— Д-да, я как раз со-собиралась… — запинаясь, отвечаю я.
Руки у меня дрожат. Магия кипит во мне и рвется наружу. Я изо всех сил пытаюсь удержать ее под контролем.
Мадемуазель Лефарж взмахивает афишкой, как будто это письмо от ее любимого поклонника.
— Разве это не чудесно? Представление магического фонаря, завтра, в Египетском зале! Я попрошу у миссис Найтуинг разрешения отвезти туда девушек. Это должно быть весьма образовательным зрелищем.
— Магический фонарь?
Мисс Мак-Клити смеется.
— Не думаю, чтобы…
— Да вы сами взгляните — это же братья Вольфсон!
Мадемуазель сует афишку в руки мисс Мак-Клити.
— Мисс Дойл привлекла к ним мое внимание, чему я весьма рада. Я прямо сейчас поговорю с миссис Найтуинг. Прошу меня извинить.
Мы с мисс Мак-Клити остаемся наедине.
— Я пойду спать.
— Одну минуту, — останавливает меня Мак-Клити, когда я пытаюсь проскользнуть мимо нее. — Вы нездоровы, мисс Дойл?
— Н-нет, — хриплю я.
Я даже не осмеливаюсь взглянуть на нее. А вдруг она поймет? Вдруг она прочитает что-то по моему лицу? Ощутит запах магии, как запах духов?
— Но это довольно неожиданно. Я не понимаю, почему ее это так взволновало.
— Мадемуазель Лефарж лю-любит подобные вещи, ей они ин-интересны.
Я с трудом выговариваю слова. На лбу выступают капельки пота. Магия хочет на волю. Я сойду с ума, пытаясь ее обуздать…
Тянется самое длинное мгновение в моей жизни, когда мы обе просто молчим. Но наконец мисс Мак-Клити нарушает молчание.
— Хорошо. Если там есть нечто познавательное, я, может быть, тоже поеду.
Черт бы ее побрал!..
Сбежав наконец из-под взгляда Мак-Клити, я тащусь в свою комнату, и меня чуть не рвет от силы, которую я подавляю в себе. Я рывком открываю окно и сажусь на подоконник, сжавшись в комок. Легкий дождик падает на лицо, но толку в этом нет никакого. Магия взывает ко мне.
«Лети!» — требует она.
Я встаю на узком подоконнике, крепко держась за раму, и наклоняюсь. И отпускаю магию. Руки превращаются в блестящие иссиня-черные крылья ворона, и я парю в небе над школой Спенс. От этого захватывает дух. Я могла бы вечно жить внутри магической силы.
Я делаю круг над лагерем рабочих; мужчины играют в карты и боксируют. Вдали тащатся по дороге бродячие актеры, пьяные, они передают друг другу бутылку виски. Я проношусь над цыганской стоянкой, где стоит на часах Итал, а мать Елена забылась тревожным сном в своем шатре, бормоча чье-то имя.
Я вижу свет в лодочном сарае и знаю, кто там. Я приземляюсь, бесшумно, как снег, и сбрасываю воронье обличье. Сквозь грязное окно я вижу его, сидящего с книгой перед фонарем. Получу ли я то, что мне нужно?
Я врываюсь в сарай, и Картик окидывает меня взглядом; лицо у меня горит, волосы растрепаны.
— Джемма? Что случилось?
— Ты спишь, — говорю я, и его веки послушно опускаются.
Когда же он вновь открывает глаза, он пребывает в том сумеречном мире, что расположен между сном и бодрствованием.
— Почему ты не пришел ко мне? — спрашиваю я.
Голос Картика звучит как будто издалека.
— Я для тебя опасен.
— Знаешь, я устала от безопасности. Поцелуй меня, — говорю я и делаю шаг вперед. — Пожалуйста.
Он в два шага оказывается рядом со мной, и от силы его поцелуя у меня перехватывает дыхание. Его пальцы путаются в моих волосах, моя голова откинута назад, его губы скользят по моей шее, они словно везде одновременно.
Это всего лишь магия, не реальность. Нет, не думай об этом. Думай о его поцелуе. Есть только одно. Только это. Поцелуй.
Его язык внезапно оказывается у меня во рту, это неожиданно, и я отшатываюсь, испуганная. Но он снова привлекает меня к себе, снова целует, еще более жадно. Он будто изучает меня кончиком языка. Его рука скользит вниз по моей спине, потом возвращается обратно; он сжимает мою грудь и стонет. Я почти не в силах дышать. Я уже не могу сдерживать его и собственные чувства.
— С-стой! — выдыхаю я.
Он отпускает меня, и я борюсь с желанием прижать его к себе снова.
— Теперь засни.
Картик опускается на пол и закрывает глаза.
— Пусть тебе снятся только приятные сны, — говорю я.
Я выскальзываю из лодочного сарая, трогая пальцем распухшие от поцелуев губы. И не могу удержать довольную улыбку.
Когда мы добираемся до Пограничных земель, фабричные девушки перекликаются уже знакомым нам «Уух-ут!». Мы отвечаем тем же, и они, как по волшебству, возникают из зарослей кустов и деревьев. Юбки Мэй и Бесси перепачканы чем-то темно-красным.
— На фазана наткнулись, — сообщает Бесси, поймав мой взгляд. — Можешь вообразить?
Она улыбается, показывая острые зубы.
— Вы вернулись! — восклицает Пиппа.
Она подобрала юбку и подколола ее к талии, соорудив нечто вроде мешка, в который набрала ягод.
— Жду вас в церкви!
— Пиппа, я тебе принесла подарок, — говорит Фелисити, протягивая ей коробку.
