
– Если я так выгляжу рядом с ней, не могу понять, почему она до сих пор не влюбилась в меня.
– Мое дело сказать тебе горькую правду, – заметила Эйнсли. – Я серьезно.
– И у тебя это хорошо получается. Премного благодарна.
– Спасибо.
– У нее есть несколько пробников для нас. Будешь снимать видео после ужина?
– Нет, займусь этим позже. Я в деле.
Несмотря на то что деньги, заработанные в вафельной, оплачивали счета Эйнсли, последний год она тратила все свободное время на создание своего канала по апгрейду одежды на YouTube. Ее видео были действительно впечатляющими. Испытывая давление в богатенькой частной школе, так же как и я, усугубленное ограниченным набором одежды, которую могли тогда позволить нам родители, Эйнсли адаптировалась, развивая свои навыки шитья. И в процессе она обнаружила, что обладает природным талантом. Она могла смотреть на самые уродливые вещи в комиссионках, и там, где остальные видели то, что они бы ни за что не надели, Эйнсли видела возможность. Она спасала вещи, ушивала в бедрах, пришивала или отрезала рукава, покрывала их стразами, кружевами или заплатками и абсолютно преображала их. И так сложилось, что процесс преобразования вещей, сопровождаемый ее ироничным голосом за кадром, превратился в качественный контент.
Я ответила Брук. Все, что я хотела сказать: конечно, черт возьми, она могла заехать как можно скорее, но на самом деле она может и переехать ко мне, и выйти за меня замуж, и стать матерью моих детей, – но мои обширные знания в области отношений научили меня, что дикая одержимость вела в никуда. Поэтому я отправила: «Конечно, мы будем ужинать около шести». Тот же посыл, но менее пугающее выражение.
Пока Эйнсли ходила на кухню, я переоделась, вытащила из сумки сегодняшние письма и принялась их просматривать. У меня был алгоритм, разработанный за то время, что я занималась этим дважды в неделю в течение двух лет. Долларовые купюры и монеты сразу отправлялись в водонепроницаемый конверт, чтобы после отправиться на мой банковский счет (я решила, что самый простой способ попасться – быть замеченной с кошельком, набитым мелкими купюрами). Затем я быстро читала письма и сортировала их в две стопки. В первой были те, на которые я с легкостью могу ответить. Во второй – ставящие меня в тупик. С гордостью могу сказать, что вторая стопка почти всегда меньше, а иногда и вовсе не нужна. За все время было немного ситуаций, которые меня по-настоящему озадачили.
Иногда я переживала, что эта работа будет занимать слишком много времени в выпускном классе. Но, блин, многие работали неполный рабочий день. Так в чем же разница? Кроме очевидного ответа: мне это нравилось. Гораздо больше, чем большинству людей – их работа с минимальной зарплатой, заключающаяся в упаковке продуктов или обслуживании неблагодарных гостей.
Когда Эйнсли вернулась, то была готова посвятить себя безделью, закончив со своими обязанностями. Я перебрала первую стопку – единственную на сегодня – и занялась просмотром YouTube. За последние несколько лет у меня сложился список подписок с лучшими, по моему мнению, экспертами YouTube в сфере отношений, и я взяла за правило никогда не пропускать их видео. Был вторник, а это означало новое видео от коуча Приса Пламбера. Сегодняшнее видео было обзором последних исследований в сфере биологии мозга во время влюбленности, и это интересовало меня гораздо больше, чем моя текущая домашка по биологии. Прис был одним из моих любимых ютуберов, уступая только Ориэлле.
Боже, и как описать такого загадочного человека, как Ориэлла? Двадцатилетний инфлюенсер, основавшая уголок в YouTube, посвященный советам по свиданиям. Она загружала видео через день. Можно ли придумать так много тем для освещения? Невероятно. И неважно, сколько видео она выложила, сколько раз ты думал, что она наверняка уже говорила обо всем, о чем можно сказать на эту тему, и бум – она взрывала тебе мозг видео о том, как использовать снимки еды в ваших историях «Инстаграм», чтобы заставить вашего бывшего скучать по вам. Эта женщина – чертов гений.
