– Алло? Да, это… Что?
Я не знаю, что говорит человек на том конце линии, но перемена в Уиллоу происходит мгновенно. Она застывает, ее лицо бледнеет, как будто с него разом схлынула вся кровь.
Вот дерьмо. Вряд ли новости хорошие.
37. Уиллоу
– Ты должна приехать прямо сейчас! – кричит мне в ухо истеричный голос. – Я зашла к Мисти домой, потому что она снова врубила музыку на всю катушку, но когда вошла… дверь была открыта, а она просто лежала там.
– Что? – переспрашиваю я, чувствуя, что не могу осмыслить то, что она говорит.
Это соседка, одна из тех, кто живет слишком близко и попадает под ее радар дерьма. У нее есть мой номер только потому, что она вечно звонила и требовала, чтобы Мисти прекратила шуметь, или если парни, с которыми Мисти тусовалась, были слишком громкими.
Я никогда не думала, что эта женщина воспользуется моим номером, чтобы позвонить мне по такому поводу.
– Я уже звонила в 911, – продолжает она. – Но она… она, похоже, не дышит.
Слова долетают до моего уха и проникают в мозг, но все это кажется какой-то чушью, ерундой. Сердце все еще колотится от оргазма, который я только что испытала на мотоцикле Рэнсома, но теперь кровь в венах шумит от страха, а не от восторга.
– Мисти! – Я подпрыгиваю, когда женщина выкрикивает имя моей приемной матери прямо мне в ухо. Видимо, пытается привести ее в чувство. – Мисти, ты должна проснуться, слышишь меня?
Кожа покрывается мурашками, и я стряхиваю с себя подступившее оцепенение.
– Мы уже в пути, – говорю я, а голос будто и не мой вовсе. – Просто… делай, что можешь.
Я вешаю трубку, и телефон чуть не выскальзывает из моих онемевших пальцев. Рэнсом ловит его, прежде чем тот успевает упасть на землю, и смотрит на меня с беспокойством в сине-зеленых глазах.
– Что случилось? Уиллоу?
– Я… мы должны поехать к моей маме домой. Прямо сейчас. Она… Я думаю, у нее была передозировка или что-то в этом роде, но она…
Слова странно слетают с губ, словно я не могу до конца поверить, что произношу их. У Мисти и раньше бывали ситуации, когда она смешивала то, что не должна была, или напивалась так сильно, что отключалась прямо на кухне, но так далеко это никогда не заходило. Она никогда не…
– Я отвезу тебя, – говорит Рэнсом, и я моргаю, заставляя себя сосредоточиться на его голосе. – Садись.
Он помогает мне слезть с переднего сидения мотоцикла, и я снова забираюсь на заднее, крепко обхватывая Рэнсома за талию. Он заводит мотоцикл и трогается с места, а я почти на автопилоте указываю ему, куда ехать.
Я цепляюсь за него, пытаясь сообразить, что могло случиться и почему.
Знаю, Рэнсом, скорее всего, нарушает скоростной режим, чтобы добраться туда побыстрее, но мне кажется, будто время замедлилось, а кожа просто зудит от желания оказаться уже там.
Я не могу поверить, что это происходит на самом деле. Не могу поверить, что она это сделала… Я чувствую оцепенение. Ветер даже не обжигает мне щеки, потому что я отключилась от всего, кроме удушающего чувства страха, наполняющего грудь.
Через несколько минут мы подъезжаем к дому Мисти, и я спотыкаюсь, пытаясь слезть с байка. Рэнсом делает движение, чтобы помочь мне, но, прежде чем он успевает это сделать, я встаю на ноги и мчусь по подъездной дорожке к двери.
В данный момент я даже не могу вспомнить имя позвонившей мне соседки, но сцена в точности соответствует ее описанию. Моя мама лежит на полу в гостиной, бледная и ни на что не реагирующая. Она растянулась по полу, как будто упала или потеряла сознание, или что-то в этом роде, одетая только в нижнее белье и майку.
В ней нет жизни, ничто не указывает на то, что она все еще с нами. Соседка делает искусственное дыхание, попеременно надавливая Мисти на грудь и дуя ей в рот. Ее руки дрожат, как будто она делала это слишком долго, и, похоже, у нее заканчиваются силы, да и с самого начала она делала все неправильно.
– Погодите, – говорит Рэнсом, подходя ко мне сзади. – Позвольте мне.
Соседка удивленно поднимает глаза, но через секунду отходит в сторону, позволяя Рэнсому подойти ближе. Он в гораздо лучшей форме, чем она, аккуратно делает надавливания на грудную клетку и отсчитывает их, прежде чем вдохнуть Мисти в рот. Он повторяет это несколько раз, а затем поднимает на меня взгляд, в котором читается беспокойство.
Я смотрю на свою маму, чувствуя холод во всем теле.
Ее глаза закрыты, и в каком-то смысле она выглядит более умиротворенной, чем когда-либо. Но это неправильно. Она не должна быть такой.
Такой тихой. Такой неподвижной.
Она всегда была громкой и вспыльчивой, с бешеным темпераментом.
Это просто… на нее не похоже. Не такой она должна быть.
Вдалеке воют сирены, а я стою, как статуя, и смотрю на Рэнсома и свою маму.
Через минуту прибывают парамедики и врываются в дом. Они наклоняются, чтобы поговорить с Рэнсомом, который отходит в сторону, позволяя им взять инициативу в свои руки. Он подходит ко мне, обхватывает меня руками и оттаскивает в сторону, чтобы они могли заняться своей работой.
