Как обычно, там собралась толпа; я присоединился к очереди, без энтузиазма улыбнувшись работнику аэропорта, пока сканировал свой посадочный талон, и пошел по телетрапу.
Слыша десятки шагов вокруг, я двигался на автопилоте. Вошел в самолет, прошел по проходу и остановился у своего ряда.
А когда поднял взгляд, почувствовал, что сейчас земля уйдет у меня из-под ног.
Я сделал глубокий вдох и открыв рот, но из всего потока возможных слов, бурливших в моей голове, я смог произнести только одно:
– Привет.
18Пиппа
Однажды, когда мне было шестнадцать, по дороге из школы я зашла в магазин, ворча на мам и сетуя на то, как много задали на дом. «И вообще – они что, не понимают, насколько важными делами я занята? Как они осмелились только попросить меня пойти за продуктами!» И, подняв взгляд от картонной упаковки яиц в своей руке, я наткнулась прямо на… Джастина Тимберлейка, потянувшегося к полке бог знает с чем.
Чуть позже Гугл поведал мне, что в Лондоне у него в тот день был концерт. И вплоть до сегодняшнего дня я понятия не имела, что он забыл в нашем крохотном магазинчике.
А тогда мой мозг словно заглючило, и он вырубился. Такое уже случалось с моим компьютером, когда монитор издает тихий ритмичный звук, после чего становится черным, и приходится перезагружать. И всякий раз, когда с ним происходит что-то подобное, я называю это эффектом Джастина Тимберлейка. Именно это случилось и со мной.
Щелчок.
Черный экран.
Джастин тогда улыбнулся мне и, наклонившись немного, чтобы посмотреть мне в глаза, с беспокойством спросил:
– Ты в порядке?
Я помотала головой, а он забрал из моей руки коробку с яйцами, положил ее в корзинку, которую я держала в другой своей руке, и снова улыбнулся.
– Береги яйца.
Вспоминая об этом, я всегда хохотала, а когда Джастин Тимберлейк сказал мне беречь мои яйца, не до конца отключившаяся часть моего мозга сгенерировала сотню шуток про овуляцию.
Нет, конечно, я не была настолько смелой, чтобы озвучить ему хотя бы одну.
Так что это был мой крест, который я несла всю жизнь: увидев поблизости знаменитость, я тут же впадала в ступор. На то время, чтобы, например, не перегреться и не выронить из рук десяток яиц в картонной коробке.
И вот ровно то же самое я почувствовала, увидев стоящего рядом со мной в проходе самолета Дженсена Бергстрома.
Щелчок.
Черный экран.
В то время как моя система перезагружалась, Дженсен отошел на шаг, попросил мужчину, собирающегося занять соседнее кресло, поменяться местами и сел рядом со мной.
Слава богу, я сидела. И не держала в руках упаковку яиц.
– Что… – договорить вопрос я не смогла из-за внезапно сжавшегося горла.
– Привет, – снова, еле дыша, произнес Дженсен.
Когда он сглотнул, мой взгляд переместился к его шее. Воротничок его рубашки был расстегнут. И ни пиджака, ни галстука. А когда я заметила его пульс на горле, мне внезапно стало очень жарко.
Я посмотрела на его лицо, и это было словно пробежаться по самым любимым связанным с ним воспоминаниям. Вспомнила крохотный шрам под левым глазом. Одну веснушку на правой скуле. Вспомнила, как его резец самую малость заходил на соседний зуб, что делало его идеальную улыбку более человеческой. Все эти мелкие недостатки лишали Дженсена совершенства, при этом превращая его лицо в самое любимое на свете.
А когда наши глаза встретились, вспыхнуло оно: невероятное по силе влечение.
Оно всегда между нами было, я же не придумала?
Но потом я предположила, возможно, с опозданием, что к такому мужчине, как Дженсен, будет тянуть любую женщину. Ну, то есть… Чееерт. Разве кто-то может спокойно пройти мимо? Да вы посмотрите только на него.
Что, собственно, я сама и сделала. Он надел не костюмные брюки, а черные джинсы, плотно сидящие на мускулистых бедрах, и темно-зеленые кроссовки Адидас… Шестеренки в моем мозгу запнулись, потому что такой повседневный вид для него – редкость, а через секунду снова завертелись, пытаясь понять, что он тут вообще делает.
– Привет… – я покачала головой, потом брякнула: – Я тебе так и не перезвонила, – слова позвучали как-то обрывочно, словно оторванные куски бумаги. – О боже! Ты был здесь? В Лондоне?
– Да, – ответил он, а потом слегка нахмурился. – И да, не перезвонила. А почему?
Вместо ответа из меня посыпались новые вопросы:
– Ты правда летишь домой в Бостон одним рейсом со мной? Разве такое бывает? Каковы шансы?
Я и сама не знала, как себя чувствовать по этому поводу.
Хотя нет, это не совсем так. Просто внутри смешалось столько всего, что я не знала, что именно возьмет верх.
Во-первых, эйфория. Совершенно рефлекторная. Он так хорошо выглядел и таким счастливым казался, а в глазах сверкала какая-то неистовая энергия, которая казалась спасительным кругом, брошенным мне за борт. Больше всего в жизни я любила быть с ним. И начинала любить и его самого.
Но было еще и во-вторых: настороженность. По понятным причинам.