— Ох, очень хочется посмотреть скорее! Я вернусь через мгновение!
Лицо Фелисити меняется, когда Пиппа тащит меня прочь, к разрушенному помещению, напевая себе под нос бодрую мелодию. Мы скрываемся за потрепанным гобеленом, она высыпает ягоды в большую чашу и хватает меня за руки.
— Отлично, я готова к магии!
Я отшатываюсь.
— Я тоже рада тебя видеть, Пиппа.
— Джемма, — говорит она, обнимая меня за талию. — Ты ведь знаешь, как сильно я тебя люблю?
— Ты любишь меня или магию?
Обиженная Пиппа отступает к алтарю, обрывая выросшие в трещинах пола бархатцы и отшвыривая их в сторону.
— Ты ведь не откажешь мне в малой толике счастья, Джемма? Я буду вечно заперта здесь, с этими грубыми, примитивными девушками вместо подруг!
— Пиппа, — мягко говорю я. — Я желаю тебе счастья, искренне желаю. Но очень скоро я должна буду вернуть магию в Храм и создать союз, который будет присматривать за ее безопасностью. Я не всегда буду держать ее в своих руках, как сейчас. Так что не пора ли тебе подумать о том, как ты проведешь остаток своих дней?
Глаза Пиппы наполняются слезами.
— А разве я не могу присоединиться к этому союзу?
— Я не знаю, — отвечаю я. — Ты ведь не…
Я вовремя придерживаю язык, пока с него не сорвалось ненужное слово.
— Я не живая? Я не член какого-нибудь племени?
Крупная слеза ползет по щеке Пиппы.
— Я не принадлежу к твоему миру и не принадлежу к этому. Я и не часть Зимних земель тоже. Мне нигде нет места!
Ее слова как будто пронзают меня насквозь…
Пиппа закрывает лицо руками.
— Ты просто не понимаешь, каково все это для меня, Джемма. Как я считаю часы до того, как вы трое сюда вернетесь…
— Для нас все точно так же, — заверяю я.
Ведь когда мы вместе, все кажется возможным, и не видно конца радости. Мы всегда будем вот так же вместе, танцевать и петь, и со смехом бегать по лесу. Одной этой мысли достаточно, чтобы я схватила Пиппу за руки и поделилась силой.
— Вот, — говорю я и протягиваю руки, и она бросается ко мне.
— Пиппа, я принесла тебе подарок! — снова говорит Фелисити, когда мы возвращаемся к остальным.
Она развернула отделанную мехом накидку.
— Ох! — вскрикивает Пиппа, хватая плащ и прижимая к груди. — Это просто невероятно! Милая Фелисити!
Она нежно целует подругу в щеку, и Фелисити улыбается так, словно она — самая счастливая девушка в мире.
Бесси Тиммонс втискивается между ними. Она берет накидку и внимательно ее рассматривает.
— Ну, выглядит не так, чтобы очень.
— Эй, Бесси! — сердится на нее Пиппа, отбирая накидку. — Так не поступают. Леди должна сказать что-нибудь любезное или промолчать.
Бесси прислоняется к мраморной колонне, из многочисленных трещин которой свисают сорняки.
— Ладно, тогда я лучше помолчу.
Пиппа приподнимает волосы, чтобы Фелисити завязала ленты накидки на ее длинной шее, а потом оглядывает себя, прихорашиваясь.
Энн и фабричные девушки собираются за алтарем. Энн рассказывает им о постановке «Макбета». Она превращает это в историю о призраках, хотя, впрочем, мне кажется, что она совершенно права.
— А я никогда не бывала в настоящем театре, — говорит Мэй Саттер, когда Энн заканчивает рассказ.
— Мы здесь свой театр устроим, — обещает ей Пиппа.
Она усаживается на трон так, словно родилась королевой.
Фелисити находит какую-то старую портьеру. Под ее пальцами ткань превращается в плащ — точно такой же, как тот, что она подарила Пиппе. Он выглядит мило, но когда Фелисити становится рядом с Пиппой, иллюзия выдает себя. Вещь несравнима с настоящей.
— Наша Энн должна встретиться с Лили Тримбл.
— Продолжай! — смеется Мэй.
— Да, я должна, — говорит Энн. — В Вест-Энде.
— Эй, притормози! — говорит Мерси с восхищением и завистью. — А мы раньше по средам ели жареную картошку, помнишь, Вэнди?
— Ага. Жирную.
— Да, с нее просто капало масло, и она была такая горячая!
Улыбка Мерси гаснет.
— Я по ней скучаю.
— А я нет! — Бесси Тиммонс вскакивает со своего места у камина и выходит вперед. — Ничего у нас не было, кроме несчастий. Работали от темна до темна. И дома ничего тебя не ждало, ничего, потому что у твоей матери было слишком много ртов, которые нужно прокормить, а чем?
Мерси смотрит на свои башмаки.
— Ну, не так уж и плохо было. Моя сестренка Грэйси была такой хорошей… А я все мечтала…
Из ее глаз капают слезы, Мерси шмыгает и вытирает нос.
Бесси наклоняется и заглядывает ей в лицо.
— Боли в животе, да еще пальцы, окоченевшие от холода, вот что у тебя было, Мерси Пакстон. И нечего об этом плакать.
Вмешивается Мэй.
— Здесь у нас все есть, Мерси. Разве ты не видишь?
— Мерси, подойди ко мне! — приказывает Пиппа.
Девушка поднимается с пола и робко приближается к ней. Пиппа обхватывает лицо девушки ладонями и улыбается.
— Мерси, изменить ничего нельзя, так что нет смысла плакать. Мы здесь, и у нас будет все, о чем мы могли только мечтать. Вот увидишь.