«Согласись, будет так приятно услышать его голос».
Конечно, приятно, но я вышла из кухни и направилась в спальню, где засунула телефон в ящик тумбочки, надела пижаму, не переставая притворяться, будто все внутри не ныло от желания услышать его голос и от желания уловить в нем хотя бы легкий намек на радость от моего звонка.
Казалось, он был рад увидеть меня у своего дома. И пока я болтала и запиналась, он спокойно слушал меня, а потом наклонился и поцеловал.
Даже воспоминания о той ночи всякий раз заставляли меня поднять руку и прикоснуться к губам.
Иной раз мне хотелось отшлепать себя за то, что я не замечала всякие нюансы. Например, как он держит вилку. Или что я не видела его пишущим что-нибудь от руки во время нашего отпуска. Я знала, что Дженсен предпочитал черный кофе, но как он обычно держит кружку: за ручку или обхватив ладонью?
– Ну что за ад, Пиппа, – застонала я и бросила свитер в корзину с грязным бельем. – Перестань.
Было бы в разы проще, если бы эти мысли о Дженсене вселяли уверенность в себе, поддержали бы меня в решении покинуть Лондон и подпитывали бы мою отвагу. Но это было не совсем так. Я не боялась уехать из Лондона и не хотела, чтобы Дженсен узнал о моем переезде в Бостон, поскольку общаться мы все равно не будем. Просто… ладно, он мне очень, очень нравился.
И мне хотелось, чтобы я ему тоже очень нравилась.
И чтобы он позвонил.
Хотя прямо сейчас звонок стационарного телефона напугал меня до полусмерти. Кроме мам и назойливых агентов, мне на него никто никогда не звонил, и поэтому я ответила, уверив Леле, что ужин с Марком оказался вполне предсказуемым и что нет, я не лежала сейчас с ним в постели.
Но потом телефонная трубка в руке тоже начала меня соблазнять.
Покопавшись в сумке, я нашла списки Ханны, развернула их и, сев на кровать, провела пальцем по его напечатанному имени.
Человечество знает миллионы примеров, когда девушка звонила парню. И миллионы раз она вот так же нервничала, до тошноты, минут десять гадая, действительно ли это удачная идея.
У нас было начало двенадцатого, а это означало, что он мог быть дома или в пустом офисе и… Возможно, увидев лондонский номер, Дженсен понадеется, что это я, и ответит.
Правильно ведь?
Я аккуратно нажала каждую цифру. На мобильном было бы куда проще – взять и кликнуть его фото. Но мне сейчас этого не хотелось, потому что на том фото мы вдвоем, подвыпившие и в соломенных шляпах на одном из виноградников. То фото тут же вызовет поток воспоминаний. Зато на трубке домашнего были только кнопки с цифрами, безликие и требующие установленного порядка. Я же математик и каждый день имею дело с цифрами. И если я не буду торопиться, то не дам пальцам запомнить свои движения. Так что случайно позвонить ему однажды точно не смогу, как и не сохраню в памяти последовательность цифр его номера.
Я нажала на последнюю кнопку и подрагивающей рукой поднесла трубку к уху.
Пауза.
Гудок.
Мое сердце заколотилось с такой силой, что стало трудно дышать.
Еще гудок, но он прервался.
Он сбросил, словно посмотрел на экран, увидел английский номер и сбросил.
Возможно, тут есть иное объяснение, но мой мозг не мог ухватиться ни за что другое.
Он же видел мой звонок. И отклонил вызов.
Я заметалась по квартире. Может, во время работы он перенаправлял звонки на голосовую почту после первого гудка. Может, сейчас у него разгар встречи, и он автоматически сбросил звонок.
Я включила фильм, но пока он шел, не переставала строить догадки, а потом заснула на диване. Когда я проснулась, за окном было еще темно, а часы над камином показывали 03:07. Первое, о чем я подумала, – Дженсен.
У него сейчас начало одиннадцатого вечера.
Не дожидаясь полного включения мозга, я нашла телефонную трубку и, сверяясь с запиской Ханны, снова набрала его номер – не так аккуратно, как в прошлый раз. Услышала один гудок. Второй. А затем в середине третьего гудка опять включилась голосовая почта.
Он действительно отклонил вызов.
Я уговаривала себя положить трубку и уже почувствовала, как напряглись мышцы руки, готовой отбросить телефон, но не смогла. Ненавидя саму себя, я слушала его голос, широко распахнув глаза и с тиснув зубы.
«Вы позвонили на голосовую почту Дженсена Бергстрома. Я сейчас не могу принять звонок или за рулем. Пожалуйста, оставьте ваше имя, телефон и краткую информацию, и я вам перезвоню».
Бип.
Тяжело дыша, я почувствовала, как неожиданно защипало глаза, после чего резко повесила трубку.
Спустя две недели после возвращения из Бостона я переехала к мамам. Коко убрала вещи из своей комнаты для шитья, которая раньше была моей спальней, и рядом с Леле, работающей в юридической фирме, и К око, пишущей картины на чердаке, я почувствовала, будто вернулась в детство.
У меня уже были телефонные собеседования с шестью разными людьми, а впереди оставались еще три компании. Я была на двух свиданиях: один парень из Р-К, с которым я когда-то давно общалась, но только по-дружески, а сейчас я вроде как снова свободна… м-да – а с другим мужчиной я познакомилась в метро. В начищенных туфлях и в строгом костюме, он напоминал мне Дженсена. Оба свидания удались, мне было приятно. Но в обоих случаях я отказалась от поцелуя на ночь и ушла домой одна.
