торые храню закрытыми и спрятанными лишь для себя.
Что бы она ни услышала в тоне моего голоса, это заставляет ее тихо застонать, и она кивает, открывая глаза, в которых я вижу туман похоти и удовольствия.
– Давай, – призываю я ее. – Продолжай.
Ее пальцы скользят обратно по телу, словно были созданы специально для этого. Уиллоу медленно двигает ими, заставляя себя снова возбуждаться. Она, наверное, уже стала такой чувствительной после того, как кончила один раз, и, судя по тихим вздохам, срывающимся с ее губ, ей не потребуется много времени, чтобы достичь оргазма номер два.
Другой рукой Уиллоу продолжает раздвигать киску, но меняет пальцы, чтобы средним можно было потереть клитор. Она начинает медленно, а затем трет все сильнее и быстрее.
– Вот так, – бормочу я. – Подтолкни себя к краю. Я хочу это увидеть.
Уиллоу кивает и утвердительно хнычет, и вот уже второй оргазм пронзает ее тело насквозь, заставляя застыть и напрячься, а после вырывая из нее сдавленный стон.
Это потрясно.
Третий оргазм почти такой же: он захватывает ее целиком, выбивает из нее дух, в то время как она продолжает мастурбировать, преодолевая раунд за раундом.
Я наблюдаю, как она снова и снова преодолевает эту волну, покачивая бедрами, выгибая спину и приоткрывая рот. Уиллоу произносит целую череду проклятий и прошений, время от времени упоминая мое имя. Когда она кончает четвертый раз, то переходит к пятому, от которого ее бросает в дрожь, а все тело сотрясается от удовольствия.
– Ты такая потрясающая, – хриплю я. – Идеальный мотылек. Ты даже не представляешь. Ты…
Я замолкаю, потому что больше не могу говорить – потребность быть с ней, или потрогать себя переполняет меня. Чувство сильное, напряженное. Я сдерживаюсь, тяжело дыша через нос, и наблюдаю, как Уиллоу в последний раз достигает оргазма.
К этому моменту она практически рыдает от удовольствия и перевозбуждения, пока наконец не падает обратно на кровать, тяжело дыша.
Я смотрю на нее на экране, покрытую испариной, вялую и выжатую как лимон.
Я не могу пошевелиться.
Даже говорить не могу.
Я чувствую, как теряю контроль над собой, и если сделаю хоть какое-то резкое движение, то упущу его.
Уиллоу шарит по комнате в поисках телефона и находит его среди простыней. Она отключает динамик и прикладывает дивайс к уху, позволяя своему голосу снова зазвучать в моем ухе. Так близко.
– Боже, это было потрясающе, – выдыхает она.
– Да. – Голос как наждачная бумага. – Так и было.
– Ты тоже трогал себя?
Я с трудом сглатываю, все мое тело по-прежнему напряжено от нерастраченного возбуждения, струящегося по венам. Меня пробирает легкая дрожь, и я сжимаю руку, лежащую на столе, так сильно, что ломит кости.
– Нет. – Я колеблюсь, затем добавляю: – Но я хотел.
Уиллоу снова смотрит в камеру, и я замечаю, как в ее глазах вспыхивает какая-то неведомая искорка. Не знаю, как ее назвать, но сердце у меня от этого чуть-чуть сжимается.
– Тебе понравилось? – шепчет она.
Я моргаю и издаю грубый смешок.
– Да. Наверное, это еще мягко сказано. Ты…
Я качаю головой, поскольку не нахожу нужных слов. Ничто в моей жизни не готовило меня к подобному.
К ней.
Но Уиллоу просто тихонько мурлычет, и ей, похоже, не требуются дополнительные слова. Она понимает меня лучше, чем кто-либо другой, и это должно… ну, по меньшей мере, раздражать меня. Может, даже пугать.
Но это меня почти успокаивает.
– Я рада, – бормочет она, после чего приглушенно хихикает и переворачивается на бок. – Так спать хочется.
– Уже поздно. Тебе нужно немного отдохнуть.
– Хорошо. – Слово выходит тяжелым и невнятным из-за того, что она уже начинает погружаться в сон. – Спокойной ночи, Вик.
– Спокойной ночи, мотылек.
Я заканчиваю звонок, но продолжаю наблюдать за ней и за тем, как она кладет телефон и сворачивается калачиком на кровати. Она не убирает камеры и даже не забирается под одеяло. Она просто засыпает, позволяя мне видеть все таким, каким видит она.
24. Уиллоу
В понедельник я возвращаюсь к своему обычному распорядку, поэтому встаю рано, чтобы собраться в колледж. Первое занятие в этот день проходит легко, я сижу на последнем ряду и старательно делаю записи. Когда я выхожу из здания после того, как профессор отпускает нас, то с удивлением слышу, как кто-то зовет меня по имени.
Я оборачиваюсь и удивляюсь еще больше – ко мне направляются Эйприл и парочка ее друзей.
Обычно Эйприл разговаривает со мной, только когда ей есть за что надо мной поиздеваться или когда нам приходится работать вместе над групповым проектом и у нее нет выбора. И даже в таком случае это неприятно.
Но сейчас она улыбается. Эйприл прислоняется к одной из колонн перед зданием, выглядя непринужденно и задорно, и я понятия не имею, что с этим делать.
– Приветик, мы слышали, ты была на том мероприятии в музее на выходных, – говорит Эйприл, и я напрягаюсь, ожидая, что она отпустит какой-нибудь жестокий комментарий о ситуации с моей мамой. – Как все прошло?
