Подозревает ли она, что между нами нечто большее, чем дружба? И что бы она сделала, во имя всего святого, если бы узнала правду? Представить себе не могу, что бабушка была бы в восторге, узнай она, что ее внучка спит с тремя мужчинами одновременно, не говоря уже о том, какая аура исходит от братьев Ворониных.
Прежде чем Оливия успевает сказать что-нибудь еще, начинается служба, и я возвращаюсь к ребятам и встаю между Мэлисом и Виктором, слушая, как священник, которого я наняла, начинает проповедь.
Он начинает с короткого стихотворения, от которого мне хочется истерически рассмеяться, ведь я почти уверена, что Мисти в жизни не прочла ни одного стихотворения. Далее он говорит о жизни, смерти и скорби, но все слова – общие. Они могут касаться кого угодно, и ничто из того, что он говорит, не имеет никакого отношения к Мисти.
– Все, кто уходит из жизни, желают, чтобы те, кого они оставляют после себя, могли жить полноценной, счастливой жизнью в их отсутствие, – произносит он нараспев. – И скорбя об их уходе, мы всегда должны помнить, что они постигли нечто прекрасное, о чем мы даже не подозреваем. Место, где нет страданий, нет боли.
Я прикусываю губу, жалея, что не могу в это поверить. Было бы здорово, если бы Мисти оказалась в каком-нибудь прекрасном, лучшем месте или если бы я думала, будто она хочет, чтобы у меня была хорошая жизнь теперь, когда ее нет. Но все, что я могу вспомнить, – это наша последняя ссора, когда она кричала на меня и заставляла чувствовать себя ужасно из-за того, что я теперь имею, а я кричала в ответ, что с меня хватит.
Может, смерть и безмятежна, но жизнь беспорядочна и сложна, испещрена неровными линиями и оттенками серого.
Я изо всех сил стараюсь выбросить эти мысли из головы. Сейчас нет смысла цепляться за прошлое. Нет смысла расстраиваться из-за того, что могло бы быть.
– Кто-нибудь хочет сказать пару слов?
Священник смотрит на меня, и я киваю, делая шаг вперед.
Я становлюсь впереди небольшой группы людей, смотрю на тех немногих, кто пришел сюда. Друзья Мисти выглядят так, будто скучают на каком-то сомнительном мероприятии, но Оливия и парни смотрят на меня выжидающе. Бабушка улыбается и одобряюще кивает. Я делаю глубокий вдох.
– Мои отношения с матерью были далеко не самыми лучшими, – начинаю я. – Сколько я себя помню, они были сложными, наверное, с того дня, как она взяла меня к себе. Я не могу стоять здесь и говорить, будто она была лучшей мамой на свете. Я не могу сказать, что она готовила мне обед каждое утро или следила за тем, чтобы я вовремя пошла в школу или даже за тем, чтобы я вообще туда ходила. Я не могу сказать, что благодаря ей я постоянно чувствовала любовь и поддержку… но я могу сказать, что она приняла меня. Она дала мне крышу над головой, когда я была сломленной, брошенной девочкой, когда я была никому не нужна. Она не дала мне вырасти на улице или в приемной семье.
Слеза скатывается по нижнему веку. Я смахиваю ее и прочищаю горло, прежде чем продолжить.
– Иногда мы ссорились. Честно говоря, часто. Порой мне казалось, что это я была родителем. Но она всегда оставалась рядом. Она была постоянной частью моей жизни. Теперь, когда ее нет, на том месте, где она была, зияет дыра, и я не знаю, заживет ли она когда-нибудь. Одно я могу сказать определенно: Мисти научила меня выживать. Она показала мне, как продолжать двигаться вперед, несмотря ни на что, и я всегда буду благодарна ей за это. – Я с трудом проглатываю комок в горле. – Я очень надеюсь, что сейчас ты обрела покой, мама.
Я чувствую себя неловко, возвращаясь на свое место. Мэлис кладет руку мне на поясницу, когда я присоединяюсь к нему и остальным. Священник возвращается за трибуну и спрашивает, не хочет ли кто-нибудь еще что-то сказать, но все молчат.
Он торжественно кивает, затем начинает произносить последнюю молитву, посвященную упокоению моей приемной матери.
После того, как он заканчивает, я некоторое время стою, не зная, что делать и что чувствовать. Как и тогда, когда я увидела ее распростертой на полу в ее доме, мне кажется странным и неправильным, что это происходит. Знать, что она лежит в гробу, холодная и неподвижная, – женщина, которая при жизни почти не переставала двигаться.
– Прощай, мама, – шепчу я и, наконец, отворачиваюсь.
После окончания службы люди начинают расходиться. Никто из присутствующих не заговаривает со мной, хотя некоторые из них кивают в мою сторону, когда уходят.
Я подхожу и благодарю священника за его время, и он тоже уходит. Распорядитель похоронного бюро ждет на почтительном расстоянии, готовый в любой момент организовать закрытие могилы, как только мы покинем это место. Вдалеке я вижу других людей на кладбище, отдающих дань уважения ушедшим близким.
Когда у могилы мамы остаемся только я, братья и Оливия, я подхожу, чтобы еще раз поблагодарить Оливию за то, что она пришла. Мэлис, Рэнсом и Виктор отходят в сторону, давая мне пространство.
