Мисс Мак-Клити поворачивает голову и щурится на нас. Мы поднимаем Библии, будто в школе миссионеров. Миссис Найтуинг сидит прямо, глядя вперед, и выражение ее лица такое же непроницаемое, как у сфинкса.
Мои мысли возвращаются к письму, спрятанному в шкафу директрисы. На какие предупреждения могла не обратить внимания миссис Найтуинг? Что за план?..
Внезапно слова Библии сливаются в неясный шум, а мир снова замедляет движение, почти останавливаясь. Девочка, стоящая на кафедре, прекращает мучительное чтение. В церкви становится душно; я потею.
— Энн? Фелисити? — зову я, но они принадлежат другому времени.
Слащавое шипение разносится по церкви.
— Фе-фелисити… — шепчу я, но она не может меня услышать.
Шипение повторяется, на этот раз громче. Справа. Я медленно поворачиваюсь, сердце набирает темп. Взгляд с трудом преодолевает невероятное расстояние от пола до витражного окна, где изображены ангел и горгона.
— Ох, боже…
В панике я шарахаюсь, но путь мне преграждают неподвижные девушки, так что я могу лишь в ужасе смотреть, как оживает витраж. Как на представлении братьев Вольфсон, ангел вдруг шагает ко мне, держа над собой голову горгоны. А потом голова открывает глаза и начинает говорить.
— Опасайся рождения мая… — шипит она.
С громким вскриком я прихожу в себя, и мир обретает естественную скорость. Я свалилась на Энн, а та — на Фелисити, и так далее, как костяшки домино.
— Джемма! — окликает Энн, и только тогда я осознаю, что крепко вцепилась в нее.
— П-прости… — бормочу я, вытирая со лба пот.
— Ух… Вот, возьми. — Фелисити протягивает мне носовой платок.
Взрываются звуком трубы органа, призывая нас к пению, и я надеюсь, что оглушительная музыка помешает услышать, как колотится мое сердце. Звучит гимн, и девичьи голоса взмывают в воздух. Мои губы шевелятся, но петь я не могу.
«Не смотри, не смотри туда…» Но я должна, я должна…
Я очень осторожно кошу глаза вправо, где несколько мгновений назад кровавый трофей ангела прошипел предостережение, которого я не понимаю. Но лицо ангела снова выглядит мирным и спокойным. А глаза горгоны закрыты. Это просто картина на окне, ничего, кроме цветных стекол.
Кровь все еще бурлит, поэтому я устраиваюсь в одиночестве и читаю письмо из дома. Это обычная болтовня бабушки, о том или ином приеме, перечисление всех последних сплетен, но я не слишком всем этим интересуюсь. Правда, я с удивлением читаю, что Саймон Миддлтон спрашивал обо мне, и на мгновение уныние рассеивается, но я тут же становлюсь противна самой себе из-за того, что с такой легкостью позволяю мыслям сосредоточиться на каком-то мужчине; и так же быстро забываю об этом, трижды прочитывая упоминание о Саймоне.
К письму бабушки — дополнение от Тома. Он пишет:
Дорогая Джемма, леди Острый Язычок! Я пишу это по принуждению, потому что иначе бабушка не даст мне покоя. Отлично, я знаю свои братские обязанности. Уверен, у тебя все в порядке. У меня же все просто великолепно, лучше и не бывало. Клуб джентльменов проявляет ко мне повышенный интерес, мне сказали, что я обязательно буду посвящен в их ритуалы еще до того, как закончится сезон. Они настолько любезны, что даже расспрашивают о тебе, хотя я вообразить не могу, почему. Я сказал им, какой ты можешь быть неприятной особой. Так что, как видишь, в конце концов выяснилось, что вы с отцом ошибались насчет меня, и я постараюсь проявить к тебе доброту и даже узнаю тебя на улице и кивну, когда стану пэром. А пока что я свой долг выполнил, так что вправе попрощаться. С любовью — насколько это возможно при твоем дурном характере. Томас.
Я сминаю записку и швыряю ее в огонь. Я отчаянно нуждаюсь в совете — насчет брата, Ордена, Вильгельмины Вьятт, сфер и магии, которая и восхищает, и пугает меня. И я могу обратиться только к одному существу, только она может знать ответы на все вопросы. И я пойду к ней.
Глава 30
У ежевичной стены я покидаю подруг. Энн просовывает голову в проход между колючками, разделяющими нас.
— Ты идешь?
— Да, попозже. Мне нужно кое с кем повидаться.
Фелисити переполняется подозрениями.
— И с кем это?
Я драматически вздыхаю.
— Я должна поговорить с Ашей насчет договора между неприкасаемыми и лесным народом. Обсудить кое-что.
— Звучит отчаянно скучно, — заявляет Фелисити. — Что ж, удачи тебе.
Они рука об руку спешат к замку, возвышающемуся над зарослями лозы как костлявый мираж.
Из закопченных чаш по обе стороны ведущей к Храму тропы поднимается разноцветный дым. Обычно он пахнет сладчайшими благовониями, но сегодня я ощущаю что-то другое, острое и неприятное. Хаджины выглядят возбужденными. Они как будто ждут надвигающейся грозы.
— Леди Надежда, — с поклоном произносит Аша.
— Мне необходимо пройти к колодцу вечности, — говорю я, не останавливаясь.
Аша идет за мной по лабиринту коридоров.
— Леди Надежда, мой народ испуган. Лесные люди обвиняют нас в том, что мы втайне вступили в заговор с Орденом…
— А вы вступили? — интересуюсь я.
