Мы проезжаем перекресток, когда Рафаэль так резко нажимает на тормоз, что ремень безопасности почти переворачивает мои внутренности. Я все еще прихожу в себя, а Рафаэль просовывает голову в открытое окно и начинает кричать. Он такой громкий, что мне приходится затыкать уши руками, чтобы не оглохнуть. Это не очень помогает.
— Ma che fai, stronzo?! — ревет Рафаэль, махая рукой в сторону пикапа, остановившегося посреди перекрестка и преграждающего нам путь. — Ваффанкуло! Sei cieco? Мадонна Санта!–
Водитель другой машины тоже высунул голову и кричит в ответ, в то время как мужчина рядом со мной продолжает произносить, я уверен, ненормативную лексику. Мой взгляд скользит обратно к Рафаэлю, с благоговением осматривая его. Он совсем не похож на хладнокровного убийцу, свидетелем которого я стал прошлой ночью. Сейчас он ведет себя как обычный парень. Хорошо. очень злой обычный парень, которого раздражает дорожная авария. Его. более чем мило. И чертовски сексуально.
— Коглионе! Mangia merda e morte, porca puttana! — рычит он, ударяя ладонью по колесу, затем нажимает на газ и мчится через перекресток, едва не задев грузовик.
— Testa di cazzo, — бормочет он, качая головой, а затем смотрит на меня. — Тутто бене?–
Я смотрю на него, а затем расхохотаюсь. — Я понятия не имею, что ты сказал за последние пять минут, но это прозвучало болезненно.
Легкая улыбка тронула его губы.
— Ну, я сказал этому идиоту, чтобы он пошел на хуй самым болезненным способом. Отправили его к черту, потому что его мозг находится в яичках. Назвал его засранцем и придурком и предложил свинье-шлюхе съесть дерьмо и умереть. Затем я спросил, в порядке ли ты. Он протягивает руку и касается моим подбородком большим пальцем. — С тобой все в порядке, Веспетта?
— Да, — выдыхаю я.
Рафаэль поворачивает машину влево и останавливается возле старого одноэтажного дома. Массивный кустарник или, может быть, небольшое деревце с яркими фиолетовыми цветами ползет вверх по стенам строения, его лозы сплетаются вместе, образуя естественный навес над входной дверью. В его тени, свернувшись клубочком на коврике, спит большой ситцевый кот. На соседней скамейке вяжет женщина с длинной седой косой, лет восьмидесяти. Заметив нас, она бросает работу и смотрит на Рафаэля, пока он выходит из внедорожника и бросает солнцезащитные очки на приборную панель.
— Я сейчас вернусь—, — говорит он и закрывает дверь.
Легкий ветерок треплет волосы вокруг его лица, бросая несколько темных прядей ему на глаза, когда он приближается к дому длинными уверенными шагами. Рубашка подчеркивает его широкую спину, ткань натягивает бицепсы и плечи.
Рафаэль напоминает образ мстительного римского бога, который путешествовал во времени в настоящее. Эту идею подкрепляет пистолет, который он засунул за пояс за спиной. Перед моими глазами предстает сцена прошлой ночи — он весь в крови, и мое сердцебиение учащается от тревоги.
Собирается ли он убить бедную старуху?
Я хватаюсь за ручку двери и распахиваю ее. Мне плевать, какие у него претензии к ней, я не буду сидеть сложа руки и смотреть, как он убивает чью-то бабушку.
Я выхожу из внедорожника и готов бежать туда, чтобы остановить его, когда Рафаэль приседает перед женщиной. Кажется, ее совершенно не встревожило его присутствие. Легкая улыбка озаряет ее лицо, когда она наклоняется вперед и начинает шептать ему на ухо.
Это длится почти пять минут. Женщина говорит, а Рафаэль слушает, время от времени кивая. Как только она заканчивает, Рафаэль выпрямляется и поворачивается, чтобы уйти. Женщина внезапно хватает его за руку. Я смотрю, потеряв дар речи, когда она целует его костяшки пальцев.
Когда она отпускает руку Рафаэля, ее взгляд встречается с моим. Нахмурив брови, она молча смотрит на меня секунду или две, затем что-то говорит и показывает влево. Рафаэль качает головой. На быстром итальянском языке следуют более серьезные слова, которые срываются с ее губ, когда она указывает на цветочный горшок у входной двери. Раскидистое растение с ярко-красными цветками. Вздохнув, Рафаэль смотрит в небо, затем подходит к цветочному горшку и срывает с лота единственный цветок.
Мое сердце тяжело колотится в груди, когда он сокращает расстояние между нами и поднимает цветок ко мне.
— Это герань. Здесь о нем думают почти как о сорняке—, — говорит он. — Я знаю, что его смоют в унитаз, но она настояла.
— И почему ты так предположил?
— Ну, такова была судьба орхидей. Почему с сорняками дела обстоят лучше?–
Я беру цветок из его рук. — Подумай немного, и ответ придет к тебе.
Поднеся цветок к носу, я вдыхаю мягкий сладкий аромат и возвращаюсь на свое место.
— Так она твоя семья? — спрашиваю я, когда Рафаэль садится за руль.
— Сотрудник был бы точнее. Если вы хотите знать, что здесь происходит, ничто не сравнится с бабушкиной сетью наблюдения.
— Хм, мне показалось, что это нечто большее. Все ли твои коллеги целуют тебе руку?–
— Это знак уважения. И признательность за помощь, которую я оказал.
