Мэлис кивает.
– Ну, это уже кое-что.
– Может, мне разбудить Рэнсома и ввести его в курс дела?
– Нет, просто скажи ему утром. Хоть кому-то из нас нужно нормально спать.
Мы обмениваемся взглядами, и я понимаю: Мэлис чувствует то же, что и я. Рэнсом вертится с нами в этом дерьме большую часть своего времени, но он не такой закаленный, как Мэлис, и не такой отстраненный, как я. Мы хотим, чтобы так и оставалось.
– Так странно, – говорю я, наблюдая, как игла тату-пистолета движется быстрее, чем может уследить мой глаз, снова и снова втыкаясь в кожу Мэлиса.
– Ты о чем?
– Странно размышлять о том, что будет, если нам удастся избавиться от Икса.
– Ага, – хмыкает Мэлис. – Станем заниматься той работой, которой хотим, и получим хоть какой-то гребаный контроль над собственными жизнями. Прикинь?
Я фыркаю.
– Звучит как рай.
– У меня есть кое-какие планы. Я хочу расширить бизнес, сделать так, чтобы мы могли продолжать получать деньги, не имея дела с говнюками. Думаю, могло бы получиться.
Я киваю. Это нетрудно представить. Рэнсом обладает харизмой, заставляющей людей постоянно возвращаться к нему, и компенсирует вспышки гнева Мэлиса, когда таковые случаются. Но в целом, мы все хороши в своем деле.
Но есть одна вещь, которая меня все же беспокоит.
– Я все думаю об Уиллоу, – признаюсь я. – И о будущем. У нее теперь совершенно новая жизнь. Она больше не та испуганная девочка, которую мы встретили в борделе. По сравнению с тем, что ее бабушка уже дала ей и продолжит давать, что мы-то ей сможем предложить? Да, мы отвоевали себе маленькую территорию, кусочек Детройта, но мы явно не на верхушке пищевой цепи. Даже не близко. Что мы способны ей дать?
Мэлис останавливает тату-пистолет и смотрит на меня.
– Верность. Свободу. Место, где она может быть самой собой. Похоже, ей этого не хватало в жизни, так что, думаю, начало неплохое.
Я думаю о том, что она рассказала мне о своей приемной матери, и о том, как Мисти всегда лгала и манипулировала ею. Возможно, в словах моего близнеца есть смысл.
Уиллоу не из тех, кто ставит материальные ценности выше человеческих.
Прежде чем я успеваю заговорить, входит Рэнсом, зевая и потирая один глаз.
– Ты забыл упомянуть об умопомрачительных оргазмах, – говорит он, ухмыляясь и присоединяясь к нашему разговору.
Мэлис издает смешок, приподнимая одно плечо.
– Думаю, это читалось между строк.
Рэнсом ухмыляется и, схватив бутылку виски, плюхается за стол.
– Не могу поверить, что вы устроили совещание без меня. Что это за хрень?
– Это не совещание, – парирует Мэлис. – Мы просто разговариваем.
Я наблюдаю за их взаимодействием, и на моих губах появляется улыбка. Но в то же время в глубине души я все еще чувствую себя неполноценным. Рэнсом и Мэлис так легко шутят о том, как они доставляют Уиллоу удовольствие, а я никогда не давал ей того же. Даже не прикасался к ней.
Как бы мне этого ни хотелось, я все равно чувствую, будто половину времени нахожусь в клетке собственного разума. Вырваться на свободу нелегко, и иногда я не знаю, получится ли у меня это хоть когда-нибудь.
А если получится, если я полностью потеряю контроль… Я не уверен, что может произойти.
– Кстати, у нас новая работа, – говорит Мэлис, отвлекая меня от мыслей, и вводит Рэнсома в курс дела.
Рэнсом стонет, на секунду опуская голову на стол.
– Чтоб его черти драли, – стонет он. – Хотя, наверное, в долгосрочной перспективе это неплохо. Это даст нам еще один шанс попытаться выяснить, кто такой Икс. – Затем он усмехается, но выглядит совсем не веселым. – Ну, знаете, до того, как он нас вальнет.
35. Уиллоу
Вокруг меня прыгают и трещат языки пламени, жар обжигает кожу. Я чувствую, будто меня опаляют изнутри, и от страха, смешанного с клубящимся вокруг дымом, становится трудно дышать.
Я знаю, что должна бежать. Каждый бешеный удар сердца напоминает мне об этом, и я бросаюсь вперед, стараясь не потерять равновесие и не упасть, но вдруг старое, прогнившее дерево быстро вспыхивает пламенем.
Я слышу, как за мной идет Илья, слышу топот его ног по полу, но даже не осмеливаюсь оглянуться. Смотрю прямо перед собой, боясь обернуться и увидеть его слишком близко.
Но краем глаза замечаю что-то еще. Темная, скрюченная фигура в тени. Это не Илья, которого я все еще слышу позади себя. Я приглядываюсь, и тень превращается в фигуру человека, выходящего из темноты и приближающегося ко мне.
Сердце замирает, и я подпрыгиваю при виде него, пораженная и застигнутая врасплох. Я не знаю, кто он, не могу разглядеть его черты. Но это не имеет значения. Моя цель осталась прежней.
Убраться отсюда к чертовой матери и сбежать.
Я бегу так быстро, как только могу, отчаянное желание унестись прочь из этого здания, пока оно не обрушилось, заставляет меня двигаться все быстрее и быстрее. Я не хочу здесь умереть. Я не хочу, чтобы меня поймали или сожгли заживо.
