– Футболку долой, солнышко.
Я стягиваю ее через голову, откидываясь на спинку дивана. Сердце стучит сильно, поскольку я помню, как было больно в первый раз, но не отступаю ни на дюйм, когда Мэлис приближается ко мне с жужжащим пистолетом.
– Ты так и не сказал мне, что означает число 24, – бормочу я, сжимая диванную подушку одной рукой, когда кожу начинает жечь от вонзающейся в меня иглы.
На секунду мне кажется, будто он не собирается отвечать. Его взгляд сосредоточен, рука тверда, пока он водит татуировочным пистолетом по моей коже. Затем Мэлис начинает рассказывать.
– После того, как тюремная банда попыталась прикончить меня, я пошел за их главарем и убил его, – говорит он. Это звучит так легко, как нечто само собой разумеющееся, и я снова поражаюсь тому, какой жестокой жизнью жили братья Воронины. – Это спасло меня в тюрьме. Я сделал себе имя, заставил людей понять, что со мной не стоит связываться. После его убийства я провел двадцать четыре дня в одиночке. Было жестко. Но когда вышел, люди меня зауважали.
– О, – выдыхаю я, крепче вцепляясь в диван. – Значит, это число много для тебя значит.
Он кивает.
– Это символ того момента. В тот день я решил, что больше никогда не буду жертвой, и взял жизнь в свои руки.
Я с трудом сглатываю, понимая, как много для него должно значить то, что он рассказывает мне об этом. Когда я спросила его в первый раз, он не сказал, почему выбрал именно такой эскиз, и я рада узнать всю историю, какой бы мрачной она ни была.
– Спасибо, что рассказал, – бормочу я. – От этого татуировка мне нравится еще больше.
На его лице появляется намек на улыбку, и Мэлис останавливается, стирает немного крови и чернил, чтобы лучше разглядеть новое дополнение к моей татуировке. Когда он снова приставляет пистолет к моей коже, я вздрагиваю, боль возвращается. Мэлис несколько раз проводит по одному и тому же участку, и мне приходится прикусить губу, чтобы не застонать от боли. Я делаю глубокие, ровные вдохи, пытаясь заставить себя расслабиться.
– Потрогай себя, – инструктирует Мэлис, его глаза поднимаются и встречаются с моими, в тусклом свете они кажутся почти черными. – Это отвлечет тебя от боли, как и в первый раз.
Сердце просто заходится, в голове проносятся миллионы воспоминаний одновременно. Я отпускаю спинку дивана, чтобы сделать, как он говорит, но тут Мэлис хватает меня за запястье свободной рукой, задерживая мой взгляд всего на секунду.
– Не позволяй себе кончить, – добавляет он. – Пока я не закончу.
Я киваю, облизывая губы, и он отпускает меня. Все еще странно чувствовать возбуждение от этого, но как только моя рука скользит вниз, к киске, искра жара в моих венах превращается в адский костер.
Клитор пульсирует, я становлюсь влажной. Я не тороплюсь, скользя пальцами по складочкам и слегка дразня клитор.
Чувствую себя развратной, делая это прямо здесь, в гостиной, пока Мэлис стоит передо мной на коленях, добавляя татуировку к моей груди. Но в то же время я чувствую себя красивой и сильной, делая то, что раньше вызвало бы у меня столько стыда.
Тело гудит в такт с татуировочным пистолетом, когда я прикасаюсь к себе, дразня чувствительную горошинку медленными круговыми движениями, от которых у меня перехватывает дыхание. Я изо всех сил стараюсь не двигать бедрами, не желая слишком сильно дергаться и испортить работу Мэлиса.
Я вгоняю в себя еще один палец, чуть подразнивая, но достаточно глубоко, чтобы почувствовать его. С губ срывается стон.
– Хорошая девочка, – говорит Мэлис хриплым и низким голосом, не отрывая глаз от своей работы. – Расскажи мне, каково это.
– К-классно, – заикаюсь я. Затем закрываю глаза и, используя свою влагу, провожу пальцами по клитору, потирая его. – Черт, это так приятно.
Я сдерживаю стон, когда он проходится по другому больному месту, и надавливаю на клитор сильнее, чтобы заглушить боль наслаждением.
– Ты близко? – спрашивает он.
– Почти, – выдыхаю я в ответ, а пальцы двигаются быстрее.
Было бы так легко сорваться, но он сказал мне не кончать, пока он не разрешит, и я хочу подождать, даже если это сводит меня с ума.
Каждый раз, когда я оказываюсь на грани, отстраняюсь, прикасаюсь к себе медленнее и ослабляю давление, пока оно не становится легким, как перышко. Удовольствие и боль смешиваются вместе, как это было в первый раз, когда Мэлис делал мне татуировку. Каждое ощущение подталкивает другое, поднимая меня все выше и выше к вершине кайфа, и не успеваю я опомниться, как становлюсь хнычущим месивом.
Я продолжаю сдерживаться, но напряжение все нарастает и нарастает, удерживая меня на тонкой грани. У меня перехватывает дыхание, и я прикусываю губу, изо всех сил стараясь не шевелиться.
Наконец, Мэлис убирает татуировочный пистолет от моей кожи.
– Кончай, – приказывает он. – Сейчас.
Это все, что мне нужно было услышать. Я погружаю пальцы глубже во влагалище, трахая себя ими, в то же время лаская ладонью клитор. Мэлис наклоняется, ловит мои губы в поцелуе и проглатывает мой резкий вскрик, когда меня захлестывает оргазм.
