— Но скажи тогда, зачем было устраивать всю эту суету? — с горечью спрашиваю я.
— Прости меня, Джемма.
Она пытается коснуться моей руки, но я отшатываюсь.
— Я уеду сейчас, но я смогу всегда помнить тот день. Я смогу всегда помнить о том, что я в силах это сделать. Но если я попытаюсь снова… если я явлюсь к ним как настоящая Энн и меня отвергнут… мне этого не вынести.
В дверь врывается Фелисити и останавливается, загородив собой вход.
— Не беспокойся, Энн! Я им не позволю тебя забрать!
Энн натягивает перчатки и берется за ручку чемодана.
— Отойди, пожалуйста.
Фелисити разевает рот.
— Но…
— Пропусти ее, Фелисити.
Мне хочется дать Энн пинка — за то, что она даже не пытается что-то изменить. За то, что она сдалась и предала нас.
Лицо Энн превращается в привычную маску, которая не выдает никаких чувств. Своим талантом она могла бы заставить трепетать публику во всем мире. Но вместо того она будет использовать его, чтобы облегчить жизнь родным, и ее существование станет таким бессмысленным, что ее как бы и не будет вовсе. А я ведь видела, что она в силах сама творить магию как актриса, и при этом Энн умеет исчезать, становиться невидимой…
Держа в руке чемодан, Энн решительно спускается по лестнице в последний раз. Ее плечи расправлены, спина напряжена, глаза ничего не выражают. Она уже идет, как настоящая гувернантка. Внизу, в большом холле, играет фонограф, мисс Мак-Клити репетирует с девушками выступление.
Миссис Уортон ждет внизу вместе с миссис Найтуинг и Бригид. Миссис Уортон сплошь увешана бусами, перьями, кружевами, и всего этого слишком много.
— Ах, вот и наша Энни! Я как раз говорила миссис Найтуинг, как мне радостно знать, что ты уже перебираешься в наш загородный дом! Мы с мистером Уортоном назвали его «Весна в Шотландии», потому что шотландский замок Балморал особенно дорог ее величеству.
— Что за нелепое название для загородного дома! — бормочет Фелисити. — Они что, не бывали весной в Шотландии? Там же в это время холодно, как в Англии зимой!
Миссис Уортон что-то болтает о трудностях организации должного стиля и порядка в загородном доме и о том, что у нее совсем нет свободного времени из-за того, что приходится постоянно присматривать за слугами. Бригид подает Энн носовой платок, хотя ей самой он понадобился бы куда больше.
— Нет ничего постыдного в том, чтобы быть в услужении, — говорит она, нежно гладя Энн по щеке. — Вы уж не забывайте старую Бригид.
— До свидания, Энн, — говорит Фелисити. — Без тебя здесь все станет совсем по-другому.
Энн поворачивается ко мне. Я понимаю, что она ждет от меня какого-то проявления доброты — поцелуя, объятия, хотя бы улыбки. Но я не могу.
— Ты станешь отличной гувернанткой.
Мои слова звучат как пощечина.
— Я знаю, — отвечает она, словно ударяя сама себя.
Девушки толпятся в фойе. Они шмыгают носами и суетятся, хотя не обращали на Энн внимания, пока она жила рядом с ними. Мне это невыносимо, поэтому я ускользаю в большой холл и подглядываю из-за занавесей, как Энн и ее внезапные поклонницы выходят наружу.
Лакей укрепляет чемодан Энн на задке экипажа и, усадив миссис Уортон, помогает сесть Энн. Она высовывается из окна, придерживая шляпку. Я могла бы броситься за ней, поцеловать ее, пожелать доброго пути… Я могла бы. И для нее это значило бы очень много. Но я не в силах заставить свои ноги двигаться. «Просто попрощайся как следует, Джемма! И все!..»
Кучер берет в руки поводья. Лошади копытами вздымают пыль. Экипаж трогается с места и катит по подъездной дороге, потом поворачивает… Он становится все меньше и меньше, пока наконец от него не остается лишь темная точка, уползающая вдаль.
— Прощай, — шепчу я наконец, когда это уже не имеет никакого значения и никто меня не может слышать, кроме оконных стекол.
Глава 36
Отсутствие — это нечто весьма странное. Когда друзья отсутствуют, они становятся как будто больше, важнее, и наконец только и ощущаешь, что разлуку с ними. Теперь, когда Энн уехала, спальня кажется слишком просторной. Как я ни стараюсь, я не могу заполнить освободившееся пространство. Я обнаруживаю, что мне не хватает сопения Энн, которое так раздражало; я скучаю по ее унынию и глупым романтическим фантазиям, мне недостает ее страсти к кровавым романам. По десять раз на дню я думаю о том, как могла бы поделиться с ней своими маленькими наблюдениями — шепнуть что-то насчет Сесили или пожаловаться на овсянку, и от этого и то, и другое стало бы более терпимым, — но осознаю, что ее нет рядом. И от бесконечной грусти меня охватывает гнев.
«Она сама решила уехать», — напоминаю я себе, втыкая иглу в вышивку, распевая гимны, снова и снова совершенствуя реверанс, который нужно будет сделать перед королевой… Но если это вина Энн, почему я принимаю все так близко к сердцу? Почему даже ее неудачу я воспринимаю как свою?