— Да неужели и ты в это веришь?
Но я вообще не знаю, во что верить. У Ордена есть некий план, и я намерена все узнать о нем. Мы добираемся до Пещеры Вздохов.
— Аша, мне нужно побыть одной.
Она снова кланяется, прикрыв глаза.
— Как пожелаешь, леди Надежда.
Тело Цирцеи плавает под стеклянистой поверхностью. Она кажется невесомой, хотя я ощущаю ее присутствие, и мне от этого так тяжело, что я едва дышу.
— Значит, в конце концов ты вернулась.
«Мне нужна твоя помощь». Как я ни стараюсь, я не в силах выдавить из себя эти слова.
— Что-то назревает, и я хочу знать, что именно!
Ее голос звучит как голос умирающей.
— Ты понимаешь… какова цена… моего совета?
Я нервно сглатываю. Но если уж я начала, повернуть назад невозможно. А если я дам Цирцее магию, которую она так жаждет получить, кто может гарантировать, что она не обратит ее во зло?
— Да. Я понимаю.
— И ты дашь это… по доброй воле?
— А разве у меня есть выбор? — возражаю я и горько смеюсь, отлично понимая, как она откликнется на такие слова. — Да, я понимаю, что выбор есть всегда. Отлично. Я выбираю именно это: я дам тебе то, чего ты хочешь, в обмен на то, что нужно мне.
— Только по твоей доброй воле…
— Да, я дам тебе это по собственному желанию! — огрызаюсь я.
— Тогда подойди ко мне, — шепчет она, и этот шепот — не громче шелеста шелка.
Я подхожу к колодцу, ее тело прижимается снизу к запечатанной воде. И мне нужна вся сила воли, чтобы заглянуть в эти глаза.
— Слушай внимательно, Джемма, — говорит она низким, хриплым шепотом. — И делай в точности то, что я говорю, иначе ты убьешь меня и ничего не узнаешь.
— Я слушаю, — киваю я.
— Положи ладони на поверхность льда и одари его жизнью…
— Но я думала, это убьет…
— Только до тех пор, пока не сломается печать и не очистится вода.
Мои пальцы замирают на краю колодца. «Ну же, Джемма, сделай это…» Я медленно опускаю дрожащие руки и касаюсь поверхности. Ледяная корка тает от прикосновения. Вода проясняется, Цирцея поднимается выше.
— Хорошо, хорошо, — шепчет она. — А теперь положи ладони мне на сердце и дай немножко магии — но только чуть-чуть. Я слишком слаба и не смогу принять больше.
Моя рука погружается в воду и наконец касается мокрой ткани лифа Цирцеи, и я с трудом подавляю крик.
— Давай, — вздыхает она.
Вскоре магия связывает нас невидимой нитью. Я не слышу мыслей Цирцеи, до меня доносится лишь отзвук моих собственных.
— Ну вот, — говорю я, быстро отдергивая руку.
Мисс Мур поднимается выше — и вот она уже мирно плавает на поверхности. На ее щеках и губах появляется легкий розоватый оттенок. Невидящие глаза первый раз моргают. Голос набирает силу.
— Спасибо, Джемма, — негромко произносит она.
— Я сделала то, о чем ты просила. А теперь мне нужны ответы.
— Разумеется.
Я шагаю вокруг колодца, мне не хочется смотреть на Цирцею.
— Что ты имела в виду, когда сказала, что Орден строит заговор против меня? Как мне остановить братьев Ракшана? Что я должна знать о сферах, о существах Зимних земель и о магии? И о Пиппе. Что ты знаешь о…
— Слишком много вопросов, — бормочет она. — Но ответ на них очень прост. Если ты хочешь защититься от Ордена и от Ракшана, ты должна прежде всего как следует заглянуть в себя, Джемма.
— Что ты хочешь этим сказать?
Я осторожно приближаюсь к краю колодца.
— Научись владеть собой — понимать и свои страхи, и свои желания. Это и есть ключ к магии. И тогда никто не сможет совладать с тобой. Помни, — она глубоко, со свистом вздыхает, — магия… живая, она связана с теми, кто к ней прикасается, и меняется в зависимости от них…
Я снова принимаюсь шагать, стараясь не смотреть на Цирцею.
— Мне скоро семнадцать. Я полагала, что знаю себя.
— Ты должна познать все, даже самые темные уголки своей души. В особенности их.
— Возможно, у меня нет темных углов.
Чуть слышный смех доносится из колодца.
— Если бы это было так, мы с тобой поменялись бы местами.
Я ищу ответ, но не нахожу его.
— И ты должна понимать, какой будет для тебя цена магии.
— Цена? — повторяю я.
— Все имеет свою цену. — Она еще раз судорожно вздыхает. — Я уже целую вечность… не говорила так много… Мне нужно отдохнуть.
Я быстро подхожу к каменному краю колодца, в котором плавает Цирцея, и вижу, что ее глаза закрыты.
— Погоди! А что насчет Тома, и Ракшана, и Пиппы, и Зимних земель? И у меня есть и другие вопросы! Ты сказала, что поможешь!
— Я и помогла, — отвечает Цирцея, погружаясь в глубину. — Исследуй свои темные углы, Джемма. Прежде чем обнаружишь, что застряла в них.
Я поверить не могу, что дала так много, а в ответ получила так мало. Но не следовало доверять Цирцее.
— Я не вернусь сюда до тех пор, пока не возвращу магию в Храм… до того дня, когда ты умрешь! — кричу я, бросаясь бегом вон из комнаты с колодцем.