Я чувствую тепло его тела, ощущаю ровный стук его сердца, но все остальное кажется оцепенелым и холодным.
– Ты член семьи? – спрашивает меня женщина-парамедик, подходя ко мне.
Мне приходится пару раз моргнуть, чтобы сосредоточиться, а затем я киваю.
– Да. Я… ее дочь.
– Дорогая, нам нужно, чтобы ты ответила нам на несколько вопросов, если сможешь. Твоя мать употребляет наркотики? – Она задает этот вопрос мягко, словно старается не расстраивать меня еще больше, и я делаю глубокий вдох.
– Да, – отвечаю я. – Иногда.
– Ладно. Не могла бы ты сказать, что она могла принять сегодня?
Я качаю головой.
– Хм… Я не знаю. Она всякое употребляет. Все, что получается достать. Но меня сегодня здесь не было. Я не знаю, что она приняла.
Другой парамедик расспрашивает соседку, как давно она обнаружила Мисти и видела ли она ее днем. Еще двое остаются возле тела Мисти, пытаясь привести ее в чувство, а я не могу оторвать от нее глаз. Что бы они ни делали, Мисти остается неподвижной, бледной и безжизненной.
В конце концов, они отстраняются и обмениваются взглядами.
– Простите, – говорит один из них, поднимая на меня глаза. – Мы ничего не можем сделать.
– Время смерти? – спрашивает другой, но я не слышу ответа.
Ноги подкашиваются, внезапно отказываясь выдерживать мой вес. Если бы не Рэнсом, стоящий рядом и поддерживающий меня, я бы рухнула на пол. Но он продолжает обнимать меня и прижимать к себе, пока я отчаянно хватаю ртом воздух, пытаясь сосредоточиться на дыхании.
– Эй, – шепчет он, его сильные руки сжимаются еще крепче. – Я здесь. Все хорошо.
Я качаю головой, по лицу текут слезы. Нет. В этом нет ничего хорошего. Единственная мать, которую я когда-либо знала, мертва, и все, что я могу делать, это смотреть, как парамедики укладывают ее тело на носилки и выносят из дома.
– Мне очень жаль. – К нам подходит женщина-парамедик, что разговаривала с нами ранее. – Но нужно, чтобы ты проехала с нами для опознания тела.
Тела.
Ведь это все, чем теперь является Мисти. Просто безжизненное тело. Еще одна мертвая проститутка в городе, где такое случается слишком часто.
Все, что я могу сделать, – это кивнуть. У меня перехватило горло и пересохло во рту. Когда мы покидаем дом, в котором я выросла, все как в тумане. Рэнсом помогает мне забраться на его мотоцикл и просит держаться. Когда я едва успеваю двинуться, чтобы сделать это, он хватает меня за запястья и оборачивает мои руки вокруг своей талии, нежно сжимая мою ладонь.
Мы мчимся в морг, и даже от одной мысли об этом слове у меня снова и снова сводит желудок.
Когда добираемся туда, я с удивлением вижу, что Мэлис и Вик уже ждут нас. Рэнсом, должно быть, отправил им сообщение, когда выходил из дома. Ни один из них ничего не говорит, но три брата постоянно стоят у меня за спиной, пока я занимаюсь бюрократическими процедурами, связанными с тем, что необходимо сделать после чьей-то смерти.
Я стараюсь как можно лучше отвечать на вопросы об имени Мисти и дне рождения. Рассказываю историю о том, как мне позвонила соседка и я примчалась к ней, и о том, что я не видела Мисти пару дней.
Я не упоминаю о нашей ссоре или о том, как сказала ей, что между нами все кончено, но это все равно давит мне на сердце.
Чувствую себя роботом, выполняющим свои обязанности, отвечая на вопросы, заполняя формы, делая то, что мне говорят.
Все это занимает несколько часов.
Или, по крайней мере, мне так кажется. Каждый раз, когда я думаю, что конец близок, находится еще одно дело. У меня даже не получается раздражаться по этому поводу, ведь все, что я чувствую, – это горе, вина и сожаление. Эти чувства внутри меня, сводят с ума, разрывают сердце на части.
Мы с Мисти никогда не были близки, но мне до сих пор кажется ужасным, что мы расстались на такой ноте.
Когда меня наконец отпускают, пообещав, что мне позвонят, если им понадобится что-то еще, я стою на тротуаре перед зданием вместе с ребятами. Они все это время были со мной, и я им чертовски благодарна за это.
– Пойдем, солнышко, – произносит Мэлис, кладя руку мне на поясницу. – Мы тебя отвезем.
Я просто молча киваю, и они усаживают меня в машину, в которой приехали Мэлис и Виктор.
Вместо того, чтобы отвезти меня домой, они привозят меня на свой склад, и я с облегчением рассматриваю знакомое пространство, когда мы заезжаем в гараж. Последнее, чего я сейчас хочу, – это остаться наедине со своими мыслями.
Они заводят меня внутрь и усаживают на диван. Вик наливает виски и вкладывает стакан мне в руку.
На самом деле я не делаю ни глотка, просто держу его, позволяя ощущению прохлады стакана и острому аромату виски удерживать меня в этом моменте. Я чувствую себя такой оцепеневшей, такой потерянной.
Мэлис приседает передо мной, и его по обыкновению суровые черты лица становятся мягкими и обеспокоенными. Его глаза изучают мое лицо. Затем он кладет ладони мне на щеки, вытирая слезы, которые, кажется, не хотят останавливаться.