И злость. Причины не менее понятны.
А еще, наверное, крохотная, но все-таки надежда.
– Да, про шансы – это интересно, – тихо ответил он, а затем улыбка последовательно коснулась его глаз, щек и наконец губ. – Ты летишь в Бостон?
Я пыталась правильно интерпретировать его с надеждой поднятые брови и внимательный взгляд.
– У меня запланировано три собеседования, – кивнув, ответила я.
Казалось, с его лица сползло все счастье.
– О.
Ну, что ж…
Кивнув снова и почувствовав, как сдавило горло, я отвернулась и прикусила язык, чтобы не ляпнуть: «Не беспокойся. Больше никаких нежелательных звонков от меня не будет».
– И они оплатили тебе первый класс? – пробормотал он. – Ничего себе.
Все, я сыта по горло этим разговором. Только это он и нашел интересным? Что я достойна дорогого билета? Отвернувшись к иллюминатору, я внутренне невесело усмехнулась.
За последние три недели я делала все возможное, чтобы перестать думать о нем. И на то, чтобы покончить с двухнедельным романом без перспектив, у меня ушло больше времени, чем забыть ту трясущуюся задницу, с которой я жила под одной крышей. А прямо сейчас, рядом с Дженсеном, мне стало еще больней.
– Пиппа, – тихо произнес он и осторожно положил руку на мою лежащую на колене ладонь. – Ты злишься на меня за что-то?
Я мягко убрала свою руку. Слова рвались наружу, но я сдержала их, потому что между нами не было ничего значимого.
Всего лишь интрижка.
Пиппа, черти тебя раздери, просто интрижка.
Я повернулась к нему и больше не смогла врать сама себе:
– Все дело в том, Дженсен, что то, что произошло между нами в октябре… Для меня это не просто интрижка.
Его глаза округлились:
– Я…
– А ты меня просто отшил.
Дженсен открыл рот, чтобы заговорить снова, но я опять его перебила:
– Слушай, я знаю, что и сама планировала не придавать этому никакого значения, но у моего сердца оказались другие планы. А сейчас я отворачиваюсь от тебя, потому что ты мне небезразличен… ну, еще потому, что хочу съездить тебе по лицу.
Покачав головой, будто точно не зная, с чего начать, Дженсен сказал:
– В субботу, прежде чем позвонить, я заезжал к тебе на старую квартиру. В воскресенье в попытке тебя найти написал Руби. И за последние три дня я звонил тебе каждые четыре часа.
Мое сердце превратилось в отбойный молоток.
– В субботу, когда ты звонил, я отмечала с друзьями свои собеседования. А в воскресенье отключила мобильный, потому что больше не могла себе позволить оплачивать контракт. Чуть больше недели назад переехала к мамам. И я звонила тебе почти сразу после возвращения в Лондон. Вообще-то, дважды. И дважды ты отсылал звонок на голосовую почту. Думаю, перезванивать в субботу было немного поздновато.
Его зеленые глаза стали огромными.
– Господи, но почему ты не оставила мне сообщение? Я понятия не имел, что это была ты. Твой номер сохранен у меня в контактах, но никаких пропущенных от тебя не было.
– Это был английский номер, Дженсен, мой домашний. А звонок был в то время, когда в Лондоне поздний вечер. Кто еще это мог быть?
Он засмеялся.
– Например, любой из пятидесяти человек, с которыми я работаю тут, в лондонском офисе, – ответил он и мягко добавил: – Неужели думаешь, мои коллеги не трудоголики?
Я проигнорировала его нежную улыбку, остро ощутив стыд и обжигающий румянец на щеках.
– Вот только не надо делать из меня идиотку. Даже я знаю, что ты не отправил бы на голосовую почту рабочий звонок.
– Пиппа, – начал он, подавшись вперед и взяв мою руку в свою. Она была такой теплой и твердой. – Лондонский рабочий день начинается для меня в районе полуночи, а офис на Западном побережье еще не заканчивает работу, когда у меня десятый час вечера. Это означает, что с шести утра и до девяти вечера я либо на встречах, либо разбираю электронные письма и сообщения голосовой почты, куда мне позвонили, в то время как я спал или был на встречах. Я практически никогда не отвечаю на телефонные звонки, особенно когда уже приехал домой.
Внутренний злобный голос тут же надо мной посмеялся.
Я-то думала, он меня отшил, а на самом деле сделал то, что и всегда при любом входящем звонке.
– Ну и зачем тебе тогда мобильный телефон? – подозрительно прищурившись, поинтересовалась я.
Дженсен улыбнулся.
– Во-первых, для работы. Я не могу игнорировать звонок моего босса, по совместительству владельца компании, или мамы.
Покачав головой, я прошептала:
– Не пытайся меня очаровать.
Он явно смутился от этого:
– Я не пытаюсь очаровать. Просто честен с тобой. Я не знал, что ты звонила. Жаль, что не знал. Я скучал по тебе.
Это вызвало во мне противоречивую реакцию, которую я не знала, как назвать. Слышать такое было приятно, но это мало что значило. Я была в его городе еще несколько дней после поездки, а он мне как не звонил после той ночи у него дома, так и не демонстрировал заинтересованность увидеться снова. И несмотря на собственные, однажды сказанные беспечные слова, правда заключалась в том, что