— Живём? А ты с кем тут обитаешь? Замужем?
— Не боись, по мордасам не прилетит! В разводе я. Кстати, зацени: я теперь Селезнёва!
— И чего?
— Тьфу-ты, ну-ты, палки гнуты! Ты из прошлого, а я Селезнёва из будущего! Ну? Допёр?
— Не-а. — Светка смотрела и ждала понимания в глазах молодого парня, заброшенного судьбой в её пристройку. А в глазах так ничего и не всплыло.
— Забудь. Это я протупила. Ты ж, говоришь, из семьдесят седьмого. У вас тот фильм по ящику не крутили.
— По ящику?
— По телеку.
— А какие у вас телевизоры, цветные?
— Сказал тоже, цветные! Думай башкой, раз у нас такие телефоны, то какие у нас телевизоры!
— А куда можно по такому телефону позвонить? В соседнюю область можно? Межгород есть?
— Матерь божья, да хоть по всему миру. А если нормальный смартфон, то и с картинкой, с видеосигналом то есть.
— Ты сказала, твой китайский плохой. А советские какие?
— Чего? Какие советские? А никакие. Нет такой страны на планете.
— А что есть? — Николай приготовился слушать про Всемирную Социалистическую Федерацию или Европейский Союз Советских Народов на худой конец.
— Россия есть. Украина есть. Еще. Всякие Эстонии, Германии, Грузии, Франции… Зато у нас теперь все телевизоры импортные. И показывают нормально, и не ломаются каждый год.
— Да ну! Телевизоры — это здорово. — С сомнением в голосе попытался выйти на оптимистическую ноту Коля. — Жалко, что у тебя нет, я бы посмотрел, как это — импортный цветной…
— Темнота! У меня и панель, и спутниковая антенна, небось не в лесу живем. Хотя… насчёт леса я погорячилась. Пошли покажу.
Хозяйка открыла дверь из летней кухни в дом и повела пришельца из прошлого в светлое будущее, почему-то маскирующееся под наследие ядерной войны или послевоенной разрухи. Вслед за ней в будущее зашел и комсомолец в брезентовой штормовке. «Это я удачно зашёл!» — воскликнул кто-то в его голове голосом Леонида Куравлёва. В доме будущее явило свой блеск в полную силу. Куда там барыгам и продавщице из гастронома! Да у райкомовских, и то такого шика не встретишь! Поправочка — у тех райкомовских. А как живёт сейчашнее партийное руководство, надо сильно лоб морщить, и то фантазии не хватит. Начать с того, что обои на стенах сверкали золотом и насыщенными красками, а поверх обоев неописуемой красоты картинки и экибаны из не-пойми-чего. Ковер во весь пол, за каким давиться будешь полсуток, и не урвёшь всё одно. Люстра вообще непонятная, хромированный спрут со стеклянными шариками и отростками во все стороны во все стороны рассылает лучики респектабельности. И это она еще выключена! А это что такое? Черный или почти черный прямоугольник был практически вставлен в непонятную мебельную конструкцию. Более всего это было похоже на школьной доску, только покрытую матовым стеклом и без надписей. «Доска», как и положено ей, была плоская, с узенькой рамочкой. Николай поискал взглядом мелки на полочке и не нашёл.
— А чем писать на ней?
— На чём писать? Зачем писать? — недоумённая Света к тому времени уже привычно бухнулась в шикарное кресло. «Да, братцы, — прокомментировал Герасимов сам для себя и не вслух — такого кресла во всем Союзе не найти» А потом увидел, что кресло парное. Мало того, у другой стороны притаился такой же диван. И диван не был накрыт покрывалом! Выглядело это так, словно хозяева никак не берегли своё мебельное чудо. Собеседница откуда-то из задницы жестом профессионального фокусника извлекла еще один телефон, если это был он, и ткнула в «доску». Миг, и в уши Николая полился незнакомый голос, а «доска», оказавшаяся экраном, показала ему говорящую голову. Причём размеры экрана оказались такие, что голова ведущего отобразилась практически в натуральный размер. Цвета и оттенки тоже были нереально реальными, ни строчек, ни «зернышек» в изображении. Более всего это походило на то, что перед ошеломлённым зрителем раскрылось окно, за которым не просто сидел человек, а имелся целый мир, удивительно яркий. Такую картинку Коля наблюдал только на первомайской демонстрации в Донецке, когда солнце лупит, зелень свежая, флаги новые, а памятник товарищу Артёму только что вымыли. И восторг, восторг непонятно от чего.
— Я фигею! Это что, телевизор такой?! Здравствуй, будущее! За такой телевизор можно было простить и убитую деревню, и рваный лапсердак хозяйки.
— Ты чего стоишь-то? Садись уже.
— Не, я ж по лесу несколько дней шарился, испачкаю красоту вашу.
— Тоже верно. Тогда табурет из кухни неси и садись. А то у меня шея заболит на тебя снизу вверх смотреть.
