Порыв холодного ветра поднял с обочин опавшие листья, и я обратила внимание, как несколько упало прямо мне на ноги. На улице давно стемнело, а на часах было достаточно поздно, чтобы уже не встретить ни прохожих, ни подъезжающих к домам машин.
Какого черта я тут забыла? Хотела получить еще один от ворот поворот? Я бы слукавила, заявив, что мне нечего терять: при мне по-прежнему оставалась моя гордость. Прийти сюда после того его сообщения было все равно что расписаться в собственном отчаянии. Или это оно и есть? Но неужели Марк с его трясущейся задницей так ничему меня не научил? Снова взглянув на окно, я внутренне застонала. Я у ехала из Лондона, желая забыть одного мужчину, и открыла свое сердце другому, чтобы он мне его растоптал?
Пиппа Бэй Кокс, ты чертова идиотка.
Господи, какой кошмар. На улице так холодно, а в машине так тепло. Возможно, в кафе с пончиками за углом еще теплее, там я смогу заесть стресс и обиду, обильно посыпав их сахарной пудрой. Позади меня остановилась машина, и тут до меня дошло, как я, наверное, сейчас выглядела: стоя напротив дома, таращилась в окна. Я расправила плечи, услышав звук разблокировки дверей, после чего развернулась и пошла, тут же в к ого-то врезавшись.
– Ой, прошу проще… – начала я и уронила сумку. Растерявшись, я наклонилась ее поднять.
– Пиппа?
Я уставилась на отполированные коричневые туфли прямо передо мной, вслушиваясь в мягкий бархатистый голос, который произнес мое имя.
– Привет, – так и не встав, сказала я.
– Привет.
Уверена, со стороны я красочно смотрелась: пала ниц перед каким-то бизнесменом, и если бы существовало какое-нибудь заклинание, чтобы подо мной разверзся асфальт и я провалилась туда, медлить не стала бы ни секунды. Это просто… ужасная ситуация. Очень медленно я собрала рассыпавшееся содержимое своей сумки.
Он присел на корточки:
– Что ты здесь делаешь?
О боже.
– Ханна… – начала я, параллельно пытаясь нащупать в сумке ключи от машины. – Она дала мне твой адрес. Я подумала… – я покачала головой. – Пожалуйста, только не сердись на нее. Знание, что дома тебя не ждет миссис в одном белье, придало мне храбрости заскочить на минутку. Наверное, я захотела увидеться с тобой. – Когда в следующую секунду он ничего не ответил, я почувствовала, что вот-вот сгорю от стыда. – Прости. Ты ведь уже говорил, что будешь занят.
Дженсен за локоть притянул меня к себе. А когда я посмотрела на его лицо, то увидела тень улыбки.
– Тебе незачем извиняться, – тихо сказал он. – Я просто удивлен, увидев тебя. Приятно удивлен.
Я окинула взглядом его костюм и машину за ним.
– Ты только приехал домой?
Он кивнул, и я посмотрела на часы. Начало двенадцатого ночи.
– А ты не шутил насчет уймы работы, – пробормотала я и оглянулась на дом. – У тебя свет горит.
Дженсен снова кивнул.
– Он на таймере.
Блин, ну конечно.
Я рассмеялась.
– Точно.
Больше не говоря ни слова, Дженсен наклонился, крепко обнял меня и прижался губами к моим.
Такое облегчение. Такое тепло. Никакой неуверенности, только ставшая знакомой ласка его приоткрытых губ и до боли приятные движения языка. Затем его поцелуи стали легче и короче – мягкие касания в уголках рта, на подбородке и щеках.
– Я скучал по тебе, – целуя мою шею, сказал он. У него на плечах словно трехтонная плита, он измотан и измочален.
– Я тоже по тебе скучала, – ответила я и обняла его за шею, когда он выпрямился. – Просто хотела сказать «Привет», но ты выглядишь так, словно сейчас рухнешь прямо там, где стоишь.
Дженсен отстранился и посмотрел на свою входную дверь.
– Именно так я себя и чувствую, но не уходи. Пойдем. Останься у меня.
Мы молча поднялись по лестнице. Держа меня за руку, Дженсен решительно повел меня в ванную рядом с его спальней, где вручил мне новую зубную щетку, и когда мы оба почистили зубы, обмениваясь при этом улыбками, так же решительно повел меня в спальню.
Комната была выполнена в приглушенных тонах, кремовых и голубых, с мебелью насыщенно-коричневого цвета. Моя красная юбка и сапфирово-синяя блузка на полу были похожи на россыпь самоцветов в горной реке.
Но Дженсен, казалось, не замечал ничего вокруг. Бросив свою одежду рядом с моей, он потянул меня на кровать. Его горячий и с легка влажный рот посасывающими поцелуями прошелся по моей шее и плечам, спустился к груди.
Мы еще никогда не занимались любовью вот так, не думая при этом о том, что в винном туре все просто обострилось. Сейчас же это были просто мы вдвоем, смеялись сквозь поцелуи, лежа на его кровати, в полумраке, и руки прикасались к коже таких знакомых тел. Внизу живота и между ног сладко и пульсирующе ныло, а его жадное тело становилось все тверже, и в от он уже там, вошел внутрь, и его бедра слегка вращаются, он так же стиснул меня руками и так же прижался губами к моей шее.