— Какого рода помощь?–
— На всей Сицилии нет недостатка в коррупции. Имея достаточно денег, можно многое сойти с рук—, — говорит он. — Несколько лет назад прибыл бизнес-магнат с намерением сравнять деревню с землей и превратить эту территорию в виноградник. Он пытался купить недвижимость и прилегающие к ней земли, подкупая местных чиновников направо и налево, чтобы получить необходимые лицензии и разрешения.
— Но из этого ничего не вышло?
— Конечно, нет. С тех пор, как я отделил ублюдка от его головы. Он заводит машину и смотрит на фиолетовую лозу, поднимающуюся по старой стене, покрытой облупившейся краской. — Трупы являются прекрасным удобрением для растений.
Открыв рот, я следую за взглядом Рафаэля на цветущий куст, затем смотрю на бабушку, которая вернулась к вязанию с безмятежной улыбкой на лице. — Вы похоронили тело рядом с ее входной дверью? Знает ли об этом бедная женщина?
— Конечно. Она даже выбрала это место.
Двигатель ревет, а галька хрустнет под массивными шинами, когда Рафаэль дает задний ход, пугая спящего на коврике кота. Комок шерсти прыгает со своего места для сна прямо на цветущий куст. В отчаянии он карабкается по толстой лозе и протискивается между ветвями прямо над дверью.
— Останавливаться! — Я протягиваю руку и кладу руку на руку Рафаэля на руле. — Ты напугал кота. Он поднялся по кусту надгробия.
Грохот автомобиля стихает. Я поворачиваю голову, и наши взгляды встречаются, заставляя меня забыть о пухлом ситце. Глаза Рафаэля жгут мои, удерживают их в плену, и я наклоняюсь к нему. Я чувствую под своей ладонью гребни шрамов на его руке, пересекающие его кожу, словно какой-то причудливый решетчатый узор в стиле ар-деко.
— Надгробный куст? Взгляд Рафаэля смещается вниз, падая на мой рот, и я запоздало понимаю, что, возможно, привлекла его внимание, закусив нижнюю губу зубами.
Думает ли он о поцелуях, которые мы разделили прошлой ночью? Те, за которые он мне — заплатил—?
Боже мой, даже после этого фиаско я все еще хочу поцеловать его снова. Очень плохо.
— Эм, да. Я быстро отпускаю его руку и снова смотрю на кота. — Думаешь, оно само сойдет?
— Да.–
— Мне это так не кажется. Кот выглядит испуганным, щупает ветку перед собой одной лапой, но быстро отступает. — Можете ли вы помочь ему спуститься?–
— Он спрыгнет, как только мы уйдем, Василиса.
Моё сердцебиение учащается, как всегда, когда он зовёт меня по имени. Я делаю глубокий вдох и смотрю на него. — Пожалуйста?–
Рафаэль поднимает руку и слегка касается моей щеки покрытыми шрамами костяшками пальцев. Воздух попадает в мои легкие.
— La mia principessa russa—, — шепчет он.
Еще одно поглаживание по моему подбородку, прежде чем он выходит из машины и направляется к дому, где обезумевший кот все еще зажат между ветвями, тяжелыми с фиолетовыми цветами.
Завороженный, я наблюдаю, как Рафаэль толкает ветки куста и цветы, пытаясь схватить испуганного кота. Ситец, возможно, выглядел так, как будто он хотел спуститься вниз, но Рафаэлю потребовалось более пяти минут, чтобы схватить его, потому что маленькая штучка продолжает кружиться вокруг ответвлений и листвы. Когда он, наконец, хватается и начинает вытаскивать хныкающий комочек из-под спутанных лоз, кот выскакивает из рук Рафаэля и прыгает обратно на куст. Затем, используя одну из более толстых ветвей, он ловко бросается на землю и убегает.
Внутри меня бурлит смех, и к тому времени, как Рафаэль садится на водительское сиденье, я смеюсь так сильно, что слезы текут по моим щекам.
— Думаю, ты был прав. Я фыркаю, а затем снова впадаю в приступ хихиканья. — Подлая мелочь.
— Конечно, я был прав. Когда он заводит внедорожник, на его губах появляется легкая ухмылка.
Рафаэль тянется к своим солнцезащитным очкам на приборной панели, и пока он их надевает, я замечаю слабые красные отметины на тыльной стороне его руки. Окружающая кожа становится красной, как пожарная машина.
— Боже мой, этот негодяй тебя поцарапал!–
— Это был не кот. Это куст бугенвиллии. Он встречает мой взгляд. — Его шипы ядовиты.
Я смотрю на него — на этого опасного, беспринципного человека, который всего несколько минут назад сообщил, что похоронил труп под тем же кустом. А затем, без протеста, он пошел — спасти— кота, потому что я попросил его об этом, зная, что при этом он пострадает.
Тепло наполняет мою грудь, тая один из многих слоев защиты, которые я пытался построить вокруг своего сердца. Один из моих оставшихся защитников от Рафаэля Де Санти.
— Что мы здесь делаем? — спрашиваю я, пока мы идем по деревянному причалу.
В дальнем конце его слегка покачиваются на ласковых волнах две белые яхты. Первый представляет собой огромное чудовище с двумя уровнями над главной палубой и больше похож на диковинный отель, чем на морское судно, а второй значительно меньше, но все же достаточно большой, чтобы затмить множество скоростных катеров, которые я видел, проносящихся по озеру. Мичиган в Чикаго. Парень в белых шортах и полосатой футболке разматывает веревки с металлических крюков, прикрепленных к причалу.