Я должна выбраться.
Должна…
Сон ускользает, и я просыпаюсь с тихим вздохом. Сердце колотится так же сильно, как в кошмаре, и я прижимаю руку к груди, делая глубокие вдохи, чтобы успокоиться. Постепенно страх и призрачное ощущение жара на коже начинают проходить, и я ложусь на спину, хмуро уставившись в потолок.
С той ночи, как он похитил меня, Илья время от времени снится мне, но это первый раз, когда рядом был кто-то еще. Что не имеет особого смысла. Почему мне снится какой-то другой мужчина?
Это вроде бы не кто-то из колледжа и не один из тех ужасных мужчин, которых я встречала за свою жизнь, но, наверное, это мог бы быть кто угодно. Возможно, мое подсознание играет со мною злую шутку и притягивает всех пугающих мужчин из моего прошлого в один кошмар. Может, это был какой-то из маминых клиентов, кто-то, кого я не помню в лицо, но мой разум помнит, что его нужно бояться.
Трудно сказать, но у меня нет времени валяться без дела и размышлять об этом. Уже утро, до звонка будильника остается всего несколько минут, поэтому я выскальзываю из постели и выключаю его пораньше. Затем направляюсь в ванную, чтобы принять душ, смыть последние остатки холодного пота от страха и подготовиться к колледжу.
Занятия проходят легко. Я сдаю пару заданий, над которыми работала, и когда учебный день наконец подходит к концу, сажусь в машину и еду к Оливии.
– Уиллоу!
Она приветствует меня с той же теплотой, что и всегда, и, похоже, она не расстроена из-за того, что Мисти пришла к ней и выставила себя полной дурой.
Но как только мы устраиваемся в огромной гостиной, я не могу не заговорить об этом.
– Мне так жаль, что так получилось с моей мамой, – говорю я ей, и у меня сводит живот. – Я не знаю, почему она решила, будто это нормально. Честно говоря, понятия не имею, что творится у нее в голове большую часть времени. Но после музея она мне пообещала, что больше не станет заниматься такими делами.
– Это не твоя вина, – говорит Оливия спокойным голосом. – Я знаю, ты делаешь все, что в твоих силах, и ее действия никак не влияют на тебя.
В это трудно поверить, особенно зная, что в кругах, в которых вращается моя бабушка, семья, воспитание и все остальное очень много значит. Люди определенно осудили бы меня за то, что сделала моя приемная мать – черт, да они, скорее всего, уже осуждают.
– И все же, – говорю я. – Если она еще когда-нибудь выкинет что-нибудь подобное, пожалуйста, дай мне знать. Я пыталась объяснить ей, что это выходит за рамки приличия, но не знаю, дошло ли до нее. Я накричала на нее и порвала с ней все связи, что, вероятно, следовало сделать давным-давно.
– Я уверена, у тебя были свои причины не делать этого. – Оливия сцепляет пальцы на коленях. – Долгое время она была всем для тебя, так что я понимаю, почему ты этого не сделала. И предложение помочь ей с реабилитацией остается в силе.
– Спасибо, – шепчу я и благодарно улыбаюсь, а губы слегка дрожат.
Оливия похлопывает меня по руке, а затем ее лицо озаряется.
– О, я хочу тебе кое-что показать, – говорит она, вставая и подходя к полке на стене. – Я откопала это на днях и подумала, что тебе будет интересно взглянуть.
Настроение немного поднимается, и я наблюдаю, как бабушка возвращается с фотоальбомом. Она садится рядом со мной, и мы вместе листаем его, смотря фотографии моего отца, когда тот был ребенком.
– Кертис был непослушным мальчиком. – Оливия хихикает, проводя пальцами по его фотографии, где он весь вымазался в грязи, и широко улыбается. Он немного похож на меня, у него такой же формы нос и темно-русые волосы. – Ему всегда нравилось носиться и играть, и мы чаще всего находили его на улице в грязи. Иногда это выводило его учителей из себя, но он все равно был лучшим учеником в классе.
Она переворачивает страницу, улыбаясь фотографии моего отца, стоящего рядом с ее гораздо более молодой версией. У них в руках огромные рожки с мороженым, и они вроде бы на пляже, наслаждаются жизнью.
Бабушка показывает мне фотографию за фотографией, и я рассматриваю их все, слушая ее рассказы о том, где те были сделаны, и что они тогда делали.
Мне не удалось узнать отца, но, видя эти фрагменты его жизни, я словно возвращаю себе частичку его самого. Конечно, мое детство было не таким, как у него, но когда я смотрю на фотографии, то вижу определенное сходство. То, как в уголках его глаз появляются морщинки, когда он широко улыбается. Что-то в линии его подбородка и слегка вздернутом носу.
Мне становится тепло от мысли, что мы, возможно, были похожи даже в мелочах.
– Он всегда так много улыбается, – бормочу я, протягивая руку и слегка касаясь одной из фотографий.
Оливия кивает.
– Он был счастлив. Мы старались дать ему все, что он только мог пожелать, и он долгое время просто расцветал.
В ее голосе слышится заминка, и я вижу, как у нее затуманиваются глаза, когда она говорит об этом. Она явно скучает по сыну, и я уверена, что теперь, когда ее муж тоже умер, она чувствует себя одинокой без своей семьи.