– Я…
– Пожалуйста, – просит Оливия. – Давай я отвезу тебя к себе, останешься у меня. Только на одну ночь, чтобы ты могла поспать в безопасном месте. – Она слегка смеется, качая головой. – Ну, вообще-то уже утро, но тебе все равно нужно отдохнуть. Я не знаю всех подробностей, но, похоже, ты прошла через тяжелое испытание, моя дорогая.
Она и половины не знает.
От ее заботы у меня кружится голова. Но она права. Это была долгая ночь, и последнее, чего я сейчас хочу, – это оставаться одной.
– Хорошо, – говорю я ей. – Спасибо.
Бабушка улыбается, и в ее улыбке сквозит облегчение, как будто она не была уверена, приму я приглашение или нет. Это так… странно, что кто-то настолько рад моей компании. Но я слишком устала, чтобы разбираться в чувствах, поэтому, когда она выводит меня из палаты, я просто следую за ней.
Мы выходим на улицу, и я с удивлением замечаю, что небо в предрассветных розовых и оранжевых полосах. Сейчас и правда утро.
В голове не укладывается, что вся эта история с Ильей произошла всего несколько часов назад, а мой побег со склада братьев Ворониных вообще будто бы случился в прошлой жизни.
В каком-то смысле мне кажется, словно все это случилось с кем-то другим, а я, выходящая из больницы со своей бабушкой, – это совсем другой человек. Но поскольку мне все еще больно думать о зловещей троице, это определенно неправда.
– Уиллоу.
Этот низкий голос. Я замираю на месте и резко поднимаю голову.
Будто бы мысль о них каким-то магическим образом призвала их сюда. Братья Воронины пересекают больничную парковку, направляясь прямо ко мне и Оливии.
Я моргаю. Кожа горит, а потом становится ледяной.
Это они.
Здесь. Уже нашли меня.
Они втроем идут плечом к плечу, такие же опасно красивые и устрашающие, как всегда. На лице Рэнсома читается облегчение, лицо Виктора словно высечено из мрамора, а челюсть Мэлиса сжата так сильно, что желваки на его щеках вздулись.
Я застываю, сердце бешено колотится о ребра. Думаю, мне следовало ожидать, что, как только я вырвусь из рук Ильи, они смогут меня отыскать. Все, что нужно Вику, – это зацепка, и он способен будет выследить почти любого.
Но все равно это шок – видеть их здесь.
Мышцы напрягаются, дыхание перехватывает, и во мне вдруг просыпается инстинкт «бей или беги». Я понятия не имею, что делать или говорить в их присутствии. Всего несколько часов назад я планировала сбежать из Детройта и никогда не возвращаться. Чтобы больше не видеть их. Но вот они здесь, приближаются ко мне, быстро сокращая расстояние.
Оливия замечает их на мгновение позже меня и слегка отстраняется, выглядя встревоженной.
Не могу ее винить. В глазах постороннего они наверняка выглядят страшно. Они все крупные, в татуировках, и хотя Виктор не такой широкоплечий, как его брат-близнец, он выглядит так, будто при необходимости мог бы переломить человека пополам. Братья кажутся такими же опасными, какими и являются на самом деле. От них волнами исходит сила и уверенность.
Странно, что в какой-то момент у меня совершенно вылетело из головы, как я боялась их раньше. Конечно, я никогда не забывала, кто они и что из себя представляют, но начала чувствовать себя комфортно рядом с ними.
Теперь все в прошлом.
Отныне все, что я чувствую, – это тошноту и нервозность.
Все трое останавливаются в нескольких шагах от меня. Судя по их пристальным взглядам, я понимаю, что они ни за что не уйдут, не поговорив со мной. И последнее, чего я хочу, так это чтобы Оливию втянули в этот кошмар.
– Уиллоу, – шепчет бабушка, придвигаясь ближе ко мне. Она не сводит глаз с братьев, как будто не доверяет им настолько, чтобы отвести от них взгляд хоть на секунду. – Ты знаешь этих мужчин?
Кажется, она вот-вот вызовет копов, и да, наверное, в этом есть смысл. Она явно богата, судя по ее одежде, а братья выглядят как люди, которые без колебаний сделали бы ей больно, лишь бы отобрать то, что у нее есть.
– Да, – отвечаю я ей, отводя взгляд от троицы. – Мне, эм… просто нужно поговорить с ними наедине, если ты не возражаешь.
– О, конечно.
Оливия слегка кивает мне. В ее глазах все еще читается настороженность, но я все же отхожу от нее и приближаюсь к братьям. Бросаю на них взгляд, и мы отходим на небольшое расстояние к крытому участку больничной лужайки. С каждым шагом мое сердцебиение учащается, и к тому времени, когда мы останавливаемся и поворачиваемся лицом друг к другу, пульс скачет, как бешеный.
Рэнсом окидывает меня взглядом, задерживаясь на шее. Я знаю, что он смотрит на синяки от рук Ильи – пятнистое кольцо красновато-фиолетового цвета, которое в лучах раннего утра выглядят еще более темным.
– Черт, ангел, – бормочет он, морщась. – Что он с тобой сделал?
Он тянется ко мне, но я инстинктивно отстраняюсь, не желая, чтобы он прикасался ко мне.
– Со мной все в порядке.
На лице Рэнсома появляется выражение боли и удивления, но он убирает руку и больше не пытается прикоснуться ко мне.
