Люблю тебя, Эдель
Я перевернула листок и увидела ряд цветных пятен. Это были буквы секретного алфавита, который мы придумали детьми, чтобы переписываться втайне от мамы и Дюбарри. Мы подсовывали записки под двери, оставляли вечером на письменном столе.
На этом листе нашим секретным шифром было написано: «Я собираюсь бежать. У меня есть план».
Я прижала записку к груди и сделала глубокий вдох.
– Все в порядке? – спросил Реми.
– Да. – Я не могла оторвать взгляд от записки Эдель. Мне необходимо увидеться с ней до того, как она совершит что-то безрассудное. Мне нужно знать, что происходит.
– Мне нужно дать вам возможность приготовиться ко сну, – Реми сделал шаг назад. – Наверное, я слишком много болтал.
– Нет. – Я дернула за шнурок на стене. Зазвонил колокольчик, и из боковой двери тут же показалась служанка.
– Принеси мне кровососов, – сказала я. – Не меньше семи. И передай Бри, что я хочу ее видеть.
– Да, Леди Камелия, – ответила та.
Дюбарри будет мной гордиться. Мама тоже бы одобрительно кивнула. Я защищаю свою магию. Я вовремя избавляюсь от ненужного возбуждения и стресса. Я следую их правилам.
В комнату вбежала Бри.
– Что случилось?
– Я переела, и Министр Моды слишком рьяно кружил меня в танце, – сказала я, пожав плечами. – Мне нужны холодная вода и новое платье. А еще не могла бы ты принести мне листок бумаги и пастельные карандаши?
Служанка кивнула и исчезла.
– Если я вам понадоблюсь, я буду за дверью, – сказал Реми.
– Не беспокойся, не понадобишься, – ответила я и тут же захотела взять слова обратно. – Просто я хотела сказать, что буду очень занята.
– Понимаю.
Служанка принесла мне фарфоровый кувшин.
– Я все равно буду там, – добавил Реми, слегка поклонился и вышел за дверь.
Я сразу же села писать ответ Эдель нашим секретным кодом.
«Не делай ничего, пока мы не поговорим».
Я запечатала записку в личный конверт, положила в почтовый шар, настроила золотой компас, выпустила его с балкона и долго смотрела вслед, пока лиловое пятно не исчезло в темноте.
22
Утреннее солнце пробило себе дорогу за полупрозрачной занавеской над моей кроватью. Я потянулась к постельному обогревателю, взялась за ручку, чтобы подвинуть его поближе, но он совсем остыл. Я села. В комнату сквозь двери террасы доносились звуки прибоя. Я старалась не разбудить утреннюю смену кормилиц, которые ждали, когда я проснусь. Я следовала совету, который мне дала Иви.
Краешек занавески приподнялся.
– Вы проснулись? – прошептала Бри.
– Еще не очень, – ответила я.
– У меня для вас кое-что есть. – Она разложила на кровати стопку свежих газет, журналов и листков светской хроники. – Почитайте, что пишут в новостях, – сказала она, забираясь на кровать.
Сердце провалилось куда-то вниз.
– Все плохо?
Бри перелистала бумаги. Заголовки менялись со скоростью анимированных картинок. Потом она открыла один из глянцевых журналов и ткнула пальцем.
НОВАЯ ФАВОРИТКА – ХРУПКИЙ ЦВЕТОК, ВОЗМОЖНО, ОНА НЕ ТАК СИЛЬНА, КАК ОЖИДАЛОСЬ.
ХОДЯТ СЛУХИ, ЧТО КОРОЛЕВА СНОВА СОБИРАЕТСЯ СМЕНИТЬ ФАВОРИТКУ
Мое сердце замерло. Я снова вспомнила, как меня вчера вырвало, – это воспоминание саднило, как свежий ожог.
– К завтрашнему дню все об этом забудут, – сказала Бри. – Там была еще одна новость о вашей сестре. Я подумала, что вы захотите ее прочитать.
– Где? – Я встала на колени и начала рыться в стопке газет и журналов.
Бри открыла «Трианон Трибьюн», самую популярную газету в королевстве.
Я просмотрела заголовки.
Бри свернула газетный лист.
– Вот.
Говорят, что из Чайного Дома Огня сегодня ночью сбежала Прекрасная.
Я провела пальцами по заголовку. Она уже убежала?
– Нет, Эдель, нет!
Бри удивленно уставилась на меня.
– Я даже не знаю, правда ли это, но мне показалось, что вы захотите это увидеть.
– Спасибо. Есть только один способ узнать правду. – Я накинула халат, взяла газету и бросилась в гостиную. Служанки уже прикатили тележки с завтраком, расставили тарелки и разлили чай. Я приложила ухо к стеновой панели, отгораживающей кабинет Элизабет. С той стороны доносился негромкий перезвон коммуникационных устройств, и я чувствовала щекой слабую вибрацию.
Я постучала. Никто не ответил, и я ударила кулаком громче.
Дверь со скрипом распахнулась. На пороге стояла сонная Элизабет в ночной рубашке и таращилась на меня.
– Я только что встала и еще не завтракала, – захныкала она. – Что случилось?
– Это правда? – Я сунула газету ей под нос.
Она прищурилась, потом вырвала ее у меня из рук, чтобы лучше рассмотреть, и рассмеялась.
– Эдель всегда была артисткой.