Она также была основателем одного из моих любимых инструментов консультирования по отношениям, не очень креативно названного «Анализ характера». Ориэлла решила, что каждая проблема может быть названа, и чтобы найти правильный ярлык, необходимо провести диагностику. Под ее руководством я научилась собирать все, что имело отношение к клиенту – в моем случае всегда непростому автору письма, – и, как только эта работа была сделана, ситуация становилась яснее.
Эйнсли подошла ко мне сзади, молча смотрела видео несколько секунд и затем присела на край моей кровати. Знак, чтобы я прекратила этим заниматься и обратила на нее внимание.
Я оглянулась и увидела ее, растянувшуюся в позе морской звезды на моей кровати. Каштановые волосы веером рассыпались по одеялу.
– Попалось что-нибудь интересное сегодня? – спросила она, когда я поймала на себе ее взгляд.
– Все как обычно, – сказала я, поставив на паузу Приса. – Почему парни называют своих девушек сумасшедшими? Это какая-то эпидемия.
– Если и есть что-то, что парни любят, так это оправдание, чтобы избежать ответственности за свою роль в том, что вызывает поведение, которое им не нравится, – сказала Эйнсли. – Ты ведешь важную борьбу.
– Полагаю, кто-то тоже.
– Платит по счетам. Кстати, Брук только что подъехала.
Я захлопнула ноутбук и вскочила, чтобы нанести духи. Эйнсли покачала головой.
– Я никогда не видела, чтобы ты двигалась так быстро.
– Заткнись.
Мы спустились в гостиную в тот момент, когда мама открыла входную дверь и поздоровалась с Брук, что означало, у меня было по крайней мере пятнадцать секунд, чтобы подготовиться, пока они обнимались и мама спрашивала о каждом члене семьи Брук.
Я прыгнула на диван, спихнув на пол несколько декоративных подушек, и устроилась так, будто отдыхала тут целую вечность и вдруг приехала Брук, в которой я нисколько не заинтересована.
– Как моя прическа? – прошипела я Эйнсли.
Она окинула меня критическим взглядом, затем протянула руки, чтобы взъерошить мои волосы. Одобрительно кивнув, она плюхнулась рядом со мной и достала телефон – как раз вовремя, – завершая картину полной беззаботности, когда появилась Брук.
Все в моей груди сжалось. Как будто я проглотила сердце, застрявшее где-то в горле.
Бесшумно ступая по ковру, Брук вошла в гостиную. С тайным восторгом я заметила, что она была в школьной форме.
Форма состояла из блейзера темно-синего цвета с эмблемой школы на груди и белой рубашки на пуговицах. Все это требовалось покупать в специализированном магазине. Помимо этого, был еще свод правил, но они были не такими жесткими с точки зрения того, как мы их интерпретировали. Низ должен быть бежевым или цвета хаки. Что касается выбора брюк или юбок, мы могли купить их где угодно. Мальчикам приходилось носить галстуки, но цвет и стиль галстука оставались на их усмотрение – разрешалось все, за исключением ярких или несоответствующих принтов. Последнее правило было добавлено, когда я училась в десятом классе – тогда у Финна забрали его галстук с листьями марихуаны.
Итак, мы пришли к компромиссу, который остановил бунт учеников. Форма – чтобы большинство родителей и учителей остались довольны, свобода самовыражения – чтобы мы не чувствовали себя запертыми в британской школе-интернате, где индивидуальность запрещалась.
Кажется, что я жаловалась на форму, но это совсем не так. Как я могла жаловаться, когда Брук так потрясающе выглядела в ней? С ее стройными ногами, подчеркнутыми легкой юбкой и черными колготками, золотым медальоном, болтающимся под застегнутым воротником, и прямыми темными волосами, ниспадающими на плечи блейзера, Брук была чертовски хороша. Я была почти уверена, что до самой смерти при виде девчачьей униформы Сан-Деодата в моем животе будут порхать бабочки. И все из-за того, как форма сидела на Брук Аманде Нгуен.