Но за это наверняка придется заплатить. Она никогда прямо не говорила о цене за такую роскошь, но я знаю, что предложение Оливии, вероятно, повлечет за собой необходимость каким-то образом отказаться от моих связей с братьями Ворониными. То, как она подчеркнула, что хотела бы видеть меня с мужчиной, который был бы достоин меня, ясно дало мне это понять.
А я этого не хочу.
Я не хочу их отпускать.
Парни слишком важны для меня, и они снова и снова доказывают, что и я важна для них. Они заботятся обо мне и хотят, чтобы я была в их жизни, даже если это означает, что им придется сражаться за меня. Даже убивать ради меня.
Так что, каким бы заманчивым ни было предложение Оливии… Я не могу на него согласиться.
Я хочу построить свою собственную жизнь. Хочу создать что-то, что будет по-настоящему моим. И все больше и больше я чувствую, что могла бы создать нечто подобное с этими мужчинами. Они видели во мне все – тьму и свет, хорошее и плохое – и ничто из этого не заставило их отвернуться. Несмотря на то письмо Вика, адресованное Иксу, они не считают меня ничего не значащим мусором.
Они заставляют меня чувствовать себя… ценной.
Богатство и привилегии, которые предлагает Оливия, наверняка, были бы потрясающими, однако для меня это все равно что надеть пару туфель, которые мне малы. Я всегда чувствовала себя неуклюжей, чужой, не в своей тарелке, пытаясь не отставать и гадая, что же на самом деле думают обо мне эти люди из высшего общества.
Но там, с ними, мне не место.
Здесь.
Вот где мое место.
46. Уиллоу
В течение следующих нескольких дней ребята выполняют свое обещание присматривать за мной – постоянно. Они не преследуют меня так настойчиво, как после убийства Николая, но это в основном потому, что они вообще не пытаются это скрывать. А еще потому, что я едва ли считаю это преследованием, раз хочу, чтобы они были рядом.
– Нам уже не нужно быть такими уж осторожными, верно? – однажды спрашиваю я Рэнсома. – Я имею в виду, Икс ведь мертв.
Рэнсом только пожимает плечами.
– Ну да, но нам несложно присматривать за тобой. Мы все равно хотим быть рядом. Все время. Так что никаких сложностей.
Я улыбаюсь на это и тянусь, чтобы поцеловать его.
Поскольку парни даже не пытаются прятаться, я уверена, что люди в кампусе видели меня с ними со всеми. Они по очереди приходили за мной на занятия, появлялись из ниоткуда, сопровождали на ланч и отвозили домой в конце дня.
Слухи точно ходят – вероятно, их распускает Эйприл, у которой, видимо, нет своей жизни. Я не удивлюсь, если люди будут говорить, будто я шлюха, которая трахается с тремя парнями.
Но я вдруг понимаю, что мне на самом деле все равно.
Уверенность, которую я обрела в себе не так давно, никуда не делась. Я хочу этих парней и желаю посмотреть, что произойдет, если я останусь с ними. И то, что думает Эйприл и ее свита сучек, не имеет никакого значения.
Я вновь обрела уверенность в том, кто я и чего хочу, и это похоже на силовое поле, которое будто бы отражает от меня осуждающие взгляды и злобные шепотки Эйприл.
Ближе к концу недели Виктор отправляется со мной выбирать платье для похорон, поскольку я до сих пор его не купила. С ним на удивление забавно совершать покупки. Он бродит по проходам, снимает платья с вешалок и критически рассматривает их, а потом либо перекидывает через руку, либо вешает обратно.
В какой-то момент он корчит гримасу, держа в руках два платья, и я удивленно приподнимаю бровь.
– Что?
– У этих платьев одинаковый фасон, одинаковый крой. Но два разных оттенка черного, – жалуется он.
Мне приходится приглядеться повнимательнее, чтобы понять, что он имеет в виду, но потом я понимаю, что он прав. Одно из них больше пепельно-черное, а другое чернильно-черное, хотя во всем остальном они выглядят практически одинаково.
Вик морщится, глядя на платья, словно отсутствие контроля качества со стороны компании по производству одежды оскорбило его лично, и возвращает их обратно на вешалки.
Это напоминает мне момент, когда он одевал меня для клуба. У него потрясающее чувство стиля, и все, что он подобрал для меня, идет мне так, как я и не ожидала. Не похоже, что он из тех, кого волнуют такие вещи, как мода, но, думаю, в каком-то смысле это имеет смысл. Его дотошный характер и внимание к деталям дают ему отличный глазомер.
Примерив несколько платьев, которые он выбрал, я в четвертый раз выхожу из примерочной… и когда Вик поднимает взгляд, у него вытягивается лицо. Он замирает, не сводя с меня пристального взгляда, словно ничто не может заставить его смотреть в другую сторону, и все мое тело от кончиков пальцев до линии роста волос, заливает румянец. Однако я улыбаюсь.
– Думаю, это оно, – говорю я ему.
– Да, – кивает он, с трудом сглатывая.
Это платье даже нельзя назвать особенно сексуальным – для похорон такое точно подойдет, – но мне нравится, что то, как оно сидит на мне, вызвало у него такую реакцию.
Я проскальзываю обратно в примерочную, чтобы снова переодеться в свою одежду, а после мы относим платье на кассу. Еще одна часть подготовки к похоронам сделана.