Я вздрагиваю, прижимаясь к нему, катаясь на волнах этого раскаленного удовольствия, проходящего по всему телу, пока я окончательно не устаю.
Когда наши губы отрываются друг от друга, я тяжело дышу и откидываюсь на спинку дивана. Место, где он сделал мне татуировку, ноет, пульсируя в такт моему сердцебиению, но я не обращаю внимания на тупую боль – особенно, когда смотрю вниз и вижу, что он добавил к рисунку на моей груди.
С цифрами 2 и 4 переплетены три набора инициалов: МВ, РВ и ВВ.
Мэлис запускает пальцы в мои волосы, прижимаясь своим лбом к моему. Он так близко, что я чувствую запах виски в его дыхании, смешанный с темными мускусными нотками его лосьона после бритья.
– Я никогда раньше не хотел, чтобы женщина была моей, – хрипло бормочет он. – Никогда не хотел, чтобы женщина была нашей. Пока не встретил тебя.
41. Уиллоу
Следующие несколько дней заполнены занятиями и преодолением последствий смерти моей приемной матери. Нужно уладить еще несколько вопросов и спланировать похороны, что, конечно же, ложится на меня. Это будет небольшая, простая церемония, ведь, по правде говоря, не так уж много людей придут оплакивать Мисти Хейз. Я уже подумывала о том, чтобы вообще ничего не делать, но мне кажется, что ее смерть нужно как-то засвидетельствовать, даже если приду лишь я.
После смерти Мисти кажется странным ходить в колледж и заниматься обычными делами, но я думаю, что для живых жизнь и правда продолжается.
Через несколько дней, когда я выхожу из класса, ко мне подходит Эйприл. Я сразу напрягаюсь, всплывают старые обиды. В последнее время она стала добрее ко мне, но трудно забыть те времена, когда почти при каждом нашем общении она говорила мне что-нибудь гадкое.
– Привет, Уиллоу, сочувствую насчет твоей мамы, – говорит она, и вид у нее действительно полный раскаяния.
Я моргаю, удивленная, что она вообще знает об этом. Хотя, наверное, мне не следовало бы удивляться. Она явно обожает сплетни и знает все, что происходит с людьми в нашем колледже. И раз уж теперь я в ее глазах «важный» человек, она стала следить и за моей жизнью тоже.
– Спасибо, – тихо бормочу я и продолжаю свой путь, прежде чем она успевает сказать что-нибудь еще.
Приятно, что ее травля прекратилась. Учитывая, что Эйприл разболтала всем о моих новых семейных связях, и тот факт, что Колина Деври этим летом вообще не будет в кампусе, учеба в колледже стала намного проще.
Но, несмотря на это, я чувствую себя странно из-за того, что отношения между нами так резко изменились, хотя на самом деле ничего не изменилось, кроме того факта, что теперь у меня богатая семья.
Я занимаюсь своими делами, пытаясь сосредоточиться на занятиях, хотя над душой висит список дел для похорон Мисти. Мне по-прежнему нужно сдать летние экзамены, если я хочу погрузиться в работу, когда начнется осенний семестр.
При условии, если я все-таки пойду в колледж осенью.
Я до сих пор не дала Оливии ответа, хочу ли принять ее предложение и начать помогать ей управлять поместьем. Мы поговорили на следующий день после смерти мамы, но, конечно, тогда разговор шел не об этом, и она ничего не спросила. Я рада, что она дает мне время, хотя из-за всего происходящего у меня не было возможности присесть и хорошенько обдумать, чего я на самом деле хочу от своего будущего.
«Время еще есть, – говорю я себе. – Сначала похороны, а потом уже все остальное».
Когда я иду по кампусу после последнего на сегодня занятия, снова замечаю Эйприл. Она и несколько ее подружек собрались небольшой группой во дворе. Они стоят по другую сторону линии деревьев, поэтому не видят меня, идущую по тропинке, но их голоса отчетливо слышны.
– Если бы это была моя мать, я бы, наверное, вместо нее сдохла, – говорит Эйприл высокомерным и жестоким тоном. – Она же явно была наркошей. Уверена, Уиллоу такая же. Это теперь она вся такая из себя представительница элиты, но, по сути, она всегда была отбросом. Вот увидите, Оливия Стэнтон пожалеет, что взяла ее к себе и сделала частью семьи, когда эта сучка покажет свое истинное лицо и сдохнет где-нибудь в канаве от передозировки.
Все ее подруги смеются, а я замираю на месте. Глаза горят.
Меня переполняет гнев, а руки сжимаются в кулаки. Мне плевать, что думает обо мне Эйприл Симмс. Она меня совсем не знает. Но я ненавижу ее за то, что она такая двуличная. Что в одну минуту она говорит мне, что сожалеет о моей потере, а в следующую уже болтает всякие гадости у меня за спиной.
Сейчас ее слова сочувствия звучат как полная хрень, и это заставляет меня снова задуматься, смогу ли я на самом деле выжить в мире богатых и знаменитых. Я не так хорошо, как Эйприл, умею скрывать свои чувства или играть в эту игру.
Смогу ли я когда-нибудь по-настоящему вписаться в жизнь высшего общества? Хочу ли я этого? Или я всегда буду мишенью для людей, которые смотрят на меня и не видят ничего, кроме моего прошлого и того, как меня воспитывали?