ну похожей на свою приемную мать. Я так сильно хотела пойти в колледж, поскольку чувствовала, что мне нужно образование, чтобы стать кем-то. Не хотела закончить тем, что пришлось бы выпрашивать деньги на наркоту или член сосать, лишь бы концы с концами свести. Я видела, насколько ужасной была подобная жизнь, и возненавидела в ней все. Моей единственной мыслью было стать лучше. Делать больше. Я была готова пойти на все. Посещала столько занятий, сколько могла осилить, работала огромное количество часов, чтобы оплатить обучение. В общем, делала все.
Я глубоко вдыхаю, и Рэнсом проводит большим пальцем по моему колену, безмолвно успокаивая меня.
– И тут мне выпал беспрецедентный шанс, – продолжаю я тихим голосом. – Шанс оставить мою прежнюю жизнь позади, получить все, ради чего я так упорно трудилась. Оливия могла бы открыть для меня столько дверей, и она хочет этого! Она хочет помочь мне избавиться от прошлого и облегчить мне жизнь. И… и я как будто нарочно пытаюсь все испортить! Что, черт возьми, со мной не так?
Последние слова звучат громче, чем хотелось, и мой голос эхом отражается от кафеля маленькой уборной.
Мое лицо снова заливает краска, и я хочу отвернуться от Рэнсома, смущенная тем, что выплеснула все это наружу. Но он просто нежно сжимает мое колено.
– Ангел, посмотри на меня.
Я качаю головой, уставившись в кафельный пол.
Рука на моем колене не двигается, но двумя пальцами другой руки он обхватывает мой подбородок и поднимает мою голову так, что наши взгляды встречаются. На его лице серьезное, почти сердитое выражение, так отличающееся от его обычной томной улыбки.
– Послушай меня. Все с тобой нормально, – решительно говорит он. – Ты не обязана верить другим нашим словам, но поверь этим. Если ты хочешь быть частью этой жизни, частью этого мира, то им охренеть как повезет с тобой, – Рэнсом на секунду замолкает, качая головой, словно раздумывает, стоит ли говорить больше. Наконец, он продолжает: – Но не позволяй никому пытаться изменить тебя. Никто не должен внушать тебе, будто ты недостаточно хороша. Ведь ты чертовски хороша. Ты одна из самых сильных личностей, которых я когда-либо встречал. И самая милая, уж точно. Ты сохранила в себе доброту, когда мир поступил с тобой жестоко. Ты уже совершенна.
Я моргаю, глядя на него, и от удивления у меня слегка отвисает челюсть. Сердце по-прежнему грозится пробить грудную клетку, но теперь уже по другой причине. Эмоции снова переполняют меня, но на этот раз они не кажутся такими ошеломляющими.
– Я почти уверена, что никто из тех людей так не думает, – говорю я, издавая тихий смешок и бросая взгляд на дверь.
Рэнсом приподнимает бровь с пирсингом.
– Ну, я могу назвать двух человек, которые определенно так думают, – говорит он мне. – А что до остальных? Да пошли они на хрен. Как я уже сказал, они идиоты, если не понимают, чего ты стоишь, и что дело вообще не в деньгах. Дело в тебе самой.
Его слова оседают в душе, и когда я смотрю в его глаза цвета ясного океана, то понимаю, что он не шутит.
Он и правда так обо мне думает.
Все, что было между нами до того, как они сняли то видео, все, что я чувствовала, и все, что, как мне казалось, начинают чувствовать они… может, это и не было ложью? Не было фальшивкой.
– Спасибо, – шепчу я. Это не совсем подходящие слова, они недостаточно объемны, чтобы выразить все, что я хочу сказать, но пока что придется обойтись ими.
Рэнсом улыбается и отпускает мой подбородок, заправляя прядь волос мне за ухо. А после обхватывает мою щеку ладонью. Она такая теплая, а еще я чувствую легкую шероховатость его мозолей.
Наверное, это плохая идея, особенно с учетом того, что он застал меня здесь в панике из-за того, что я решила поддаться Мэлису, но я слегка приподнимаю голову и опускаю взгляд на его губы.
Прошло так много времени с тех пор, как он целовал меня. Я скучала по этому ощущению, – он будто бы поглощал меня, будто я дороже воздуха, которым он дышит.
Тихий голосок в голове, предупреждающий меня не делать этого, становится все тише и тише, и когда я наклоняюсь, Рэнсом встречает меня на полпути. Его губы теплые и мягкие, какими они были, пока все не пошло прахом. Сначала он целует меня нежно, словно подталкивает к действию или, может, заново изучает ощущения, которые это вызывает, ведь прошло уже несколько недель.
Но поцелуй недолго остается нежным.
Я не знаю, кто из нас придвигается ближе первым, но поцелуй быстро углубляется, становится более настойчивым и жарким, жажда в нас обоих вырывается наружу.
Я стону Рэнсому в рот, и он стонет в ответ, скользя языком по моим губам. В ту секунду, когда я их разжимаю, он проникает в мой рот, словно пытается заново запомнить мой вкус.
У меня кружится голова, но в то же время это странное ощущение… утешает.