Николай осторожно обошёл низко висящие усики люстры и вынырнул из будущего на веранду. Уф-ф, даже дыхание непроизвольно задержал, словно ныряя в воду. Сейчас он примерно понимал, что чувствовали папуасы Новой Гвинеи, когда к ним приплыли европейские первооткрыватели Де Гамы или Магеллана. Он не помнил точно, кто это был, сейчас он выступал в роли маленького чёрного папуаса, рассматривающего позолоченную фигуру, висящую под бушпритом корабля. Умного папуасика, понимающего, что ежели такая бесценность у них спереди, то что у этой огромной лодки внутри! И сразу понимание — отломить и утащить ничего не получится. Стоп, а где табуретка? А вот она — не сколоченная из брусков и досок хрень в потёках краски, а очередное произведение прикладного искусства с вкручивающимися в металлическое основание ножками. Такой конструкции небось сносу нет! А лёгкая какая!
— Николай, что ты планируешь делать дальше? Николай!
— А? Что?
— Понятно всё с тобой. При включенном телевизоре ты соображать и разговаривать не можешь. Иммунитет не выработался.
— А ты можешь?
— У меня он почти и не выключается, весь день бормочет себе.
— Зачем?
— Ну вроде как кто-то дома есть, не так одиноко. — И Света с явным моральным усилием выключила аппарат. — Теперь говорить можешь?
— Теперь могу. На самом деле сильно отвлекал. Всё такое яркое, глаз не отвести.
— Тогда повторяю вопрос: Что. Ты. Собираешься. Делать?
Глава 5Племянник
Весьма неожиданный вопрос от женщины за пятьдесят, особенно, от такой… От какой? Неделовой, негероической, выглядящей так, словно только что выползла с грядки. Только маникюр, причём невиданный Николаем никогда в его жизни намекал — эта тётя не поставила на себе крест. И вообще, могёт. Что она могёт, непонятно, но сама постановка вопроса, тон, всё вместе это подсказывало, что между детскими соплями среди грядок и пожилым кряхтеньем тут же был совсем другой период. Впрочем, не принесший хозяйке дома никаких дивидендов. Кроме ноготочков. И телевизора с прочей обстановкой в доме. И стремления к хорошей жизни.
— Чего замолчал? Задумался? Что ты вообще умеешь делать, Николай?
— По большому счету единственное, что я умею делать хорошо — ремонтировать автомобили. Но в вашем веке это уже не актуально. Тут небось все по небу летают.
— Ха-ха-ха! Ну ты насмешил! С чего такой вывод?
— Так дорога у вас такая, что только летать над ней и можно.
— Это у нас так. Потому что ездить некому, некуда и незачем. А там, где люди живут, там дороги нормальные. А насчёт автомобилей…
— Сама говорила, что у вас всё импортное.
— Всё да не всё. УАЗы как в советское время делали, так и сейчас те же выпускают.
— Да ладно! Не может быть! В моём времени они уже рядом с «Жигулями» динозаврами выглядели. А с тех пор, говоришь, сорок пять лет прошло. Еще скажи, «Жигули» продолжают строить.
— Не скажу, классику уже лет десять как не делают. Такой вот у нас автопром. Так что клиент найдётся. А если ты и грузовые машины чинить умеешь, то вообще хорошо.
— А чего ж не уметь, я как-никак до заместителя директора автоколонны по ремонту дорос.
— Ишь ты, молодец. Найду я тебе фронт работ.
— А что, у вас и грузовики те же выпускают?
— Нет. Просто куча народу купила себе армейские машины с хранения. Новую машину купить никаких денег не хватит, вот и мусолят старичков, пока есть возможность.
— Это как, частники грузовики могут покупать?
— Капитализм у нас, кругом почти сплошь одни частники.
— Ни нифига я попал! Что хочешь, можно купить. Всё есть, всё разрешено.
— Ага, ты прямо в рай на тройке въехал. А что говнецом попахивает, так это для удобрения.
— Ты же говорила, жить можно.
— Точно. Так как жить планируешь? Без документов, без денег, без… Ну с жильём подмогну, по старой дружбе комнату выделю тебе. Живи, сколько хочешь, если удобно будет.
— В смысле?
— А подумать? Здесь в Теляково не только людей не осталось, тут и работы нет никакой. Ходить или ездить придётся. Если будет куда. Кстати, есть одна мысля интересная. Реально готов работать?
— А что, как-то по-другому бывает? Кто не работает — тот не ест.
— Ну да, ну да. Как же я забыла! Всё ровно так у нас. Кто ест и не работает, тот служит. Или в администрации, или в полиции. Или в армии.
— За что ты их так?
— Кого?
— Ну ты только что милицию полицией обозвала.
— Я? Вот дурачок, кончилась милиция. У нас сейчас полиция и гвардия. Вот ждем, когда мушкетеров короля на службу определят.
— А кто у вас король?
— Понятно кто. Он и король, и кардинал в одном лице. И почётный святой великомученик.
— Правда что ли? Настоящий король?
— Да ну тебя, шучу! Президент у нас теперь страной правит.
— Выборный?
— Соображаешь. Как-бы выборный, то есть волею народа поставленный над всеми.
— Хороший?
— Царь плохой не бывает. Бояре жадные да глупые, а царь… Царь у нас самый замечательный — и Света вздохнула.
— И давно он у вас правит?
— Третий десяток недавно пошёл. По телевизору говорили, скоро по сроку Александра Первого догонит. Жалко старенький, Петра Первого с Екатериной не догонит, поздно начал.
— Свет, я так и не понял, ты за него или против?
— Дык как я могу против, если больше некому. Детишек у него мужеского полу нету, власть передать некому. Помрёт, сиротами останемся.