Виктор смотрит через дорогу туда, где ждет Оливия, печатая что-то на своем телефоне и поглядывая в нашу сторону каждые несколько секунд.
– Кто это? – спрашивает он.
Двое других тоже смотрят на нее, и на их лицах читается настороженность – такая же настороженность была на лице Оливии, когда она впервые увидела их. Они словно хотят защитить меня от нее.
Забавно, особенно, когда дело касается этой троицы.
– Моя бабушка, – отвечаю я прямо. Нет смысла это скрывать. – Ее зовут Оливия Стэнтон. Копы нашли ее после того, как взяли у меня анализ крови в больнице.
Брови Рэнсома взлетают вверх, и он переводит взгляд с Оливии на меня, словно ищет сходство. Наверное, он думает о тех временах, когда я считала, что у меня нет семьи, и вот, теперь у меня есть бабушка.
Если бы ситуация была иной, возможно, я бы поговорила с ним обо всех тех сложных чувствах, которые переполняют сейчас мою грудь.
Но все так, как есть.
И я больше не доверяю ему в том, что касается моих чувств.
Выражение лица Рэнсома немного смягчается, в его сине-зеленых глазах мелькает понимание, но я отворачиваюсь от него, не желая этого видеть.
Так я и попала в их ловушку – позволила этим нежным моментам заставить меня забыть, кто эти мужчины на самом деле. Я не хочу никаких напоминаний о том, как я открылась ему. Как рассказала ему о своей боли и шрамах. Как доверяла ему.
– О чем ты, мать твою, думала? – встревает Мэлис. Его голос тверд, и я ощущаю практически облегчение от того, что можно отвести взгляд от Рэнсома и посмотреть в разъяренное лицо его старшего брата. – Какого хрена ты вообще сбежала? Ты знаешь, как это опасно, особенно посреди ночи. Как, мать твою, мы сможем тебя защитить, если ты не рядом?
Он злой, как черт, и это внезапно напоминает мне о том гневе, который вырвался из него, когда он узнал о том, что Колин пытался со мной сделать. Его слова пронзают мое сердце, поскольку я знаю, что все это неправда.
Это все гребаное притворство.
Я складываю руки на груди, пытаясь унять бешеное биение своего сердца.
– А тебе разве не насрать? – огрызаюсь я в ответ. – Ты никогда особо не рвался защищать. Так что можешь прекратить этот спектакль.
– Чего? – Мэлис дергает головой, будто я дала ему пощечину. На секунду в его глазах вспыхивает замешательство, а затем гнев возвращается с новой силой. – Так ты думаешь, да? После всего, что произошло?
– Я не знаю, что еще думать! – практически кричу я, но потом вспоминаю, где мы находимся, и понижаю голос. – Ты говоришь одно, а потом делаешь другое и ждешь, что я просто смирюсь. Позволю тебе обращаться со мной так, как ты, черт возьми, хочешь, и буду благодарна за любые проявления привязанности…
Я обрываю себя, у меня перехватывает горло. Поджав губы, я качаю головой, пытаясь обуздать свои бурные эмоции. Последнее, чего я хочу, – это плакать перед ними.
Я отказываюсь показывать им, как сильно они меня ранят.
Мэлис и Виктор обмениваются взглядами, а Рэнсом делает шаг вперед.
– Уиллоу, – мягко произносит он. – Что случилось? Почему ты ушла? Я думал, у нас все было хорошо. Думал, ты счастлива.
– Я и была! – выпаливаю я. – Я была счастлива. А потом… – Я с трудом сглатываю, глаза щиплет. Выдыхаю. – Я увидела то гребаное видео.
– Что? – Рэнсом хмурится. – О чем ты говоришь?
– Видео. Которое он слепил. – Я тычу пальцем в сторону Виктора. – Я зашла в его комнату и увидела это. На его гребаном компьютере. Все его шпионские записи из моей квартиры. Кадры с того проклятого поля для гольфа, где Колин меня домогался. А еще… то, что мы делали с вами. – Эта часть ранит больше всего. Каждое слово царапает горло, словно наждачка. – Я видела слова, которые вы написали обо мне. И знаю, что вы на самом деле обо мне думаете, так что не надо заявляться сюда и пытаться притворяться, будто я хоть когда-то была вам небезразлична.
Все трое братьев надолго замолкают, удивленно уставившись на меня. Даже глаза Виктора на секунду расширяются, прежде чем выражение его лица становится более нейтральным.
– Уиллоу, – говорит Рэнсом, подходя еще ближе. – Это совсем не то, что ты подумала. Мы должны были…
– Рэнсом, – резко обрывает его Мэлис.
Он качает головой, и Рэнсом замолкает. Все трое обмениваются взглядами, безмолвно переговариваясь друг с другом, и хотя мне не понять, о чем они совещаются, это ранит и выводит меня из себя еще больше.
Еще одно напоминание о том, что я всегда была для них чужой, никогда по-настоящему не вписывалась в их компанию. У них тут целый безмолвный язык, который я никогда не пойму.
Никто из них больше не произносит ни слова, и я на секунду закрываю глаза, чувствуя, как боль в сердце становится все острее.
– С меня хватит, – говорю я им слегка дрожащим голосом. – Найдите другую игрушку, которую можно использовать, как захочется. Илья мертв, так что у вас больше нет причин следить за мной. Угроза миновала. – Я вздергиваю подбородок, глядя на каждого из них по очереди. – Убейте меня, если хотите, но я не верну