Это был ад и рай одновременно. А облегчение было словно наркотик: быть сейчас с ним – что может быть лучше? Его рот и властные руки говорили о том, что сейчас я единственная, кто имеет для него значение. А еще было мучительно понимать, что все это скоро закончится. Как и о сознавать, что если бы я не пришла, он не приложил бы усилий, чтобы встретиться со мной.
– Так хорошо, – задыхаясь и не отрываясь от моей шеи, произнес он. – Господи, это всегда так хорошо.
Я обняла его всем своим телом, руками и ногами – и сердцем, если уж откровенно, – проживая этот момент, похожий на тот, что был у меня в Вермонте. Нечто, пронизывающее нас, было не почтительным восхищением, а чем-то глубоким и обжигающим. Чем-то, что трудно пошатнуть. Пока он двигался во мне и на мне, приподнимаясь именно так, как мне и было нужно, я чувствовала, что сам вопрос, могла ли я влюбиться в Дженсена, был лишним.
Это уже произошло.
Он этой мысли я ахнула и еле слышно вскрикнула, он замедлился, не останавливаясь полностью, и приподнял голову, чтобы видеть мое лицо:
– Ты в порядке? – спросил он, покрывая мое тело поцелуями. Я смотрела, как он движется надо мной – вверх и вниз, вперед и назад – и скользнула взглядом по его шее и испещренной мышцами груди.
– Ты позвонишь мне, когда будешь в Лондоне? – жалобно спросила я.
Конечно же, я была готова согласиться на такие условия.
Дженсен провел рукой по моей ноге и закинул ее повыше на свое бедро. От такого движения он вошел еще глубже, и мы оба задрожали от восхитительного ощущения и от этого сводящего с ума голода. Он попытался улыбнуться мне, но от напряжения во всем его теле это было больше похоже на гримасу.
– Меня не будет в Лондоне до марта. Я позвоню, если на тот момент у тебя не будет бойфренда.
Наверное, это была шутка.
Или напоминание.
Я закрыла глаза, притянула его вниз, и он начал двигаться по-настоящему, будто нажав при этом во мне на какую-то кнопку, теперь значение имело только удовольствие.
Очень хорошо, что мысль про бойфренда ускользнула из моей головы, как и про девушку в его случае, и что мы могли просто двигаться, поднимаясь все выше и выше, и, дрожа и задыхаясь в унисон, кончить. И что мы не стали ставить на кон собственные сердца, пытаясь превратить это во что-то большее.
15Дженсен
Самое странное в отъездах – это что по возвращении все кажется немного другим.
Я уверял себя, что все дело в потрясающем отпуске, которого у меня не было несколько лет и на который я долгое время не решался. Что это результат того, что я изменился, стал более расслабленным и отстранился от рабочих проблем, и того непривычного ощущения, когда вместо тишины и одиночества тебя каждую минуту окружают друзья. Возможно, дело было и в том, что я снова увиделся с Бекки, а вместе с ней в мое настоящее рывком нагрянуло наше с ней прошлое, с которым поначалу я не знал, что делать, а потом понял, что делать ничего и не нужно.
Но отсутствие душевного равновесия, когда я вернулся домой, было куда более ощутимым, чем все вышеперечисленное. Да, дела поглотили меня настолько, что я нарушил весь свой распорядок: пропускал тренировки и работал без обеда, чтобы наверстать упущенное. Да, к концу дня я был настолько измотанным, что, придя домой, ел, принимал душ и валился в постель. А с утра все повторялось по новой. И не нужно быть гением, чтобы понимать: обрушившаяся на меня неимоверная тяжесть рабочей нагрузки – это не единственное, что выбивало из колеи.
Мы с Пиппой ясно дали друг другу понять, чего оба хотели – нам нужны были легкие отношения, чтобы поставить на паузу реальную жизнь и повеселиться, но тогда почему я чувствовал нечто большее?
Я не мог не думать о ней, я прокручивал в памяти воспоминания о времени, которое мы провели вместе в том коттедже, жалел, что нельзя принять ее предложение и притвориться, как на каждые шесть из двенадцати месяцев ни Бостона, ни Лондона просто не будет существовать. Шесть месяцев рядом с важными для меня людьми без телефона и почты… Так выглядит рай.
Встретиться с Пиппой еще на одну ночь оказалось еще большей пыткой. Я был ошарашен нереальностью происходящего, когда вышел из машины и увидел ее у своего дома. Казалось, прошло добрых пять секунд, прежде чем я понял, что мне не привиделось. Я был словно выжатый лимон и готов был отказаться от душа ради дополнительных десяти минут сна, но внезапно сон оказался последним в списке моих желаний.
Утром она тихо оделась, поцеловала меня на прощание и ушла.
Это было ни к чему не обязывающее приключение, напомнил я себе. И вот оно закончилось.
Несколько дней спустя я таращился в электронную таблицу на своем мониторе. Цифры расплывались по краям. Было почти семь вечера, и после нескольких часов разбора одного и того же списка активов я был готов спалить ко всем чертям не только проектные документы и компьютер, но и весь свой кабинет.
– Так и знал, что найду тебя здесь, поэтому пришел с дарами, – сказал Грег и подозрительно оглядел мой заваленный бумагами стол. Он положил на него завернутый в бумагу сэндвич, вынул из кармана брюк бутылку пива.