Неделя пролетает быстро в перерывах между занятиями и улаживанием последних деталей организации похорон, и не успеваю я оглянуться, как смотрю на календарь и понимаю, что похороны Мисти завтра.
Ребята приходят вечером. Их костюмы для похорон уложены в чехлы, перекинутые через плечо. Они гуськом входят в мою квартиру.
– Тебе не стоит оставаться сегодня одной, – говорит мне Вик, одаривая меня одним из тех взглядов, которые выражают гораздо больше, чем он, вероятно, может произнести вслух.
Моя кровать на самом деле маловата для нас четверых, но она больше, чем у Рэнсома, так что у нас получилось на ней разместиться. После того, как парни заставили меня кончить аж три раза – Мэлис и Рэнсом держали меня с двух сторон, а Виктор слегка касался пальцами моих волос, – они устраиваются вокруг меня. Я засыпаю гораздо легче, чем ожидала, свернувшись калачиком в тепле их тел.
На следующий день мы, не торопясь, собираемся, а затем садимся в машину Виктора. Я благодарна ему за то, что он ведет машину, и мне не приходится делать этого самой. Я молчу по дороге на кладбище.
– Ты нормально держишься? – спрашивает Рэнсом. Он сидит рядом со мной на заднем сиденье и наклоняется, задевая меня плечом.
Я пытаюсь выдавить из себя улыбку, прежде чем вспоминаю, что не обязана этого делать. Мне не нужно притворяться, будто все в порядке, когда я с ними.
– Я не знаю, – честно отвечаю я. – Это просто… странно, наверное. Хоронить единственную настоящую семью, которая была у меня в детстве.
– Да, понимаю, – говорит он. – Но, с другой стороны, Мисти была не единственной твоей семьей. У тебя есть мы трое и твоя бабушка. Ты не одинока, красавица.
Я кладу руку ему на ногу и легонько сжимаю.
– Знаю.
День пасмурный, облака густо плавают в небе. Это кажется уместным. Мы добираемся до кладбища и идем к месту, где установлен гроб.
Здесь царит спокойная атмосфера, расставлены цветы и фотография Мисти на крышке ее закрытого гроба. Я знаю, она никогда бы не захотела, чтобы люди смотрели на нее после смерти. К тому же в беспорядке ее шкафа было довольно сложно найти что-то подходящее для похорон. Фото тоже нашлось не сразу. Она редко позировала для каких-то портретов, а на тех снимках, которые мне удалось отыскать, она выглядела неподобающе, с вызывающим макияжем.
В итоге я выбрала фото, на котором она выглядит усталой, но почти умиротворенной, улыбающейся чему-то вдали. Я понятия не имею, где и когда был сделан снимок, но, думаю, это не имеет особого значения.
На похоронах собралось очень мало людей, чего я, в общем-то, и ожидала. Не то чтобы у Мисти было много родственников или друзей. Ее родители умерли давным-давно, и у нее не было ни братьев, ни сестер. Пришла только соседка, которая нашла ее, да и то только потому, наверное, что была рядом, когда Мисти скончалась, а не из-за особой близости с ней.
В зал просачивается группа женщин и несколько мужчин, все держатся особняком. Я узнаю в них знакомых Мисти, людей, с которыми она общалась на улице или на работе, и все они выглядят взвинченными и усталыми.
Сердце разбивается от мысли, что это все. Вот что Мисти нажила за свое время на земле. Эта крошечная группка людей, что пришли проститься с ней.
В сотый раз я твержу себе, что не хочу, чтобы так случилось со мной. Я не хочу пойти по ее стопам и закончить так свою жизнь. Или умереть такой смертью.
Я наклоняюсь и, нащупав руку Рэнсома, крепко сжимаю ее. Напоминаю себе, что он прав. У меня все еще есть семья. Он пожимает мою руку в ответ, его ладонь такая теплая и родная.
Мгновение спустя появляется Оливия, и я немного радуюсь ее появлению.
– Я сейчас вернусь, – шепчу я ребятам, а затем подхожу к бабушке.
На ней простое черное платье, но явно дорогое, и вот так запросто она посрамляет всех присутствующих, даже не стараясь. Некоторые друзья Мисти скептически смотрят на нее, как будто думают, что она пришла не на те похороны или что-то в этом роде.
– Здравствуй, Уиллоу, – произносит Оливия, когда я подхожу. Затем нежно обнимает меня. – Как ты держишься?
Мы отстраняемся, и я киваю.
– Думаю, изо всех сил.
– Это и понятно. Я уверена, сегодня для тебя трудный день. Ничего страшного, если тебе нужно немного времени собраться.
Я снова киваю, наблюдая, как Оливия бросает косой взгляд на трех братьев, которые стоят всего в нескольких ярдах от меня.
Ее губы слегка поджимаются, и у меня замирает сердце. Она всегда делала скидку на то, что я не перестала с ними общаться – с остатками моей прежней жизни, по ее мнению, – даже сейчас, когда для меня все изменилось. Бабушка никогда не задавала лишних вопросов о том, почему я с ними общаюсь, и не говорила, что я должна вычеркнуть их из своей жизни, но ясно, что она их не совсем одобряет. И чем очевиднее становится, что я к ним привязана, тем сильнее становится ее неодобрение.