Я радуюсь, когда мисс Мак-Клити выводит нас на лужайку для спортивных упражнений. Девушки развлекаются лаун-теннисом. Несколько отчаянных душ принимаются фехтовать, и Фелисити, конечно, во главе этой компании, в ее глазах пылает ярость. Маленькая группа желает поиграть в крикет, «прямо как в школе для мальчиков», но поскольку у нас нет бит или мячей, такая возможность — спорный вопрос, и они, поворчав, вынуждены удовлетвориться крокетом.
Я выбираю хоккей на траве. Носясь по лужайке с клюшкой на изготовку, посылая вперед мяч, передавая его подругам по команде, не сдерживая крик, ощущая бьющий в лицо ветер и лучи солнца на спине, я наполняюсь бодростью. Игра проясняет ум, обостряет чувства, заставляет забыть о потере. И я обнаруживаю, что мне нравится колотить по чему-то клюшкой.
Мисс Мак-Клити тоже не слишком сдерживается.
— Так не положено! — кричит она. — Ваши подруги нуждаются в помощи, мисс Темпл… внимательнее! Вы должны действовать все вместе, леди, стремясь к общей цели! Помните: «Изящество, обаяние, красота!»
Она может обращаться к кому угодно, только не ко мне. Я пыталась помочь Энн, но ничего не получилось. Когда мяч снова в игре, мы с Сесили одновременно бросаемся к нему. Проклятая юбка путается под ногами — ох, как бы мне хотелось быть сейчас в брюках! — и Сесили получает преимущество. Может, она и ближе к мячу, но я не желаю сдаваться. Я хочу до него добраться. Более того, я не хочу, чтобы мячом завладела Сесили, потому что тогда она будет всю неделю надуваться самодовольством.
— Мой удар! — кричу я.
— Нет, нет… я первая! — визжит Сесили.
Наши клюшки скрещиваются, Сесили отталкивает мою. Наша противница, плотная девушка с рыжеватыми волосами, пользуется моментом. Она протягивает клюшку между нами и крадет мяч, тут же посылая его в игру.
— Я же сказала, мяч мой, мисс Дойл, — произносит Сесили с натянутой улыбкой.
— Да ничего подобного, — возражаю я, улыбаясь так же фальшиво.
— Он был мой!
— Ты ошибаешься, — настаиваю я.
Мисс Мак-Клити быстро выходит на лужайку и встает между нами.
— Леди! Это вряд ли можно назвать проявлением истинного спортивного духа! Довольно, или мне придется вам обеим выставить плохие оценки по поведению.
Кипя от злости, я все же беру себя в руки. Мне бы очень хотелось показать Сесили — показать им всем, — на что я способна. И стоит только подумать об этом, как магия вскипает во мне с новой силой, и я вижу только мяч. Я дерзка, как Ричард Львиное Сердце, я несусь по полю, обгоняя противниц. На этот раз игра будет моей.
Но и Сесили быстра. Она почти догоняет мяч.
— Я…
Я бросаюсь вперед, сбивая Сесили с ног. Она растягивается на траве и начинает ныть. Мисс Мак-Клиги мгновенно оказывается рядом.
— М-мисс Мак-Клити, — бормочет Сесили, — она нарочно меня толкнула!
— Ничего подобного! — возражаю я, но покрасневшие щеки говорят о том, что я лгу.
— Нарочно! — скулит Сесили.
— Ты как ребенок! — говорю я, перекладывая вину на нее.
— Хорошо, довольно. Мисс Темпл, спортивный дух подразумевает, что следует сдерживать чувства и не жаловаться.
Сесили захлопывает рот, а я злорадствую.
— Вы же, мисс Дойл, кажется, слишком разгорячились. Остыньте за пределами игровой площадки, прошу вас.
— Но я…
— Ваша безрассудность может стать причиной и более серьезных несчастий, мисс Дойл, — говорит мисс Мак-Клити.
Я понимаю, что она говорит не только об игре. Мои щеки ярко вспыхивают. Остальные девушки хихикают.
— Я не безрассудна.
— Я не желаю спорить далее. Покиньте поле, пока не сумеете взять себя в руки.
Укрощенная и разгневанная, я прохожу мимо хихикающих девиц и посмеивающихся рабочих и отправляюсь прямиком в школу, не заботясь о том, что снова выказываю ужасающее отсутствие спортивного духа.
Чертова Мак-Клити… Если бы она знала то, что знаю я… что Евгения Спенс жива, что она в Зимних землях и доверилась мне, а не ей, она бы, пожалуй, не стала говорить со мной в таком тоне. Ладно, сейчас у меня есть и более важные дела. Я пробираюсь в шатер Фелисити, где оставила наш экземпляр «Истории тайных обществ», и, удобно устроившись на кушетке в огромной комнате, снова принимаюсь за чтение, надеясь найти хоть какой-то намек на то, где кинжал. Вздыхая, я смотрю на страницы — их целых пятьсот две, и это слишком много, чтобы прочитать все быстро, и я проклинаю авторов, пишущих такие толстые книги, когда достаточно было бы всего нескольких страниц.
Ладно, сначала — титульный лист. Потом — стихи. Мистер Уильям Йейтс, «Роза битвы».
— «Роза всех роз, роза всего мира, — читаю я вслух. — Ты тоже явилась оттуда, где бурлят туманные потоки у причалов печали, и слышен звон колокола, зовущего нас, далекая нежная роза».
Похоже, стихи неплохие, насколько я понимаю, — они не вызывают у меня зубной боли, и я решаю, что именно это и прочту на бале-маскараде.
На соседней странице — иллюстрация. Я, должно быть, раз десять уже смотрела на нее, не видя по-настоящему