– Спасибо, что пришла. То, что ты здесь, – правда много для меня значит, – говорю я бабушке. – Как и то, что у меня все еще есть семья, несмотря на смерть Мисти.
Она улыбается мне и протягивает руку, чтобы сжать мою.
– Конечно. Я рада быть здесь. Ну, не рада, конечно… в общем, ты понимаешь.
– Да, – заверяю я ее. – И, эм… – Нервы на пределе. Я набираю в грудь воздуха перед следующей частью запланированной речи. Не хочу сеять раздор между нами, но я должна быть честна с ней. – Я подумала о предложении, которое ты мне сделала. О том, чтобы бросить колледж и помогать тебе управлять поместьем.
Оливия немного оживляется, в ее глазах появляется надежда.
– Я рада, что ты об этом подумала. И что же?
– Это невероятно щедрое предложение, и я хотела убедиться, что обдумала его с должным вниманием, но… Едва ли я готова к этому. У меня нет желания бросать учебу и отказываться от желания построить жизнь своими руками и силами. Честно говоря, я чувствую себя не в своей тарелке из-за того, что мне все дают просто так. Я хочу доказать самой себе, что могу проложить свой собственный путь.
Улыбка Оливии слегка увядает. На ее лице отражается разочарование, и у меня сжимается сердце.
Проклятье. Может, нужно было подождать до другого раза.
Но это ничего бы не изменило. Мой ответ все равно остался бы прежним.
– Мне очень жаль, – говорю я ей. – Надеюсь, ты знаешь, как я благодарна тебе за все, что ты для меня сделала. И я по-прежнему хочу быть частью твоей жизни, частью твоей семьи. Только не в этом смысле.
Вокруг ее рта появляются морщинки, уголки губ опускаются. Она замирает, изучая меня долгим взглядом. Затем Оливия качает головой и вздыхает. Когда она говорит, ее голос звучит холодно:
– А ты и правда не облегчаешь мне задачу, не так ли?
47. Уиллоу
Я на секунду замираю, застигнутая врасплох словами Оливии. Понятия не имею, что она имеет в виду, и это первый раз, когда я слышу, как она говорит таким тоном… не то чтобы разочарованным, но каким-то другим. Не похожим на нее.
– Я знаю, это не тот ответ, который ты, вероятно, хотела услышать, – начинаю я, пытаясь оправдаться. – Но я просто думаю, что…
– Я услышала тебя с первого раза, – перебивает она меня. На ее лице появляется грустное выражение. Она смотрит на меня, сцепив руки перед собой. – Я и правда хотела сделать этот выбор приятным для тебя, Уиллоу. Я так старалась, чтобы ты, по крайней мере, была счастлива. Нет причин, по которым это не могло бы быть приятным, за исключением того, что ты, очевидно, такая же своенравная, как твой отец, и не можешь просто взять то, что тебе предлагают, и быть благодарной за это.
У меня внутри все сжимается от волнения. Я еще не так хорошо знаю Оливию, но никогда раньше не видела ее такой. Она всегда была такой доброй, всегда желала выслушать меня, прислушаться к моим мыслям. Я обхватываю себя руками, внезапно чувствуя озноб, хотя ветерок дует теплый.
– Что ты имеешь в виду?
Что-то неуловимо меняется в чертах Оливии. Обычно у нее спокойное, уверенное выражение лица, но сейчас все иначе. В ее глазах мелькает какой-то жесткий блеск, которого я никогда раньше не замечала. Она держится чуть прямее, чем обычно, а взгляд ее намного напряженнее.
– Если бы они просто привели тебя ко мне, когда ты была девственницей, как я просила, все было бы проще. Но, увы, твои друзья, похоже, такие же своенравные, как и ты.
Пока Оливия говорит, ее взгляд скользит по братьям, и она улыбается, но улыбка никак не отражается в ее глазах.
У меня внутри все переворачивается, кровь стынет в жилах. Что, черт возьми, это значит? Как она…
Нет.
Я долго смотрю на нее, и что-то щелкает у меня в голове, а во рту пересыхает.
Нет, нет, как это возможно?
– Ч-что? – выдыхаю я.
Я чувствую, как парни за моей спиной подходят ближе. Наверное, уловили обрывки нашего разговора и поняли, что что-то не так, или, может, просто прочитали это по языку моего тела.
Мой разум мечется, пытаясь наверстать упущенное, а сердце неровно стучит в груди. Все это ужасно неправильно. Оливия всегда была такой доброй и приветливой по отношению ко мне. Я знала, что она расстроится из-за того, что я не собираюсь принимать ее предложение, но не думала, что это обернется… так.
Но она говорит о вещах, о которых ей не следует знать. Моя девственность? Люди, которые должны были привести меня к ней? Она говорит о братьях Ворониных. Но откуда она обо всем этом знает? Что, черт возьми, происходит?
Вопросы наплывают один на другой, и я чувствую, будто схожу с ума, пытаясь найти опору, пока качусь по скользкой дорожке. Мои эмоции и так были в смятении из-за похорон, а теперь такое чувство, словно все мое тело онемело от шока.
Нет. Пожалуйста, нет. Только не она.
Оливия обращает свое внимание на парней, встающих сбоку от меня. Я чувствую, как все трое напряжены, и, наверное, так же сбиты с толку, как и я.