Я часто слышала и так же часто смеялась над тем, что на расстоянии нежные чувства только укрепляются. Потому что расстояние с любыми из моих предыдущих мужчин всего лишь заставляли мои глаза весело стрелять по сторонам. Но сейчас, спустя несколько недель, с тех пор как я видела его в последний раз, даже при том, что я хотела двинуть ему за то, что он сбросил мой звонок, я не могла думать ни о к ом другом, кроме Дженсена.
В моей голове вели между собой войну две его ипостаси: мужчина, который был таким нежным, забавным и внимательным, и мужчина, забывший о дате моего отъезда в Лондон, сбросивший мой звонок и занявшийся со мной любовью только тогда, когда я так удобно перед ним появилась.
– Твои мысли не здесь, – заметила Коко, сидя рядом со мной на банкетке для фортепиано в гостиной.
– Жду ответ от Тернера из Бостона, – ответила я, указательным пальцем взяв «До» третьей октавы. Конечно, это была правда, но не поэтому я сидела, уставившись на пианино добрых десять минут. Да пошло все кое-куда, но упоминать вслух Дженсена я не стану. – Мне сказали, что они хотят привезти меня для встречи лично.
Брови Коко удивленно приподнялись.
– Из Лондона? Ничего себе, это о многом говорит, золотце.
Она взяла мою руку в свои и мягко ее погладила.
– Не хочешь поискать работу и тут? Просто на всякий случай.
Пожав плечами, я ответила:
– На всякий случай мне не надо.
17Дженсен
Крупные капли начавшегося дождя грозили вот-вот превратиться в снег, но, пытаясь сохранять оптимизм, я все равно взял с собой форму и кроссовки, чтобы когда погода прояснится, немного побегать.
Пробежка всегда неплохо прочищала мозги, а после нескольких дней нулевой способности сосредоточиться и нерегулярного сна ясная голова – это то, что мне нужно.
Возможно ли на самом перегрузить мозг? Я ненадолго задумался, стоит ли при следующей встрече поинтересоваться об этом у Ханны, зная при этом, что она либо: а) закатит глаза и посоветует не пытаться задницей познать свой мозг; либо б) с энтузиазмом даст излишне подробный научный ответ. И хотя ни один из вариантов мне сейчас не был особенно полезен, я бы все равно предпочел их, чем ситуацию, в которой сейчас находились мы оба: мы не разговаривали больше двух недель.
В сущности, я испортил отношения, с кем только мог.
В пятницу утром я решил отправиться на работу на машине, по дороге послушать музыку, подумать и просто побыть с собой наедине. Не разговаривать с сестрой неделю – ничего особенного. Две – уже плохо. Я сомневался, нужно ли продолжать в том же духе и третью, а с другой стороны, должен ли я это прекратить. Я не горел желанием извиняться и не хотел тем не менее винить ее в чем бы то ни было. Просто вся ситуация оказалась мерзкой.
В машине едва слышно урчал мотор, и она была уютным укрытием от дождя. И из-за пробок мне ничего не оставалось, кроме как прокручивать в голове ее слова, потом то, что я ответил, и думать, насколько она была права и каким придурком я был.
Зачем, зачем, ну зачем я сегодня сел за руль?
Я вспомнил, как в самом начале нашей поездки мы застряли в пробке. Я был опьянен отпуском и без конца улыбался, а Пиппа тем временем сочиняла истории про каждого сидящего в соседних машинах. Мужчина справа от нас замышлял ограбление банка, да это же заметно: «Только взгляни на его мешки под глазами и как он ссутулился, как виновато опустил плечи!» А измотанная мама с несколькими детьми на заднем сиденье, по словам Пиппы, возвращалась с дня рождения, а ее еле заметная улыбка относилась к бутылке вина, которую она купила накануне и о которой только что вспомнила.
Сейчас же в черном спортивно-утилитарном автомобиле[13] слева от меня пританцовывала женщина, она подпевала тому, что крутилось по радио. Справа мужчина примерно моего возраста смотрел в зеркало заднего вида и активно жестикулировал, разговаривая с сидящими на заднем сиденье детьми. Уверен, что жизни их обоих были увлекательными… Просто я не умел так хорошо сочинять истории, как Пиппа.
Тем не менее своей привычкой мечтать и что-нибудь придумывать она, кажется, немного заразила и меня, потому что вместо того, чтобы беспокоиться об отношениях с сестрой, я глазел по сторонам. Я подумал о жизни Пиппы в Лондоне, о том, думала ли она о моей в Бостоне. Как она добирается до работы? На метро? Пешком? Водит ли машину?
Когда во время каникул в колледже я приезжал домой, то часто воровал ключи от отцовской машины и поздним вечером катался на ней по городу. Потом, вместе с Уиллом мы тайком проникли на футбольное поле и пили пиво, пока не уснули. Проснувшись посреди ночи, мы обнаружили, что мы мокрые от росы и покрыты муравьями, и бросились домой, пока кто-нибудь не обнаружил пропажу машины. Может, в подростковом возрасте Пиппа тоже таскала ключи от машины ее мам и рассекала по лондонским улицам вместе с друзьями. Может, целовалась на заднем сиденье с мальчиками или громко пела, перекрикивая шум врывающегося в открытые окна ветра.