Я моргаю, ожидая продолжения. Но, похоже, это все.
– О, было классно, – отвечаю я. – Картины красивые, закуски вкусные.
Она кивает, откидывая волосы за плечо.
– Я слышала, там были Уинстоны. Познакомилась с ними? Им типа полгорода принадлежит.
Я мысленно возвращаюсь назад, пытаясь вспомнить имена всех людей, с которыми меня познакомила бабушка.
– Я не уверена. Думаю, да…
– А Флексы? – спрашивает одна из ее подруг. – Я слышала, что их младшая дочь только что заключила модельный контракт. Она, скорее всего, бросит старшую школу и переедет в Нью-Йорк. Если бы я такое провернула, родители бы меня прибили.
– Ну, так Дарси Кенсингтон сделала, – подхватывает другая. – А потом она перестала быть моделью и выскочила замуж за того кинопродюсера. – Она мечтательно вздыхает и гримасничает. – Боже, какая же у нее классная жизнь. Она была на открытии? Я слышала, она в городе.
Все три девушки с нетерпением уставились на меня. Что ж, все начинает обретать смысл. Благодаря бабушке я теперь в кругу элиты города. В кругу людей, с которыми бы такие охотницы за статусом, как Эйприл и ее прихлебательницы, хотели бы тусить. Поэтому они так вежливы со мной. Я стала представлять ценность в их глазах.
Бьюсь об заклад, Эйприл была бы просто в восторге от общения с кем-то вроде Троя. И наверняка испытала бы настоящий экстаз, если бы он открыто пялился на нее во время разговора, а потом сказал своим дружкам, что она ему приглянулась.
Часть меня хочет послать их ко всем чертям, но вместо этого я просто натянуто улыбаюсь.
– Я встретила много людей, – говорю я, пожимая плечами. – Трудно запомнить всех и каждого. Извините, я опаздываю на следующее занятие.
Прежде чем они успевают спросить что-то еще, я ухожу в сторону научного корпуса. Последнее, чего я хочу, – это попасть в их маленькую компанию сучек, а еще я определенно не заинтересована в том, чтобы меня использовали из-за моих связей.
Привлечь парней к участию в мероприятии, чтобы они смогли уберечь Мэлиса от тюрьмы, – это одно. Помочь Эйприл и ее ядовитой свите познакомиться со знаменитостями, чтобы они могли пускать на них слюни, – это совсем другое.
Но, пока я слушала их разглагольствования о мероприятии, у меня возник вопрос: осветила ли пресса инцидент с участием моей матери?
Черт, очень надеюсь, что нет.
Я точно не хочу, чтобы по всему интернету разлетелась информация о том, что мать давно потерянной внучки Оливии Стэнтон – проститутка, да еще и наркоманка. Я не могу так поступить с Оливией.
На занятие я и вправду опаздываю, поэтому возможность достать телефон и быстро просмотреть новостные сводки о музее, у меня получается только после того, как я покидаю кампус.
Об открытии нового крыла музея есть несколько коротких статей, где рассказывается людях в списке гостей и дается обзор самого нового крыла. Упоминается Оливия, а также некоторые другие личности, с которыми я познакомилась в тот вечер, но ничего о моей матери или произошедших беспорядках. Они даже не упоминают о том, что была вызвана полиция.
Отлично. Это большое облегчение.
Это дело рук Оливии? Она подергала за какие-то ниточки, чтобы об этом не написали? Или, может, организаторы просто попросили прессу не болтать. Подобные новости едва ли хорошо повлияли бы на репутацию музея. Увы, это не та слава, на которую они рассчитывали, вкладывая сколько сил и средств в это дело.
Я еще немного просматриваю результаты поиска и хмурюсь, когда вижу другую статью, в которой упоминается открытие. Но только эта новость не о самом мероприятии, а о человеке, который умер по дороге с него домой.
Ричард Гэлвин, известный бизнесмен из Детройта, также сделавший пожертвование музею. По-видимому, он погиб в автокатастрофе вскоре после окончания мероприятия, когда возвращался домой. В статье упоминается, что на месте аварии был еще один автомобиль, но он оказался пуст, и что полиция все еще выясняет, как все произошло.
Я останавливаюсь и перечитываю статью еще раз, на этот раз более внимательно.
Авария произошла вскоре после того, как я увидела братьев Ворониных, выходящими из музея. И они сказали, что Мэлис пострадал в автомобильной аварии.
Сердце начинает бешено колотиться, когда картинка в голове складывается воедино.
Вот что произошло прошлой ночью. Они причастны к смерти Ричарда Гэлвина.
Засовывая телефон обратно в карман, я торопливо преодолеваю остаток пути до своей машины, затем выезжаю со стоянки и направляюсь к складу, где живут братья. Я даже не знаю, что делаю, но я должна сделать хоть что-то. Я должна знать, что, черт возьми, творится.
Подъезжая к месту, я резко останавливаюсь, паркуюсь и, хлопнув дверью, направляюсь к фасаду склада.
Нынешний раз очень отличается от предыдущих, когда я либо сама приходила к ним, робкая и застенчивая, либо когда меня притащили сюда практически силой. На этот раз я подхожу прямо к двери и начинаю дико колотить в нее. Во мне клокочут злость, тревога и обида вместе взятые, я будто бы скоро взорвусь.