На мгновение единственное, что имеет значение, – это ощущение его мускулистого тела рядом с моим. Он притягивает меня ближе к себе на скамье. Я теряюсь в тепле, исходящем от каждого участка тела, которым мы соприкасаемся, и во вкусе шампанского на его губах. В том, как глубоко он целует меня, а затем немного отстраняется, чтобы дать мне каплю пространства для дыхания, прежде чем снова погрузиться в процесс.
Я не думаю ни о вечеринке снаружи, ни о том, что совсем не вписываюсь в эту вселенную, ни даже о Мэлисе и его настойчивом способе показать, что он скучает по мне. В моей голове нет ничего, кроме приятного, будоражащего тепла, которое исходит от ощущения, что меня очень, очень хорошо целуют.
Вероятно, именно поэтому мне требуется минутка, чтобы осознать, что за дверью воцарился какой-то шум. Несколько громких голосов, доносящихся из главной комнаты, привлекают мое внимание, и мы с Рэнсомом наконец отрываемся друг от друга, тяжело дыша и глядя друг на друга.
Голоса становятся громче, в них отчетливо слышатся гнев и волнение, и меня переполняет беспокойство.
Черт. Для чего бы братья Воронины ни приехали сюда – неужели все пошло наперекосяк?
16. Уиллоу
Рэнсом озабоченно хмурится, а у меня внутри все переворачивается.
Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо.
Он сказал, что никто не пострадает, но, возможно, что-то пошло не так. Может, добыв им приглашения на это мероприятие, я невольно подвергла всех присутствующих опасности.
– Что происходит? – спрашиваю я, бросая взгляд на дверь.
– Не знаю. – Рэнсом плавно поднимается со скамейки и берет меня за руку, помогая подняться. – Пошли. Нужно выяснить, в чем дело.
Я киваю, позволяя ему вывести меня из уборной обратно в главный зал, где по-прежнему толпятся гости. Рэнсом настойчиво проталкивается сквозь толпу, пока мы не видим источник переполоха. И как только я понимаю, что происходит, сердце совершает прыжок.
Дело не в задании братьев Ворониных.
Это моя мать.
Она стоит у входа в галерею, устраивает сцену. У меня такое чувство, будто желудок проваливается вниз.
Какого хрена?
Я смутно помню, как говорила ей, что пойду на это мероприятие, но сочла ее слишком невменяемой, чтобы она могла обратить на это внимание. И я уж точно не думала, что она решит припереться сюда.
Мисти «принарядилась», но, конечно, не так, как остальные гости этого вечера. Макияж у нее густой, ресницы слиплись, яркие тени для век и губная помада скрывают бледность ее лица. А одежда… едва ли можно назвать это одеждой. На ней короткая кожаная юбка, облегающая и блестящая, – думаю, если бы она наклонилась, то, скорее всего, показала бы всем собравшимся свою обнаженную промежность. Верх – это топ на бретельках, подчеркивающий ее сиськи и не оставляющий места для воображения.
Мисти выглядит как самая типичная версия проститутки: вульгарная, чересчур откровенная и пошлая. Она кричит на женщину с бейджиком с логотипом музея, размахивая перед ее лицом длинным накрашенным ногтем.
– Мэм, – снова говорит женщина вежливым, но твердым тоном. – Как я уже сказала, вас нет в списке. Это частное мероприятие. Новое крыло музея будет открыто для посетителей с понедельника. А до тех пор я вынуждена попросить вас уйти.
– Да пошла ты! – вскрикивает Мисти. Она слегка спотыкается в своих сапогах на каблуках, пронзая взглядом лицо женщины. – Ты не можешь меня не пустить! Я заслужила тут быть!
Она говорит невнятно, явно под кайфом. В мое сердце будто вонзают иглу.
Два охранника в форме проталкиваются сквозь толпу и останавливаются рядом с женщиной, которая стоит на пути Мисти. Крупные парни, скрещивают руки на груди, глядят на мою мать сверху вниз.
– Мэм, вам пора, – сообщает ей один из них.
Мисти сплевывает на землю перед собой.
– Не надо мне тут указывать, что делать. Никто не может мне указывать! – Она смотрит мимо охранников на людей, собравшихся вокруг и наблюдающих за происходящим. – Вы все – кучка самодовольных жополизов. Расхаживаете тут, ложки свои серебряные в жопы засунули. Вы ничем не лучше меня! Особенно ты, сучка ты безвкусная.
Последняя фраза адресована женщине с бейджиком, которая беспомощно смотрит на охранников.
Черт. С меня хватит.
Я отхожу от Рэнсома и спешу вперед, надеясь разрядить обстановку, пока не стало еще хуже. Как только Мисти замечает меня, она оживляется, и на ее лице расплывается торжествующая улыбка.
– Видали? – говорит она, тыча пальцем в мою сторону. – Это дочка моя. Я ее вырастила. Я заботилась о ней. Дала ей все, черт подери. Если она здесь, то и я тоже должна здесь быть.
Мое лицо тут же заливается краской. Теперь все пялятся на меня, и я могу только догадываться, о чем они думают. Они смотрят на нас обеих, как на мусор, как на каких-то фриков. Слезы застилают глаза, но сейчас у меня нет времени плакать. Сделаю это попозже, когда пойму размер ущерба, который мне нанесла мать.
– Прекрати, – говорю я, подходя к ней и хватая за руку. – Что ты здесь делаешь?