– Позвоните в Чайный Дом Огня, – потребовала я.
– Нет. Это просто смешно.
– Тогда я сама позвоню. – Я сделала попытку проскользнуть мимо нее в кабинет.
Элизабет встала у меня на пути.
– Это всего лишь слухи. Ясно же, что нельзя это читать. – Она помахала газетой у меня перед носом. – И воспринимать все всерьез.
Элизабет созвала всех слуг в главную гостиную.
– Отныне Леди Камелия не должна получать ни газет, ни журналов, которые доставляют в наши покои. Только рекламу и буклеты о красоте.
– Не слушайте ее, – сказала я.
– Они, конечно, меня послушают, – Элизабет схватила с подноса лунное печенье и закинула его в рот. – Я здесь на службе. И мое слово тут закон. – Она снова повернулась к слугам. – Если кого-нибудь из вас поймают с этим, – постучала она пальцем по газете, – он будет выпорот и посажен в голодную камеру. Я лично прослежу.
– Элизабет…
– А ты, Камелия, должна сосредоточиться на том, чтобы быть совершенной во всех отношениях и не потерять титул фаворитки, – рявкнула, уходя в свой кабинет, Элизабет.
Горячие горькие слезы потекли из моих глаз. Я снова стала колотить в дверь, но она не ответила.
Я яростно писала письма. Пять лиловых почтовых шаров болтались слева от балкона в ожидании отправки.
Валерия,
ты что-нибудь слышала об Эдель?
Сейчас я ненавижу Элизабет Дюбарри еще больше, чем раньше. Хотя и не подозревала, что такое возможно.
Я скучаю по тебе и твоему смеху. Наверное, малышки Прекрасные стали совсем большими?
Люблю тебя,
Камиль
Хана,
я уже давно не получаю от тебя вестей. У тебя все нормально? Ты что-нибудь узнала о шуме? Спрашивала у наставниц, есть ли другие Прекрасные в доме?
Видела, что написали в газетах об Эдель? Ты с ней говорила?
Я скучаю по тебе. Ты даже себе представить не можешь, как Элизабет Дюбарри ведет себя при дворе. Еще хуже, чем дома.
Люблю тебя,
Камиль
Падма,
Эдель писала тебе? А Амбер? Я не могу с ними связаться.
Не знаешь, все ли у них в порядке?
С любовью. Камиль
Амбер,
пожалуйста, напиши мне.
Ты видела заголовки газет об Эдель?
Надеюсь, у тебя все хорошо.
Прости меня.
С любовью, Камиль
Эдель,
в «Трианон Трибьюн» написали о тебе. Надеюсь, это всего лишь слухи?
Не убегай. Сначала приезжай повидаться со мной. Я могу тебе помочь.
Люблю тебя, Камиль
Я скатала свои записки в трубочки не толще моего указательного пальца и сунула их в в специальные отделения шаров. Затем я зажгла почтовые огоньки, закрыла крышки и потянула шары на веревках к балкону. Внизу в бухте на волнах качались корабли.
Я вспомнила о списке, который мы составили с сестрами в нашей игровой комнате, когда были детьми. Мы перечислили в нем все то, что хотели бы увидеть, когда станем взрослыми и покинем наш дом: прядильные станки на Плательном базаре; кинографы; экипажи знатных придворных на променаде Трианона; зоомагазины, где продают карликовых слонов и тигров; кондитерские, где пекут разные торты, пирожные и печенье; королевский пляж с розовым песком и белыми кораблями на горизонте. Мне до сих пор хотелось посмотреть на все это вместе с сестрами.
Я отпустила шары с террасы. Они поплыли к королевскому морю, а потом – каждый в свою сторону, повинуясь показаниям крошечных компасов в передней части: на юго-восток, к Шелковой бухте, – к Падме; домой, на север, – к Валерии; через Королевскую Площадь – к Амбер; на запад – к Огненным островам – и Эдель; и далеко к границам Орлеана и Стеклянным островам – к Хане. Солнце освещало путь моим шарам, пока они осторожно, чтобы не столкнуться с мачтами огромных имперских кораблей, летели над темным океаном. Где-то далеко в небе парил дирижабль с открытым верхом: там сидел воздушный почтальон, помогавший шарам добраться до адресатов.
Я смотрела вдаль, пока последний не скрылся из виду.
Открыв замок бьютикейса, я выдвинула ящички с инструментами, хранящимися каждый в своем отделении, которые использовала для процедур по изменению внешности. Я искала, куда бы положить пастельные карандаши. Проведя пальцами по ярко-красной подкладке, я обнаружила на самом дне еще один потайной ящик. Мои руки задрожали от возбуждения. И почему я его раньше никогда не видела?
Я аккуратно потянула ящик на себя, и тот немного выдвинулся. Я раскачивала его из стороны в сторону, пока он полностью не открылся. В крошечном пространстве лежала книга, завернутая в кружево. Я сняла ткань и увидела мамин портрет, смотрящий на меня из центра кожаного переплета.
При виде ее улыбки у меня на глазах выступили слезы. Это был ее дневник. Я прижала его к груди. Мне так хотелось, чтобы она вернулась ко мне, хоть в виде листков бумаги, чернил, кожаных нитей и моей памяти. Переплет был потертым, ветхим, и страницы едва не выпадали из корешка, на внешней стороне которого золотой краской сверху и снизу были нарисованы мамины именные цветы – линнеи.